Юрий Силоч - Железный замок
— Бросайте оружие! Иначе стреляю! — приказал он наёмникам. — Парни, — повернулся к своим, — держите их на прицеле!
Табас нервно хихикнул, представив, как Вольные начинают наперебой упрашивать гвардейца, чтобы тот поскорей вышиб Роби мозги.
— Спасибо, Иба́р, — прошипел сержант, злобно глядя на своего перебинтованного советчика.
— Оружие на землю, я сказал! — продолжал вопить обезумевший гвардеец, не понимавший, что только усугубляет ситуацию. — Вы будете отданы под трибунал за невыполнение приказа!..
Позже Табас не мог вспомнить, кто первым открыл огонь, но было совершенно точно ясно, что начал всё Роби, который терпеть не мог моменты, когда в него тыкали стволом и угрожали отдать под суд. Он снова попробовал провести болевой приём, но в этот раз неудачно — и резкое движение сыграло с сержантом злую шутку.
Оглушительно загремели выстрелы и Табас тут же упал, закрывая голову ладонями, крича от ужаса, силясь обогнать гравитацию и очутиться внизу как можно быстрее. Ожесточённая перестрелка «стенка на стенку», когда две стороны обмениваются свинцовыми подарками на расстоянии плевка, разрывая друг друга на части, была последним, в чём он хотел бы принять участие.
Пальба стихла так же внезапно, как и началась, но Табас продолжал орать от осознания, что, стоит ему поднять голову, как её тут же снесут. Он ожидал чего угодно — ударов, одиночного выстрела в затылок — словом, самого плохого, поэтому не понял, чего от него хотят, когда кто-то легонько потряс его за плечо и сказал:
— Вставай. Эй! Хватит орать. Поднимайся. Всё кончено!
Ничего не соображавший Табас поднял голову, протёр грязными руками глаза и увидел кучу растерзанных тел на том месте, где только что стояли почти сорок человек. В глаза бросился Роби: сержу начисто сорвало челюсть с куском горла. Его огромная туша лежала на земле в обнимку с командиром гвардейцев и щедро орошала кровью осточертевший горячий безразличный песок.
Рядом с Табасом на корточках сидел Иба́р — живой и невредимый, в отличие от гвардейцев и своих сослуживцев. Он посмотрел на молодого наёмника прозрачно-серыми глазами и повторил короткими рублеными фразами:
— Поднимайся. Всё закончилось. Ты жив.
Голова Табаса еле варила после боя, он не слышал из-за звона в ушах, но ему хватило ума понять, что Иба́р лгал и всё только начиналось.
2
— Сапогу конец, — взмыленный от долгого бега Табас сидел на поваленном сосновом стволе и хмурился. Его смазливое лицо было перепачкано вездесущей пылью, а в светлых волосах виднелось множество жёлтых крупинок. Ужасно хотелось спать. Пару минут назад Та́бас сбросил рюкзак, разулся, повесил насквозь мокрые и почерневшие от долгой носки портянки на ближайшую ветку и теперь рассматривал обувь. Левый сапог, что называется, просил каши: в дыру можно было просунуть три пальца.
Ураганный ветер, поднявшийся ночью, принёс с собой в редкий сосновый лес целые дюны, покрывшие его тонким слоем пыли, но Та́бас и Иба́р были этому только рады. В конце концов, они, пусть и с трудом, но выжили и сумели даже использовать бурю в своих целях. Попробуй найди их после такого светопреставления.
Табас задумчиво уставился на дырявый сапог и прокручивал в голове события вчерашнего дня. Он впервые получил возможность остановиться после всего этого безумия, понять, во что он вляпался, и подумать над тем, как выбираться. Память отказывала — на удивление Табасу, никогда не страдавшему провалами, всё было как в тумане. Наверное, мозг милосердно отказался хранить воспоминания о произошедшем. Однако постепенно, по крупицам, память возвращалась, и Табас удивлялся: с ним ли всё это произошло? Не приснилось ли ему это?
Если бы не Иба́р, то юноша точно сошёл бы с ума и без единой мысли, как зомби, бродил рядом с трупами до тех пор, пока не умер бы от истощения или не был кем-нибудь застрелен. Обгоревший наёмник, стоило Табасу подняться на ноги, тут же отдал приказ, которому Табас подчинился бездумно, как робот, и это в итоге спасло его рассудок.
— Оружие собери, — сказал он тогда. — Патроны. Рацию найди рабочую. Шевелись!
А Табас стоял, шатаясь, и обводил мутным взглядом распластанные на ненавистном песке окровавленные тела. Качнувшись вперед, он поплёлся к бывшим сослуживцам, упал на четвереньки и принялся их осматривать.
