Юрий Корчевский - Сторожевой полк. Княжий суд
Предполагая, что забот, времени и, главное, денег подарок государя отнимет немерено, я решил взять с собой Андрея. Все-таки давно на хозяйстве, глаз уже набит. Пусть проведет своего рода «ревизию» – что с полями, какие люди есть и, значит, – какие ремесла развивать надо.
Втуне я надеялся переманить его на новые земли, поскольку Андрей оказался человеком на своем месте и с головой, разворотливым, рачительным и, что очень важно, честным.
Но это позже, а пока я сидел у себя в кабинете и осматривал оружие, которым убили князя.
Я открутил навершие стилета, засунул в отверстие тонкую палочку и выудил небольшой клочок китайской рисовой бумаги. Там было всего несколько слов на латыни, из которых я понял только одно-единственное – «lupus», что в переводе означает «волк». Но сколько я ни силился вспомнить другие слова, ничего не получалось. В принципе не проблема узнать, надо только съездить к Савве, он многим языкам учен: латыни, греческому в том числе – переведет. Тем более, есть повод съездить в монастырь – не посещал давно настоятеля. Может, что дельное и подскажет.
Потом я взялся за колишемард, что отстегнул с пояса убитого Лосевского. Название оружия я слышал впервые.
Взявшись за рукоять, я вытащил клинок из ножен. Староваты ножны, кожа на них рассохлась надо к оружейнику сходить, пусть новые сделает. А вот лезвие удивило. Сам клинок прямой, как у шпаги, но необычный. От рукояти лезвие идет обычное, приблизительно до половины длины, а затем становится – причем резко, с образованием тупого угла – значительно уже и тоньше. Занятно, не встречал раньше такого.
Я вышел на середину комнаты и сделал несколько взмахов. Оружие легкое, прекрасно сбалансированное, в руке сидит удобно.
Усевшись в кресло, я задумался: почему лезвие сделано именно таким? Объяснение было одно: толстое лезвие, что шло от рукояти, должно было принимать на себя удары оружия противника, а более тонкий конец – легко проникать в щели жесткого панциря – ну, скажем, на сочленении стального грудного панциря и защиты плеча или шеи. Я повертел лезвие – у самой рукояти полустертая надпись: «оrden…» и далее неразборчиво.
Ну да, так я и предполагал: оружие немецкое, любили рыцари с оружием экспериментировать. Только почему-то не прижилось оно. Да и ничего, пусть в коллекции моей будет, в оружейной комнате, чай, каши не просит.
Утром в сопровождении Федора я снова выехал в свою вотчину. Перед выездом сунул стилет за пояс, рядом с ножом в ножнах. Почему так сделал, и сам объяснить не могу, но это обстоятельство оказалось решающим в последующих событиях.
За окраиной Смолянинова показались развалины княжеского дома, где совсем недавно из подземелья вытаскивали бренные останки князя Лосевского.
– Княже, вроде бродит кто-то у развалин.
Мы остановились, развернули коней. Свои, смоляниновские, здесь сроду не показывались, побаивались – разговоры нехорошие про место это ходили издавна.
Кто бы это мог быть?
Подъехали к развалинам, спешились. Никого не видно.
– Федор, ты не ошибся?
– Да нет же, человека видел, мужеска полу.
– Давай посмотрим.
И не успели мы отойти от лошадей на пару шагов, как из-за кустарника вышел молодой – лет двадцати пяти – мужчина. Одет не по-нашему – по-европейски. Плащ с застежкой у горла, большой малиновый берет, штанишки короткие, башмаки с бронзовыми пряжками. В голове как сверкнуло: а ведь вещал призрак про потомка князя Лосевского. Не он ли это?
– Эй! Ты кто?
У незнакомца был странный пронизывающий взгляд.
– Сами кто будете?
Встрял Федор:
– Ты перед князем стоишь, владельцем вотчины, шапку ломай да поклонись!
– Я сам княжеского рода, не пристало мне перед ровней кланяться.
Настал мой черед:
– Так ты не потомок ли князя Лосевского?
– Он самый и есть, Вацлав, князь Лосевский, – слегка наклонил голову незнакомец. Имечко-то польское – из Ливонии? Княжич как будто меня не слышал, побрел мимо нас, глядя себе под ноги.
– Ты не предка ли своего следы ищешь? Так схоронили его днями.
