Олег Синицын - Барби
Почетный доктор Виктор Иванович Смоловский, припечатанный к стене ровно под копией гравюры Густава Доре, выглядел куда менее уверенным, чем во время нашей первой встречи.
– Мы вылечили опухоль, – обескуражено ответил он, глядя куда-то на мое левое ухо. Волосики сбились с лысины и длинной растрепанной прядью повисли перед его носом.
– Что вы сделали с моей девочкой? Она не похожа на себя! Она превратилась в чудовище!
– Она здорова. Мы провели полный комплекс обследования. Вы можете проверить по медицинской карте.
– Это не та девочка, которую я воспитывал шесть лет!
– Отпустите меня.
Я расцепил пальцы, на его отглаженном халате остались два мятых следа. Он достал из холодильника бутылочку молока «Данон» и бесконечно долго, как мне показалось, заполнял высокий стакан белой девственной жидкостью. Я внимательно наблюдал, как субстанция перетекает из одного сосуда в другой, как заполняет своей структурой еще одну емкость…
– После вашего случая мы прекратили эксперименты по применению самоориентирующихся наночастиц для лечения рака головного мозга, – произнес он, сделав маленький глоток из стакана и убрав платком белый след на верхней губе. – Мы вторглись туда, куда нам нет доступа.
– О чем вы?
– Я хотел сказать вам тогда, Антон Сергеевич, что опухоль выросла в очень необычном месте. Издавна продолговатый мозг считается одной из мистических зон в организме.
– Не понимаю.
– Лечащие нанороботы великолепно справились со своей прямой задачей, они уничтожили глиобластому. Но что если помимо этого они проникли в ту область, которую мы не можем контролировать? От которой невозможно отщипнуть кусочек для анализа и которую невозможно просветить рентгеном? Область, у которой существует другой хозяин, нежели человек? Что если нанороботы повредили частицу божественного дыхания?
Кабинет пошатнулся в моих глазах, точно при землетрясении.
– Ваш Люцифер забрал душу моей девочки? – спросил я осипшим голосом.
– Мы должны были попытаться. Иначе бы она умерла.
Эти откровения погрузили меня в пучину, которую кое-кто называет «горькой», другие «зеленым змием», я же называл ее «исследованием перемещения субстанций из неорганических емкостей в органические». Эта научная программа так быстро прогрессировала, что через два месяца меня уволили с работы, потому что пить я стал на глазах у всего отдела.
Света снова вспомнила о седативных таблетках, но ее, слава богу, пока с работы не уволили, хотя она и сказала кому-то из клиентов турфирмы, что в Анталии морские чайки заклевали до смерти уже шестого туриста. Так вот, пока ее не уволили, деньги у нас еще водились. Можно было ничего не делать, а только с утра до вечера пялиться в экран телевизора, получая от старой лучевой трубки ударные дозы электромагнитного излучения. Лишь изредка я поворачивал голову на вкрадчивый щелчок замка входной двери, чтобы обнаружить, как бездушная девочка Лена вернулась из школы, забросила рюкзачок в дальний угол и отправилась на улицу по каким-то своим делам.
В тот день, разведенный этиловый спирт под маркой «Красная изба особенная» почему-то не брал. Благодаря этому упущению производителя я уловил суть проблемы, которую излагал седобородый старичок – ведущий научно-популярного фильма на «Дискавери». В некоторой чудесной стране (я упустил – какой) группа археологов обнаружила захоронение людей каменного века. Почему-то старичок говорил о том, что захоронение принадлежало племени каннибалов (я опять упустил – почему).
Он поведал о том, что захоронения оказались семейными. Бок о бок покоились старики, мужчины, женщины… дети. Так вот, рядом с телом первобытной девочки была обнаружена куколка. И когда я взглянул на эту куколку, хмель выветрился из головы.
Экран телевизора занимала крохотная уродливая фигурка с непропорциональным телом и сплюснутой головой. Копия нашей Барби, которая валялась в целлофановом пакете где-то в кладовке. Но я тут же забыл об этом открытии, поскольку его заслонили следующие слова ведущего:
– Ученые долго пытались ответить на вопрос: что такое эта крошечная кукла? Для чего она?.. После тщательного обследования с использованием магниторезонансного томографа, археологи и врачи определили, что находка является мумией человеческого эмбриона. Утробным плодом, не дожившим до рождения. Крохотным существом, которое так и не получило родительского тепла и ласки. Пустым сосудом, в который не успели перелиться души родителей…
Я соображал стремительно. Еще более стремительно рылся в захламленной кладовке в поисках пакета. И когда казалось, что я ничего не отыщу, когда отчаянье и неверие сделались настолько сильными, что я был готов вернуться к «Красной избе особенной», она вдруг нашлась между двух коробок со старыми вещами.
