Сергей Палий - Монохром
— М-16 только по типу автомат, а по документам — автоматическая винтовка, — ушел я от ответа и сердито воззрился на пацана. — Тебе когда выходить?
— Я до конечной, до Рудни, — радостно сообщил он. — А кто сильнее: кровосос или трясинщик?
Я тяжко вздохнул и отвернулся к окну. Трясинщик, надо же. Если когда-нибудь доведется вновь свидеться с Болотным Доктором, подкину ему словечко, пусть пользует для классификации своих зверушек.
Попутчик меж тем не отставал. Кажется, он решил меня доконать убойными вопросами.
— Дядько, а какие раны опасней — резаные, колотые чи огнестрельные?
— Черепно-мозговые, — сурово отрезал я. — И если не отвалишь, я тебе обеспечу парочку.
Шалопай надулся и сдвинул сивые брови, веснушки на его щечках проступили явственней. Освещенный косыми лучами заходящего солнца через прореху в шторках, он мне напомнил Дроя — матерого сталкера, с которым мы не один рейд вместе пережили, прикрывая один другому спину. Ну да, вроде похож: конопатый, прямолинейный, с проблемными килограммами на боках. Уменьшенный и омоложенный вариант.
Я примирительно толкнул пацана локтем, спросил:
— Перед гопарями бывает сцыкотно?
— Бывает, — признался он. — Весь район задрали уже.
— В следующий раз, когда подойдут, двинь лидеру в рыло, — посоветовал я. — В переносицу, у него носопырка слабая.
— Ага, чтобы потом меня избили. Еще чего.
— Верно, изобьют, — сказал я. — Но если не садануть шакалу в нос, он всю жизнь будет тебя глодать.
Пацан не ответил. Он подвигал кожей на лбу и принялся что-то соображать, почесывая в мясистом затылке. Солнце опустилось за кромку леса, и веснушки на пухлых щеках погасли, рассеивая сходство с Дроем. Я пригляделся. И впрямь, нет между ними ничего общего — показалось.
Рядом со мной сидел обыкновенный мальчишка десяти лет от роду — слабый, затюканный, обреченный на серенькое будущее.
Суррогат.
Намек на понимание этого понарошку благополучного мира улетучился. За границами Зоны для нас, радиоактивных бродяг, все было чужим. Без шансов.
На конечной остановке я выбрался из маршрутки и накинул на плечи рюкзак, поморщившись от эха боли в старой ране на плече.
Уже смеркалось. Нужно было торопиться. Предстояло протопать через осиновую рощу до южной дороги, обогнуть ее по дуге и миновать левее КПП следовую полосу с заграждениями. В принципе это можно было сделать и ночью, но уж больно хотелось поспеть к вечерней попойке, чтобы привести в норму организм после контакта с внешним миром.
Я посмотрел на часы и быстро зашагал вдоль выцветшего фасада местной автостанции.
— Дядько, — окрикнул меня пацан.
Я остановился и глянул на пухлую жертву фастфуда через плечо. Не хватало еще, чтобы увалень за мной увязался.
— Беги домой, тело, — сухо велел я.
Он потоптался, шмыгнул носом и зачем-то сказал:
— Меня Василием зовут.
— Несказанно счастлив. Вали до хаты, Василий.
— Злой ты, — вынес вердикт пацан, шмыгнув еще громче.
— О, еще какой, — кивнул я и, не оборачиваясь, спустился по насыпи с обочины.
Прочь, прочь от этого непуганого мира. Нечего тут делать сталкеру, который привык жить на грани адреналинового шока, а не волочить сопли по ухоженным городским бульварам.
Прочь.
Речка Вересня больше походила на ручей: мутный поток извивался между заболоченными кочками и молодой порослью камыша, нырял под мостик, журчал рядом с размытой вешними водами грунтовкой. Дорога тянулась на северо-запад. В глубоких колеях виднелись свежие следы протекторов. Судя по рисунку, днем здесь проехал либо «Урал», либо ГАЗ-66. Наверное, снабженцы из гарнизона подбрасывали полезный груз воякам на КПП.
Через полчаса я добрался до края поля. Дальше начинался лес, в котором грунтовка окончательно превращалась в слякотное месиво, и двигаться было проще по траве.
Прежде чем войти в сумрачную рощу, я достал из рюкзака ПДА со встроенным детектором и поставил его в режим вибросигнала. Здесь никаких аномалий, конечно, быть не могло — слишком далеко до зараженных территорий, — но привычка перестраховываться часто помогала мне выжить, поэтому я считался с принципом: если можешь что-то сделать заранее — сделай.
Стараясь не шуметь, пошел вперед.
