Егор Кобелев - Прятки с Солнцем
Когда я сообщил им, что мы уходим со станции, все, кроме Кукуцапля, набросились на меня с полной готовностью убить. Через некоторое время я был порядком избит, но удалось договориться. Теперь все, кроме меня и старика сидели на скамейке возле колонны на платформе и курили.
-Сможете пройти по поверхности? – Спросил я старика, стоя рядом с его спальным мешком в палатке.
Тот немного нахмурил разросшиеся седые брови и кивнул.
-Точно? Может, мы придумаем что-нибудь еще? Вас одного вполне могут спрятать на ярмарочной дрезине и перевезти в Полис…
Старик покачал головой.
-Но почему? На поверхности Вы скорей всего погибнете!
Дед поднял руку и взял меня за запястье, ему для этого даже не пришлось подниматься. Он просипел:
-Не для того я… старый хрен… столько… жил, чтобы в оди… кхе-кхе… ночку сдохнуть где-то… вдали от… дома. А так хоть… с вами. – И лег обратно, медленно прикрыв глаза. Затем он открыл рот и захрапел. Я тихонько вышел из палатки.
Прямо передо мной стоял памятник девушке с карабином. Измазанный копотью и грязью, с отколовшимися кусочками. Но теперь для меня гораздо больше значила эта фраза, стоящая в картинной раме у ее ног. Мы должны были выйти на поверхность, в холодные объятия давно мертво-го города. Города, ежедневно забирающего себе души загнанных людей. Мы должны были идти к нему.
Мы должны были уйти от мирной жизни.
Глава II
Эх, дороги
Нас снаряжали очень спешно. Всем, даже старику, выдали оружие – в основном калаши, Костру достался боевой дробовик, Кремню и Диме дали по ТТ. Как нам объяснили – работают плохо, на крайний случай. Стандартные резиновые противогазы со сменными фильтрами были выданы всем, а фильтров нам зачем-то дали целый мешок, плюс всем по одной легкой химзе. Видимо, все-таки хотелось, чтобы мы добрались живыми и здоровыми. Я даже растрогался.
Правда, потом выяснилось, что все куда прозаичнее. Костер согласился распространять агитпроп на станциях, куда часто не могли добраться ораторы с Партизанской. В частности, на ВДНХ, Рижской и Алексеевской. Народу там было много, станции развивающиеся, идеологией не держаться. И драгоценного перебежчика всеми силами решили сохранить.
Для транспортировки Кукуцапля нам выдали нечто, напоминающее носилки на колесах. Проще говоря, тачку. Дед смотрел на нее оскорблено, но переместить себя позволил.
Короче говоря, через несколько часов мы были полностью готовы. Мешок с фильтрами взвалил на себя Кремень, Дима чуть не танцевал от нетерпения, старик глубокомысленно положил на грудь калаш и уснул в тачке. Мы стояли перед гермоворотами и молчали. Странно было уже то, что станцию мы покидали из-за пустякового события десятилетней давности. Мне было хреново. В голове роились паникерские мысли напополам с давнишними страхами.
К герме подошло двое – Матрос и незнакомый мне молодой паренек лет двадцати. Они встали по обе стороны от ворот и стали медленно открывать створки. Матрос нервно курил самокрутку и бурчал себе под нос нечто нечленораздельное. Паренек вел себя спокойней, но на лбу у него выступила испарина.
Наконец, гермоворота открылись полностью, и на нас дохнуло холодом. По календарю сейчас была зима. Только кого это волнует? Первым вперед пошел Кремень, за ним Дмитрий с Костром. Меня, как виновника всего этого, заставили замыкать процессию, да еще и толкать перед собой тачку-носилки. На ходу мы натягивали противогазы, дед проснулся и тоже делал это трясущимися руками.
Матрос махнул рукой и крикнул:
-Федька! Как прибудете, сразу письмо с ярмаркой отправь! Будем, мля, план захва…
Дальнейшие слова сталкера заглушил скрип вновь закрывшихся ворот.
Слава богу, эскалатор на Партизанскую был небольшой. Мы преодолевали его по одному. Под Кремнем провалилось несколько ступенек, а когда Дмитрий зачем-то взялся за перила, они с противным треском лопнули и ударили его по руке.
Дальше была лестница. Над ней возвышался памятник партизанам. По непонятной причине, отсутствовала не только девушка, стоящая на станции, но и главная фигура – насколько я помню из прошлой жизни, бородатый партизан в шапке-ушанке. Я не стал строить на его счет безумных версий, точнее, просто не успел. Мы вышли на поверхность.
Первая мысль, которая пронеслась у меня в голове, была: «И это все?».
А потом меня просто захлестнула тоска.
