Илья Стальнов - Удар иглы
– Мне чихать на этого недоноска Аррано! Меня интересовали только ваши кошельки, – признался Джованни.
– Как ты разошелся с капитаном Бернандесом? не отставал от него Винер.
– Он сумасшедший. Я понял, что его интересует вовсе не золото – за то время, которое мы гонялись завами, другими способами в такой компании можно было бы заработать гораздо больше. Он просто одержим мыслью разделаться с вами. Не знаю, чем вы ему так насолили, но жажда вашей смерти заслонила от него все. И, что самое удивительное, он смог увлечь своей безумной одержимостью людей, которых невозможно завлечь ничем, кроме звона полновесных монет. Шайка прониклась этим сумасшедшим вожделением, теперь их сердца бьются в такт с его сердцем, и наполнены они коричневой ядовитой кровью. Едва я только заикнулся, что мы заняты не делом, а погоней за какой-то химерой, он впал в дикую ярость и попытался разделаться со мной. У него был нож, у меня – шпага, и я не собирался послушно идти на заклание. А со шпагой я обращаться умею. Но то, что вытворял этот Аррано, переходило все мыслимые пределы. В него вселилось тысячу бесов! Несчастным ножиком он отражал все мои выпады и приближался ко мне все ближе. Исход боя был ясен, и я не разговаривал бы сейчас с вами, если бы не подоспела городская стража. Перед тем как разбежаться, я рассмотрел в свете луны его искаженные черты. Святая Мария, в нем не было ничего человеческого! И в этом лице я прочел приговор себе. И понял, что на одном континенте мне с ним делать нечего. Поэтому я нанялся в матросы на это грязное суденышко…
– И что с тобой прикажешь делать? – спросил Адепт, присаживаясь на корточки рядом с Джованни.
– Отпустите меня, сеньоры. Я клянусь, что больше не приближусь к вам и ничем не побеспокою.
– Верить честному слову человека, чей разум зиждется на трех китах – измене, подлости и алчности. Как можно? – удивился Винер.
Да и я был уверен, что этот тип при первой возможности с удовольствием вгонит нож в наши спины, какую бы признательность ни испытывал он к нам за то, что остался в живых.
– Клянусь, я никогда…
– Не клянись. – Адепт взял его за волосы. Теперь они смотрели друг другу в глаза. – Я знаю, что ты больше не возникнешь на нашем пути. Ты, подлый кровопийца и воришка, слабый духом, погруженный в пороки, ты, ничтожество, попытался встать на пути камнепада, который размозжит не только твое тело, но и ввергнет в вечный мрак твою душу! Ты видел лишь малую часть, которую тебе не нужно было видеть, и не дай Бог тебе увидеть больше. Топор палача и виселица покажутся тебе благом, а костер инквизиции – ласковым домашним очагом, ты будешь о них только мечтать. Исчезни с моих глаз и не попадайся на них больше.
Адепт отпустил волосы Джованни, и голова бандита глухо ударилась о стену. В его глазах метался ужас, близкий к панике. Я видел, что каждое слово Адепта иглами вонзалось в его сознание. То, что он не смог понять в словах Адепта, он прочел на его лице.
– А теперь уходи. И забудь о нас.
– Разве это забудешь, – прошептал Джованни. – Но вы меня больше никогда не увидите.
После того как Джованни, качаясь как пьяный, покинул каюту, Генри осведомился:
– А вы уверены, что он не преподнесет нам никакой подлости?
– Уверен. А ты не уверен, Генри? – усмехнулся Адепт.
– Пожалуй, я тоже уверен, – негромко отозвался Генри; я увидел, что он бледен как смерть. – Эх, и угораздило же меня, честного вора, связаться с вами…
* * *Дон Орландо любил тихие севильские вечера, когда спадает дневной зной, ветер несет с собой прохладу и ароматы плодовых деревьев, а также умиротворение и спокойствие. Сознание будто проясняется и хочется размышлять о возвышенных материях. Душа в вечерние часы ближе к Богу, Особенно нравилось Орландо Вилласу проводить эти вечера со своим старым приятелем доном Алонсо Диасом, одной из самых светлых голов в университете. Алонсо был человеком угрюмым и серьезным, но почему-то ему никогда не удавалось внушить к себе соответствующее отношение. Окружающие скорее находили его забавным и смешным чудаком. Он обладал безупречной логикой, способен был на полет фантазии, но вместе с тем его сверх меры сковывали религиозные догмы. Он мечтал соединить католическую идею и учения великих античных мудрецов, доказать, что речь и тут, и там шла в принципе об одном и том же. Получалось у него это неважно, хотя он и сделал несколько любопытных выводов и наблюдений, чем снискал зависть своих коллег, погрязших в лености ума, пустых спорах и больше озабоченных приобретением благ телесных, чем духовных.