Трава под ботинками стлалась влажным ворсом: в тени деревьев роса не успевала высохнуть за дневные часы. Пахло свежестью и гнильцой — такая причудливая смесь ароматов встречается в рощицах, где солнечные лучи не добираются до почвы, застревая в густой листве. Побеги крапивы норовили обжечь руки, но крепкие перчатки не оставляли им ни единого шанса. В верхушках осин шелестел вечерний ветерок.
Ни щебета птиц, ни шороха ежа или полевки, ни стрекота цикад. В этом приграничье почти не водилось зверья. Ничего удивительного: животные чутче людей — они ощущают губительный дух Зоны издалека и предпочитают держаться на расстоянии.
Я вышел на опушку и сверился с навигатором. До конца леса оставалось с полкилометра, и можно было начинать забирать левее, чтобы выйти не на саму дорогу, ведущую к контрольно-пропускному пункту, а к неглубокому овражку. Подальше от возможных маршрутов военных патрулей.
Когда я собрался продолжить путь, в затылке будто бы тихонько защелкало. Не к добру это, ох не к добру. Есть у меня одна странность: когда организм интуитивно подозревает об опасности, в голове начинает тикать, будто птичка клювиком изнутри долбит.
Вот и теперь незабвенная птичка-интуиция вдруг проснулась, сигнализируя: что-то не так.
Я внимательно оглядел полянку. Вокруг нависали рваные силуэты деревьев, кое-где из травы торчали трухлявые пеньки, сверху застыло темно-синее пятно безоблачного неба.
Все бы ничего, да только на самой кромке опушки темнела цепочка следов.
Свежие. Шли несколько человек гуськом. В теории — грамотно. На практике — натоптали, как стадо бизонов. И как я сразу не обратил на них внимания? Тщательнее надо быть, глазастее. После расслабляющего путешествия в город и квалификацию потерять недолго…
Я откатился в сторону длинным кувырком за полсекунды до того, как раздался хлопок выстрела.
Определить, откуда ведется огонь, не составило труда: засада была сделана неумело и даже для профана в технике диверсионной войны не представляла особой угрозы. Двое в маскхалатах обустроились в ложбине, которая простреливалась с трех сторон. А на пути отступления — захоти они ретироваться с поля боя — партизан ждали обломанные ветки кустарника и внушительный пень. Дилетанты.
Жахнув по мне одиночным, они не озаботились сменой позиции. Впрочем, это бы их не спасло от расправы, ибо бойцы оказались адски неповоротливы.
Когда я короткими перебежками добрался до огневой позиции, то обнаружил пару перемазанных каким-то театральным гримом рож, на которых читалось крайнее изумление. Стрелки глазели на меня снизу вверх, забыв об элементарных принципах самозащиты в ближнем бою. Повезло же этим камикадзе, что я вовремя распознал их пейнтбольные пукалки, а то ведь мог на всякий случай и шеи переломать.
Одного я аккуратно прижал коленом к земле, второму легонько заломил кисть, заставив выпустить ружье с накрученным поверх ствола баллоном кислотно-красного цвета. Еще один, к слову, демаскирующий фактор.
— Пусти! — вякнул ролевик, которого я вдавил в мох. — Из какого отряда?
— Из враждебного лагеря Чунгачанги, — ответил я, чуть ослабив давление. Задохнется еще, чего доброго. — Другие энтузиасты поблизости есть?
— Ничего мы не скажем, — храбро заявил парень с заломленной рукой. — А ну отвали, а то капрал Опасько живо тебя чернобыльским псам скормит!
Я не знал, смеяться мне или плакать. Угроза была выдвинута настолько серьезным тоном, что на какой-то миг мне представился незнакомый капрал Опасько в образе бравого вояки с разукрашенным шрамами лицом. Берет, значит, меня суровый капрал за лодыжку и небрежно швыряет в яму хрипящим псам-мутантам. Кошмар.
Меж тем возиться с заигравшимися в войнушку юношами было некогда, да и не горел я желанием окунать их моськами в грязь — ну оказались не в том месте, не в то время и атаковали совсем не того, на кого охотились. Бывает, они ж не виноваты в тупизне командира, отправившего салаг караулить опушку, через которую время от времени ходили настоящие сталкеры.
Я забрал у брыкающихся ролевиков оружие, разрядил и отбросил в сторону. Предупредил сердито:
— Попробуете пойти за мной или организуете погоню — передушу, как слепых котят химеры.
То ли я переборщил со строгими нотками в голосе, то ли хватил с жесткостью захвата, но, кажется, до стрелков наконец дошло: перед ними профессиональный боец, а не игрок. Оба юнца умолкли и воззрились на меня со смесью священного ужаса и любопытства. Я даже за сухость их исподнего обеспокоился.
