Владислав Русанов - Махолетного полка поручик
Сложив крылья, рухнул один махолет. За ним второй.
Льгов указал рукой направо. Рядовые и унтер его поняли без слов, завалив машину на крутой вираж.
А вот и он!
Французский офицер в дурацкой шапочке с помпоном уперся локтями в релинг гондолы и стрелял из смешного ружьишка — тонкого, короткоствольного, с плоской прямоугольной коробочкой чуть впереди спускового крючка. Пули вылетали одна за другой, так, что у дульного среза мерцал огонек, но дыма видно не было.
После каждой очереди валился махолет, ломались крылья, падали безжизненные солдаты в серых мундирах с лазоревыми вставками.
— Ровнее!!! — заорал поручик, упираясь поясницей в спинку кресла, а ногами в ящики с боезапасом.
Прижал приклад к плечу, выдохнул.
Портков хрипел, удерживая хвост махолета горизонтально.
Мушка, прицельная рамка и синий мундир французского офицера сошлись воедино. Палец плавно нажал на крючок.
На спине нормандца возникла дырка, набухшая кровью по краям. Странное ружьецо выпало из безвольных пальцев. Мгновение помедлив, офицер полетел следом за ним.
— Вашбродь! — перекрикивая свист ветра, подал голос Ильин. — Сигналют, кажись!
И точно, с флагманского махолета полковника Феоктистова передавали приказ — немедленно атаковать монгольфьеры. Одного взгляда вниз хватило поручику, чтобы оценить обстановку. Сухопутные дредноуты французов, теперь уже не сдерживаемые казаками и уланами, продолжали движение к Смоленску. Все, кроме одного, дымящегося посреди дороги. Литовцы предприняли отчаянную попытку зайти бронированным машинам во фланг, но, потеряв под шрапнельными бомбами воздухоплавателей едва ли не эскадрон, откатились к перелеску.
«Grande tortue» по земле, а монгольфьеры по небу медленно шли к белокаменному городу на берегу Днепра.
Льгов всем сердцем одобрил решение полковника Феоктистова и повел свое «крыло», не потерявшее в предыдущей схватке ни единой машины, парами на нового врага.
Вновь кряхтели солдаты, вновь вздрагивал махолет, скрипела рама, шелестели крылья под напором воздуха.
Вот уже близко длинные «сигары» монгольфьеров, их белоснежные паруса, будто у диковинных, воспаривших корветов, раскинулись в стороны от продолговатых гондол, ощетинившихся легкими пушками и дулами ружей. Эта добыча потруднее, чем слабоватые в бою шарльеры. Голыми руками не возьмешь.
Если сравнивать с тем же морем, то монгольфьеры по силе и вооружению занимали в небе ранг линейных кораблей, шарльеры — фрегаты и корветы. А уж махолет — канонерская лодка, маневренная, но слабая в ближнем бою. Его сила в скорости, натиске… Как там Александр Васильевич говорил? «Вдруг мы на него, как снег на голову. Закружится у него голова! Атакуй с чем пришел, с чем бог послал!»
Махолеты сближались с монгольфьерами, которые шли под зарифленными парусами, чтобы не перегнать тихоходные «Grande tortue». Поручик Льгов уже мог различить сосредоточенные хмурые лица французов, черные зрачки нацеленного на него оружия. Когда видишь огневую мощь противника, кажется, будто вся она против тебя нацелена.
— Не зевай, братцы! — оглянувшись на своих, крикнул Алексей Алексеевич. — Или грудь в крестах, или голова в кустах!
В этот миг грянул частой россыпью залп с ближайшего монгольфьера, прозывавшегося, судя по надписи на борту «Boréas», сиречь «Северный ветер». Пули засвистели вокруг, зашевелились волосы на голове. Жалобно ойкнул Славкин и, остекленев взглядом, повалился набок. Акимов едва успел поймать товарища за рукав. Удержал, не дал разбиться и перевалил через сиденье.
Но задержка сбила ход махолета. Вперед вырвалась машина Жоржа Заблоцкого. Прапорщик одной рукой доставал коробочку с углями, намереваясь поджечь фитиль реактивного снаряда, а второй показывал французам загадочный знак — все пальцы кулака сжаты, за исключением среднего.
Стоявший у борта офицер скривился, ответил тем же знаком и поднял ранее виденное Льговым ружьишко.
— Вперед! — выдохнул поручик, догадавшись, что сейчас будет.
Ряд пуль хищно перечеркнул махолет Заблоцкого. Наискось. Полетели клочья промасленной кожи, расщепился в нескольких местах каркас. Унтер Зотов, сидевший на руле, дергаясь, ухнул вниз, к желтой стерне.
Прапорщик успел поджечь фитиль. С дымом и ревом рванулся снаряд, но из-за клюнувшего носом махолета, проскользнул в добрых двух саженях под килем гондолы.
— Вперед!!!