— Эй! Что ты делаешь? — прикрикнул Иба́р, когда заметил, что Табас пытается нащупать пульс у лежавших вповалку тел.
Первые слова после рукопашного боя с дикарями и перестрелки дались тяжело — в горле пересохло, голова кружилась, в ушах звенело и ужасно тошнило.
— Ра… Раненые, — смог, наконец, выдавить он из себя.
— Ты что, боец? — Ибар, сидевший на корточках над трупом гвардейца, напоминал отвратительную птицу-падальщика. — Охренел? Оружие и патроны ищи! Или тут останешься. Хочешь под трибунал?
Табас хотел было тогда сказать, что лично он ни в чём не виноват, но затем понял, что едва не сморозил несусветную глупость. Разумеется, виноват. Люди Дома Адмет ни за что не обвинят «белые штаны» в том, что именно они развязали драку. В конце концов, они же не самоубийцы, подрывать авторитет в глазах собственных солдат ради какого-то сброда.
Помотав головой, дабы хоть немного прийти в себя, Табас тяжело плюхнулся задом на горячий склон невысокой дюны и, сняв с пояса ближайшего гвардейца пластмассовую флягу, жадно присосался к горлышку. Сперва он чуть не поперхнулся, почувствовав незнакомый вкус, но затем успокоился, вспомнив, что разведка вместо воды носила с собой какой-то тонизирующий напиток. Распробовав, Табас понял, что он ему однозначно нравится. Кисленький, освежающий, с нотками мяты. То, что надо для пустыни. С горькой усмешкой солдат вспомнил о том, что у них в окопах даже воду не всегда подвозили.
— Живее! — Снова крикнул Ибар, уже успевший со всех сторон обложиться оружием и увлеченно копавшийся в рюкзаке покойного сержанта Роби.
Табас закрыл флягу и, встав на четвереньки, принялся обшаривать тела гвардейцев и своих бывших сослуживцев. Сожаления он не испытывал: в конце концов, подавляющее большинство бойцов Вольного Легиона были откровенным мусором — нищим, озлобленным, коварным и завистливым.
Из-за этого Табасу было первое время очень тяжело — типичный хороший мальчик из большого города, родившийся в семье ученого, был белой вороной. Однако после нескольких попыток его избить и изнасиловать, наёмники поняли, что связываться с умником-тихоней себе дороже: отчаяние, приведшее Табаса в Вольный Легион, сделало его достойным членом этой стаи хищников.
Ножевые ранения, черепно-мозговые травмы, переломы — каждый раз он дрался, как в последний, и это внушило остальным наёмникам если не уважение, то нежелание связываться точно. К тому же, Табас прекрасно стрелял и из-за этого был на хорошем счету у Роби, переходить дорогу которому точно никто не хотел.
Молодой наёмник ползал по песку, который обжигал его колени сквозь ткань брюк, собирал и складывал в одну кучу автоматы, патронные сумки и рюкзаки. Он старался не глядеть на кровоточившие раны, разорванные животы и расколотые черепа, из которых на песок вытекало нечто, о чём не хотелось даже думать.
«Это просто манекены», — думал Табас, силясь отключить мозги и загнать сознание поглубже, так, чтобы оно почти не высовывалось наружу и не видело ничего, что могло бы отозваться годы спустя ночными кошмарами и психическими расстройствами.
Иногда манекены дышали и что-то хрипели, когда Табас пытался расстегнуть подсумок или вытащить из-под тела рюкзак, но юноша не слышал этого. Его глаза остекленели, руки были по локоть перемазаны в густой черной крови, но задачу свою наёмник выполнял — пусть механически, но от этого не менее эффективно.
Когда всё было кончено, у ног Табаса вместо полупустого брезентового вещмешка стоял тяжёлый, утрамбованный до плотности черной дыры, прочный гвардейский рюкзак. С юга снова подул горячий душный ветер, принесший с собой целые облака пыли и характерный горьковатый запах колючки.
— Помогай! — перед обернувшимся Табасом упала окровавленная лопатка.
Ибар стоял рядом с увязшим в багги, одним из немногих не сожженных дикарями, и указывал на землю.
Полчаса напряженного рутинного ковыряния в песке. Мозоли на ноющих ладонях, коричневые от грязи ручейки пота со лба. Труд был просто адский и зачастую бессмысленный — периодически проклятые желтые крупники целыми лавинами осыпались обратно в яму, это ужасно злило и затягивало процесс.
— Сука! — не выдержал Табас, когда желтая лавина, снова сорвавшаяся из-за ветра, почти накрыла собой передний мост. Наёмник взревел, словно буйнопомешанный, и набросился на землю, хрипло крича изо всех сил и пытаясь избить ненавистные песок.