Я вытряхнул Барби из пластикового пакета. Кукла выглядела так же, как два года назад, только платье смялось гармошкой. Но оно лишнее. Его, очевидно, сшила та старуха, которая торговала безделушками в Белизе. Не ведаю, как к ней попала мумия доисторического эмбриона, да это и неважно.
Я смотрел в искаженное застывшее лицо Барби, больше не испытывая отвращения. Наоборот, мне казалось, что я увидел в нем что-то знакомое, родное.
Утробный плод – это чистый лист. Пустой сосуд. Но ведь после трех тысяч лет, проведенных в холодных могильниках, Барби около полугода находилась в руках Ленки! Той самой, которая любила яблоки, спрашивала, почему иголки колючие, искренне горевала, что с нами не поехала мама. Той самой девочки… Моя дочь, как заботливая родительница, передавала древнему эмбриону теплоту собственной души.
План родился, когда опустела бутылка «Красной избы». Именно тогда во мне возникла твердая уверенность, что все получится. По крайней мере хуже не будет. Хуже просто быть не может.
Рецепт печеночного пирога, записанный на клочке бумаги, я откопал на дне кухонного ящика. Светке он не требовался, она помнила его наизусть, но мне он нужен… Буквы двоились в глазах, лист водило из стороны в сторону, но я смог прочесть. Тренировки на работе в последние два месяца, когда я в таком состоянии читал отчеты и даже умудрялся сводить баланс, не пропали даром… Прокрутить печень на мясорубке и приготовить фарш… Светка давно не занимается подобной ерундой, она покупает банки с печеночным паштетом, наш холодильник забит ими… Вывалять в муке и яйцах, разделить на равные доли, раскатать в блины и поджарить на сковороде… Думаю, эту часть рецепта следует дополнить… Взять мумию доисторического эмбриона, растолочь в ступе до порошкообразного состояния; полученный компонент добавить в фарш по вкусу, но так, чтобы порошок ушел весь.
Я накормлю Ленку собственными нанороботами.
Блины слегка пригорели. Нестрашно. Я промазал их майонезом и сложил стопкой на блюде. Пирог получился небольшим. Новая Ленка уминает такой за два раза, нам обычно ничего не остается. Я повторно глянул в рецепт, чтобы проверить, не напутал ли чего. Так и есть. Проклятый алкоголик, который готовил этот торт, забыл добавить в майонез сметану!
Сметаны в холодильнике не оказалось.
В супермаркете было не протолкнуться: конец рабочего дня. С банкой сметаны я простоял в кассу не меньше четверти часа. Когда вернулся в квартиру, то входная дверь оказалась не заперта. В прихожей висело Светкино пальто. Ленки не было, хотя на улице стояла жуткая темень. Где она гуляет в такую пору?
Мадмуазель Барбитал я нашел на кухне. Она сидела на подоконнике, глядела в темное окно и… доедала с блюдечка кусок печеночного пирога. На блюде, где стоял пирог, остались лишь влажные крошки и разводы майонеза.
У меня подкосились ноги.
– Что ты н-наделала! – еле выговорил я.
– Фу, какая от тебя вонь! Опять пил?
– Ты съела пирог.
– Я была очень голодна, мне сегодня не удалось пообедать. Спасибо, что сготовил хоть что-то.
– Я испек печеночный торт с-специально для нашей дочери. Она его любит.
– Я тоже его люблю, знаешь ли… Кстати, ты забыл добавить сметану в майонез. И еще песок на зубах хрустит. Ты что, ронял блины на пол?
Что я мог ей ответить?
Я едва сдержался, чтобы не ударить ее.
Однажды, перевешивая Ленкину куртку на другую вешалку, я случайно нашел в ее кармане денег больше, чем было в моем собственном. Рассматривая на ладони четыре червонца, два полтинника и сотню, я с ужасом понял, что это конец. Полная катастрофа. Последнее время я редко ее видел. Когда продирал утром глаза, она уже находилась в школе, хотя у меня были подозрения, что это не так (иногда ее школьный рюкзачок оставался дома). Теперь опасения подтвердились.
Она занимается попрошайничеством? Или воровством? Какая разница. Главное – что вырастет из этой девочки, которой сейчас только восемь? Что будет в десять лет? В двенадцать?