Ильин и Акимов, надрывая жилы, сделали невозможное.
Алексей успел выстрелить во французского капитана. Кажется, промазал.
Цветастый и ребристый бок «сигары» монгольфьера возник прямо перед глазами.
В последний миг Портков, то ли испугавшись столкновения, то ли по трезвому расчету развернул махолет боком. Правое крыло пропороло обшивку и с громким треском сломалось у самого шарнира. Левое опасно перекосилось, запутавшись в бегучем такелаже.
Со свистом водородный газ рванулся сквозь дыру, распяливая ее изнутри, словно орущий рот.
«Только бы не бахнуло», — подумал поручик, памятуя, как легко возгорается наполнитель для летучих шаров, смешавшись с воздухом. И вдруг увидел коробочку с углями, закрепленную в зажиме у его колена. На лету ветер проникал сквозь дырочки в стенках и не давал углям потухнуть. Весьма полезная придумка… Но не сейчас!
— Прыгаем! — приказал Алексей, повернувшись к команде.
Первым соскочил с сиденья Ильин. За ним — Акимов, обхвативший поперек туловища безжизненного Славкина. Следом Портков. Как и положено командиру, поручик спрыгнул последним, оттолкнувшись ногами изо всех сил, чтобы не попасть под медленно снижающийся монгольфьер. Пролетев саженей двадцать, рванул за кольцо. Широкое круглое полотнище спасательного приспособления, придуманного французом Ленорманом и усовершенствованного русским энтузиастом Александровским, с шорохом выскользнуло из заплечного мешка. Натянулось под напором воздуха, аж зазвенели, как струны, стропы, на которых повис поручик Льгов.
А монгольфьер и сцепившийся с ним махолет падали всё быстрее и быстрее.
Только бы не рвануло!
Сильный боковой ветер, сносивший Льгова за дорогу, спас его, когда сигарообразное тело французского летательного аппарата окуталось голубоватым пламенем, а потом разлетелось ошметками горящей ткани, искореженными кусками дерева и металла, орущими людьми.
Порткову повезло меньше всех — кофель-нагель угодил ему прямо в лоб. Безжизненное тело унтера снесло аж к лесу и бросило на ветки граба.
Земля привычно ударила в пятки поручика. Он быстро отстегнул широкий пояс, к которому крепились стропы, и побежал к груде обломков, ранее бывшей махолетом Заблоцкого.
Жорж лежал лицом вниз, но, несмотря на падение с высоты, жил и даже шевелился. Приподнявшись на локте, прапорщик коротко и быстро черкал карандашом на сложенном вдвое листе желтоватой бумаги.
— Ты как? — Льгов присел рядом.
— А! — отмахнулся Заблоцкий. — Все там будем.
— Я тебя вытащу…
— Брось! Не думай. — Жорж попытался шевельнуться и глухо застонал от боли, пальцами вцепляясь в корни травы. — Ах, французишки, ах, сукины дети! — Алексей удивился, услыхав, что товарищ его больше не картавит. — На любую подлость пойти готовы. Нет, братья-мусью, честь по чести воевать надо. Алёшка!
— Что?
— Я всё одно здесь помру. Спина сломана. У вас никто такое лечить не может, а своих лекарей я, видать, не дождусь.
— Погоди! Ты бредишь, что ли? Каких таких «своих лекарей»?
— А! Не бери в голову. Снеси эту записку в штаб генерала Багратиона. Любой ценой прорвись и постарайся, чтобы лягушатники в плен не взяли. Найдешь полковника Пильгуцкого, Аристарха Степановича. Запомнил?
— Запомнил, но…
— Не перебивай! Быть или не быть России, от этой бумажки зависит. Уяснил?
— Так точно! — Такая власть зазвучала в голосе разжалованного гусарского ротмистра, что поручику захотелось встать навытяжку.
— Передашь ему записку. На словах обскажешь всё об этом бое, о том, какое оружие у французов видел. Скажешь, как я погиб… По-дурацки, в сущности, погиб-то…
Жорж опустился щекой на землю и прикрыл глаза.
Льгов осторожно вытащил из его пальцев записку, сложил еще раз, сунул за обшлаг мундира. Хотел наклониться и послушать — дышит ли? Но Заблоцкий внезапно приоткрыл глаза.
— Поспешай, Алёшка, поспешай… Нет, погоди! Слышь, что скажу. — Поручик придвинулся ближе. — Ты даже не представляешь, что сегодня сделал, дорогой ты мой человек. Ты же первый в истории русской авиации, кто провел таран в условиях воздушного боя. За сто тридцать лет до того, как у нас в учебниках истории прописано… Правда, и история у нашей державы теперь другая будет. И от тебя сейчас зависит, какая именно.
Услыхав отдаленный топот копыт, Льгов встрепенулся. Разъезд гусар в жемчужно-серых ментиках на гнедых конях рысил к догорающему монгольфьеру. Корпус кавалерийского резерва Мюрата.