Как обычно по средам, дон Алонсо появился в доме у Вилласа. Он был, как всегда, строг, подтянут, одет в черное. Его седые волосы рассыпались по плечам, длинное привлекательное умное лицо было чуть бледнее, чем обычно. Время от времени он нервно косился куда-то в сторону, будто ждал, что там кто-нибудь появится.
– Вы чем-то встревожены, дон Алонсо? – спросил Виллас.
– Нет, я ничем не встревожен.
– Мне показалось, ваше самочувствие оставляет желать лучшего.
– Я чувствую себя хорошо, как никогда, – резко, почти грубо, отрезал Алонсо, чего за ним обычно не водилось.
Виллас не привык приставать к людям с расспросами, а зря. В тот день назойливость и любопытство могли бы оказать ему неоценимую помощь.
– Думаю, мы сперва поужинаем, а затем я покажу вам книги, которые вчера мне посчастливилось приобрести.
– Буду рад, – буркнул Алонсо.
Слуги принесли еду. Дон Орландо обычно очень мало ел на завтрак и обед, но зато отводил душу за ужином. Он сознавал, что подобный образ жизни не самый здоровый, но поделать с собой ничего не мог. Алонсо обычно не предавался чревоугодию, но рад был отведать редких деликатесов из числа тех, которые всегда водились в этом доме. Правда, сегодня его не радовали ни дичь, приправленная индийскими пряностями, ни паштеты, ни редкие заморские фрукты. Он будто бы задался целью испортить весь вечер, и вежливый, выдержанный дон Орландо решил, что гостю эту задачу удалось решить. Алонсо сидел, нахохлившись, как монастырский голубь, и неодобрительно глядел на заставленный яствами стол.
– Вы все же больны, мой дорогой Алонсо. У вас пропал аппетит.
– Нет. Просто я не хочу предаваться излишествам.
– Это не излишества, – устало произнес Орландо. – Это только хороший стол.
– Я долго думал в последнее время и пришел к выводу, что наступила пора взглянуть на свою жизнь с точки зрения вечных законов, данных нам Господом. Нельзя идти по пути ублажения плоти и надеяться на спасение.
– Вы говорите это серьезно? – наигранно удивился дон Орландо. – Уж не думаете ли вы устремить свои стопы по тернистому пути аскезы?
– Вы слишком легко относитесь к этому. Тертуллиан учил: «Изнуряя плоть, ты обогатишь дух свой».
– Бросьте, мне вовсе не улыбается повторять благочестивые подвиги святого Доминика.
– Достойный объект для подражания! – запальчиво воскликнул Алонсо.
– А вам не кажется, что деяния, прославившие его, излишне суровы. Я не могу, подобно ему, носить железную кольчугу вместо рубашки. При мысли о рационе, которым довольствовались он и его соратники, мне становится плохо. Глоток воды и кусочек хлеба в день. По воскресеньям – вареные овощи. Лучше смерть! Вспомните, как святой Доминик бросился к аббату с признанием в тяжком грехе – вместе с черствым хлебом он съел несколько листьев. Я люблю за стаканом вина вести добрую беседу. Святой же Доминик, и его соратники дали обет полнейшего молчания, лишь в воскресенье между вечерней и всенощной они могли перекинуться парой слов. Я склонен к простудам, а потому не способен, как святой Доминик, спать зимой у двери кельи в одной рубахе, связанной из железных проволок и укрываться металлическим панцирем. У меня нежная кожа, поэтому я не смогу, подобно ему, терзать свое лицо и тело колючими шипами, хлестать себя ремнями из кожи и носить под кольчугой восемь впивающихся в тело обручей. Смерть бы приняла меня в свои объятия через неделю такой жизни. Не призывайте меня к этому, мой друг.
– Святой Доминик прожил около ста лет! Не отрицаете же вы, что этим Господь показал свое расположение к нему.
– Наоборот. Лишний год такой жизни – уже тяжкое наказание. На небесах ему было бы гораздо лучше.
– Не богохульствуйте, – раздраженно воскликнул Алонсо. – Поверьте, это не самое достойное занятие.
– Хорошо, не буду.
– Неужели вы не понимаете всю благостность отречения во имя Господа от земных благ. – В голосе Алонсо звучали нотки отчаяния, и Виллас подумал, что его товарищ перетрудился в последнее время и это сказалось на его разуме. – Вспомните слова святого преподобного Макария Египетского: «Идеал жизни в духе. Идеал спасения – путь к нему лежит через духовный подвиг». Отречься от тела, от цепей, привязывающих нас к порочной и греховной земле, значит воспарить в небесные выси, где души сливаются с Богом.
