Сергей Волков - Чингисхан. Книга 3. Солдаты неудачи
- Вечное Синее небо благоволит к нашему роду, — прошамкал старый шаман. — Сын мой, пришел черед тебе взять священный бубен и заменить меня в служении Тенгри. Ты готов?
- Да, отец, — Кокочу встал, низко поклонился Мунлику.
- Бессчетное сомнище облаков проплыло по небу с той поры, как я по просьбе Есугея-багатура спас его сына. Ныне Темуджин стал Чингисханом и подгибает всю степь под свое колено. Он окружил себя сильными нойонами. Все реже и реже он призывает меня, чтобы узнать волю Вечного Синего неба. Ты слышал об этом.
- Да, отец, — Кокочу снова поклонился.
- Сегодня, — голос Мунлика окреп и загремел над травами, — я объявлю, что мне было видение. Будто бы бежал по степи каурый жеребец, и путь ему преградила бурная река. Несколько раз пытался жеребец переплыть ее, да всякий раз возвращался. И вот тогда со стороны восхода прибежал на берег белый жеребец. Громким ржанием увлек он каурого за собой, и поплыли они, причем каурый смотрел на воду, а белый высоко вытягивал шею и видел небо. Так они и переплыли реку. Ты понял, о чем это видение, сын мой?
Кокочу снял круглую шапку, расшитую по швам желтым шнуром, потер ладонью бритую голову.
- Прости, отец, смысл твоего видения для меня туманен.
- Каурый конь — это Темуджин, — терпеливо начал разъяснять Мунлик. — Бурный поток — враги его. А белый жеребец — это ты, Кокочу. Ты станешь при нем верным другом, советчиком и проводником воли Тенгри. А чтобы у друзей и родни Чингисхана не возникло и тени сомнения… — старый шаман поднялся и высоко воздел руки. — Нарекаю тебя, сын мой, именем Теб-Тенгри[1]! Нынче же весть о твоем избранничестве понесется по степи от куреня к куреню и вскоре не останется ни одного арата, который бы не знал этого. А теперь, шаман Теб-Тенгри, ступай и десять дней молись Вечному Синему небу о даровании милости. На одиннадцатый день ты отправишься к Чингисхану.
- А ты, отец?
- Старость требует покоя. Я уйду на гору Бурхан-Халдун и там окончу свои дни. Прощай, сын мой.
— Прощай, — Кокочу, нареченный Теб-Тенгри, в последний раз низко поклонился отцу, принял из его рук шаманский бубен и пошел прочь от костра.
Чингисхан принял весть о преемнике Мунлика спокойно.
- Я не противлюсь воле Тенгри, — сказал он.
Молодой шаман поселился неподалеку от становища Чингисхана. Он велел покрыть свою юрту синей — цвета неба — тканью. Вокруг нее стояло девять белых юрт, в которых жили слуги Теб-Тенгри. Брат Чингисхана Хасар, узнав об этом, возмутился:
- В белых юртах живут только ханы. Этот выкормыш Мунлика дает нам понять, что он выше любого из нас!
- Успокойся, брат, — ответил ему старший сын Есугея-багатура. — Тенгри на небе, хан — его тень на земле. Так всегда было и будет.
Верные люди донесли слова Хасара до Теб-Тенгри и молодой шаман запомнил их. Как-то раз на охоте, куда был приглашен и сын Мунлика, Хасар и Теб-Тенгри оказались рядом. На них из кустов выбежал вспугнутый загонщиками олень.
Шаман вскинул лук, прицеливаясь, чтобы попасть в шею или голову животного. Хасар, слывший самым метким стрелком среди всех монголов, выстрелил навскидку и сразил добычу.
- Я первым увидел этого оленя! — закричал Теб-Тенгри. — Он был предназначен мне Вечным Синим небом!
- Зато я первым его убил, — посмеиваясь, ответил Хасар, спрыгнул с коня и принялся свежевать тушу.
Шаман скрипнул зубами и ускакал. На следующий вечер после возвращения с охоты его люди подкараулили Хасара и избили так, что брат Чингисхана едва дополз до порога своей юрты.
- Не противься воле небес! — приговаривали они.
Отлежавшись, Хасар отправился к брату и пожаловался на обидчика.
- Привык побеждать, но оказался побежденным… — пробормотал Чингисхан и нахмурился.
- Брат мой, ты покараешь его? — выдавил из себя Хасар.
Он никогда и ничего не просил у старшего брата, но Теб-Тенгри, который умел вызывать демонов и духов, внушал здоровяку ужас. Шаман служил силам, способным погубить весь род людской. Что для них какой-то Хасар Борджигин?
Чингисхан никак не ответил ему. Разозлившись, младший брат ушел и три дня не выходил из своей юрты. Зато к престолу владыки всех монголов явился шаман. Приняли его радушно. В огромной ханской юрте по велению Чингисхана расстелили дорогие ковры и выставили блюда с изысканными яствами.