Когда-то практически вплотную к Партизанской находился вокзал, но не железнодорожный, а тот, на который приезжали автобусы. Как же он назывался… нет, не могу вспомнить. От самого здания остался невразумительный огрызок, заваленный грудами обломков и разными вещами, некогда находившимися внутри. В момент конца света здесь находилось четыре автобуса и чья-то машина. Машина и два автобуса сгорели, от них остались одни остовы. Еще один напоминал призрака – частично остался кузов, даже колеса, но все равно выглядывал скелет. А вот последний был почти цел – стекла выбило, краска слетела, багажное отделение будто отвалилось по шву.
От продуктовых лавочек рядом вообще почти ничего не осталось, только большая обугленная табличка с надписью «Хот-доги». Я попытался вспомнить, что такое хот-дог, но в голову так ничего и не пришло. Забылось.
Здания вокруг были такими же пустыми, как и вокзал, частично разрушенными, частично - просто заброшенными. Магазины вокруг осыпались кучей бетона и арматуры, а виднеющиеся с разных сторон многоэтажки зияли дырами окон, провожая нас своим гробовым молчанием. Мне было гадко. Всего двадцать лет назад я приезжал на эту станцию, мы выходили сюда и мне казалось, что Москва такая грязная и переполненная, душная... где теперь все эти чувства? Хотелось увидеть хоть кого-то, кто не попытается прострелить тебе голову или откусить ногу. Но нет, в мертвом городе бывают лишь мертвые жители. Гости бывают живыми чаще, но, как правило, очень скоро вливаются в коллектив новых владельцев этого места.
А потом до меня дошло еще кое-что. Почему вокруг так темно. Даже привыкшие к туннелям люди должны были адаптироваться. На небе сияла полная луна, но ее света не хватало, чтобы осветить мертвый город. Раньше здесь стояли фонари, но теперь остался только один оплавленный пенек.
Кремень развернулся к нам и прокричал, чтобы мы услышали его в противогазах:
-Значит так! Мы могли бы прийти на ближайшую станцию внутри кольца, на Китай-Город. Но там сейчас дела не очень, война группировок. Тургеневская заброшена, Чистые Пруды под Красной линией. Площадь Революции тоже. Так что лучше всего нам скрыться в Полисе или… или в Полисе. – Закончил сталкер и показал нам жестом – мол, идите за мной.
Мы пошли за терминатором. Двигались быстро, так что вскоре мы оказались уже у разваленного здания вокзала.
Как, однако, недолго продержалось затишье! Вдалеке мы увидели свет. Кто-то мигал фонарем. Была в этом какая-то завораживающая сила. Хотя, что я говорю… просто давно не видел света шахтерского фонаря.
Кремень точно так же помигал своим карманным фонариком. К нам из темноты вышли люди, трое человек. Мое сердце ухнуло вниз. Вот непруха то, а?!
-Вы с какой станции, гражданские? – Серьезно прогудели из-под противогаза. На фильтре противогаза был нарисован коричневый круг, символ Ганзы. Можно сказать, мы вляпались, не успев даже толком осмотреться.
Костер сделал шаг вперед. Я мысленно застонал. Сейчас что-нибудь ка-а-а-ак ляпнет!
-Мы не гражданские, ребята. Сталкеры. Ищем топливо для Партизанской.
Под круглыми иллюминаторами противогаза глаза будто скорчили скептическую рожицу.
-Да ты что-о-о? – Насмешливо протянул сталкер. – А дед, хочешь сказать, тоже топливо поискать вышел?
За Костром вышел Кремень:
-Дед знает одно место, где топлива много, на карте показать не может, вот с собой и взяли.
Повисла тягучая, противная тишина. Сталкер Ганзы подошел к Кремню еще на шаг и внимательно вгляделся к нему в глаза. А затем в тишине щелкнул затвор. Сталкер Ганзы едва заметно показал напарнику два пальца. Едва заметно. Но все мы это заметили.
-К автобусу!!! – Не по-человечески заорал Дмитрий и идея была принята единогласно. Застрекотали короткие очереди. Все бросились к автобусам. Мне было тяжелее всех, нужно было везти перед собой Кукцапля. Тот, в свою очередь, дрожащими руками стрелял из калаша. Но это было чисто символическое действие.
Очередь пробила стенку тачки со стариком, чудом не задела его. Все забежали в уцелевший автобус, я опустил тачку на оторванное сиденье и потянул на себя открытую дверь автобуса. В окна засвистели пули, начали стрелять по двери, но я задвинул ее до конца и подпер чьим-то черепом. Не до брезгливости сейчас.
В окна запалили с новой силой. Пришлось улечься на пол.