Когда Теб-Тенгри вошел в юрту, сын Есугея-багатура поклонился ему. Шаман в ответ лишь милостиво кивнул. Усевшись у подноса с вареной кониной, сдобренной черемшой и диким луком, Теб-Тенгри отложил бубен, отрезал кусок мяса, не дожидаясь хозяина, и принялся жевать.
Повелитель монголов сел поодаль, глотнул архи из серебряной чаши, задумчиво разглядывая молодого шамана. Насытившись, тот вытер жирные пальцы о собольи хвосты, свисающие с его украшенной перьями сов и беркутов шапки, и сказал, глядя мимо Чингисхана:
- Я не могу поручиться за твое будущее, хан.
- Что ж так? — удивленно приподнял бровь Чингисхан.
- Великий Тенгри поведал мне, что брат твой Хасар хочет попеременно с тобой править монголами, а когда ты состаришься, сделаться единовластным хозяином всей степи. Если ты не остановишь его, то можешь потерять все.
После этих слов шаман поднялся и покинул юрту Чингисхана, оставив его в глубокой задумчивости. «Старый шаман Мунлик часто предостерегал меня от опасностей, — подумал Чингисхан. — Теперь пришло время его сына». Вечером того же дня верные владыке всех монголов нукеры схватили Хасара, связали его и посадили в яму, а к многочисленному семейству был приставлен крепкий караул из трех сотен воинов.
Ночью большинство слуг и вассалов впавшего в немилость брата повелителя откочевали к становищу Теб-Тенгри и старейшины попросили его милостиво принять изгоев под свою руку. Молодой шаман думал не долго. Уже к полудню возле его жилища появилось почти две тысячи юрт.
Неизвестно, чем бы это все закончилось, если бы одна из жен Хасара не сумела выбраться из своей юрты. Девушка поймала в степи лошадь и поскакала к вдове Есугея-багатура Оэлун, матери Чингисхана. Упав перед свекровью на землю, она обняла ее ноги и, заливаясь слезами, начала умолять женщину спасти своего сына. Оэлун немедленно повелела запрячь в кибитку тройку самых быстрых кобылиц и отправилась к Чингисхану.
Она успела как раз вовремя, но стража не пустила Оэлун к сыну. Связанный Хасар топтался перед братом и владыка монголов, сдвинув брови, сурово спрашивал:
— Как смел ты, единокровный мой брат, злоумышлять против меня?
Стояла жара, войлочные стены ханской юрты были подняты и многие стражники-турхауды, нукеры и простые монголы видели это. Среди них оказались и слуги Теб-Тенгри. Вскоре молодой шаман уже знал, что над Хасаром нависла угроза.
Так ничего и не добившись от брата, Чингисхан отправил его обратно в яму. Всю ночь владыка всех монголов провел в раздумьях, а утром к нему явился младший брат Темуге-отчигин[2]. Он рассказал Чингисхану, что люди из его куреня, глядя на то, как переселились под руку шамана слуги Хасара, тоже снялись с места и откочевали к синей юрте Теб-Тенгри.
- Я послал к ним своего верного нукера, зовущегося Сохор, — взволнованно расхаживая по юрте, говорил Темуге, — ты знаешь его, Темуджин. Прислужники шамана избили его, привязали на спину седло и отправили ко мне пешком.
- Это дерзость, — пробурчал Чингисхан. — Она требует наказания.
- Я сам поеду к этому Теб-Тенгри! — Темуге хлопнул сложенной вдвое плетью по голенищу сапога. — Верну людей и потребую кару для тех, кто нанес обиду моему Сохору.
Оэлун, так и не поговорив со старшим сыном, жила в кибике рядом с ханским станом. Ей прислуживали жены Хасара. Они готовили пищу, приносили дрова для очага — и новости, от которых гудела вся степь.
- Вы слыхали, хатун — шаман Теб-Тенгри сказал: ни одно решение хан не волен принимать, не посоветовавшись с тем, кто провидит волю Вечного Синего неба…
- Говорят, когда Темуге-отчигин явился к Теб-Тенгри, чтобы вернуть свое, с него сняли шапку, поставили на колени и шаман заставил его просить прощения за глупость его старшего брата, Чингисхана, который не сумел вразумить Темуге…
- Быть может, Теб-Тенгри хочет удалить от нашего повелителя всех братьев и родню, чтобы занять их места и быть толковым советчиком?
- А может, шаман сам решил сделаться великим ханом?
- Если на то будет воля Тенгри…
Слушая эти разговоры, Оэлун темнела лицом. Руки ее тряслись. А по степи мимо ставки Чингисхана ползли кибитки, ехали конные, шли пешие — люди собирались к синей юрте шамана, как ручьи стекают с гор в озеро.
Каждый день Теб-Тенгри устраивал для вновь прибывших большие камлания. Нарядившись в шкуры, вывернутые мехом наружу, он стучал в бубен, вертелся волчком, прыгал через огонь огромного костра, разложенного на открытом месте, и пламя не причиняло ему никакого вреда.