Княжич резко обернулся, сверкнул глазами. Ох, и неприятный у него взгляд!
– Так вы что – нашли тело?
– Скелет уж один остался в ветхом рубище. Но похоронили по-христиански, в церкви отпели. Где могила его, показать?
Вацлав промолчал, думая о своем. Похоже, слова наши его не заинтересовали.
– Значит, уже побывали там? – Он показал взглядом под землю. – А я надеялся…
Княжич пробормотал что-то неразборчиво.
– Чего говоришь-то?
– Ценности, я полагаю, присвоили?
– Все, что на моей земле, мне и принадлежит.
– Да это понятно. Но одну вещь я бы хотел заполучить.
– Какую?
– Фолиант один важный, что в сундучке малом был.
Вмешался Федька – вот неугомонный:
– Так все книги и свитки в Спасо-Прилуцком монастыре, нам они без надобности.
– Молчи, смерд.
Княжич махнул рукой, и Федька замер. Он просто застыл, как изваяние, с поднятой рукой и открытым на полуслове ртом.
– Княжич, ты на моей земле, и, хоть гостя обижать не след, я могу и нарушить обычай предков.
– Ты? – По устам Вацлава прозмеилась улыбка. Он пробормотал несколько слов себе под нос, и вдруг неожиданно из густой травы на меня поползли огромные змеи. Тварей этих я всегда недолюбливал, если не сказать побаивался. Выхватив саблю из ножен, я несколькими взмахами отрубил им головы. И вот что интересно – отрубишь голову, а змея исчезает, вроде ее и не было. Не иначе – химера, обман.
Я подступил к княжичу с саблей:
– Попугать захотелось? Пшел вон с моей земли!
– Мне угрожаешь, червь? – ощерился Вацлав.
Вскипела кровь; я взмахнул саблей, ударив наглеца поперек груди. Сабля перерубила тело. Сзади раздался смешок.
Я резко обернулся. Княжич стоял в трех шагах от меня как ни в чем не бывало.
Я повернул голову – никакого порубленного тела, вообще никого. Он что – неживой? Дух? Или магией так ловко владеет?
– Не пробуй меня убить – не получится!
Но я поймал его тревожный взгляд, брошенный на рукоять стилета. А ведь в ручке-то у него заклинание, что я прочесть не смог. Попробовать, что ли?
Я выхватил стилет и снизу, без замаха, метнул в княжича. Похоже, удар достиг цели, или стилет в самом деле обладал какой-то необычной силой.
Княжич схватился за живот, попытался вытащить стилет, но силы его иссякли, и он упал на спину.
Сбоку раздался вздох, и я дернулся в сторону. Но это Федор отошел от оцепенения.
– Князь, а что произошло? Я ничего не помню.
– Наваждение, Федька. Княжич его навел, магией он владел.
– Княже, ты погляди, что деется! – изумился Федька.
Я повернулся к телу княжича и ахнул. Быстро – на глазах – кожа на его лице и руках стала сморщиваться, глаза впали, – даже одежда стала ветшать, терять цвет, и на ней появились дыры. К своему удивлению, через несколько минут мы увидели перед собой глубокого старика в рубище.
– Ну ни фига себе! – Федька от избытка чувств не мог подобрать слов.
Я и сам был поражен, столкнувшись с действием магии вплотную.
– Слушай, княже. Старики бают, что нечисть нельзя оставлять на земле – ночью покойник ожить может. Сжечь бы тело надо!
– Тогда хворост собирай да дерево сухое.
Федор отправился за хворостом, благо далеко ходить не надо. Вернулся с охапкой, потом со второй. Притащил небольшое сухое деревце, подрезал ствол ножом, сломал ногой. Мы обложили тело хворостом. Федор надергал мху, поднес огонь.
– Ой, княже, у него же стилет твой, вон – в животе торчит.
– Черт с ним, со стилетом, поджигай.
Я опасался, что вытащи я стилет – и покойник оживет. Не зря, надо полагать, опасался – ведь сабля моя ему вреда не причинила, а удар стилетом смертельным оказался. И все потому, видимо, что заклинание в рукояти лежит. Жалко, что перевести текст не успел, но запомнил его накрепко. Ладно, Савва поможет с переводом.
Понемногу пламя охватило тело. Федор подбрасывал сломанные ветки дерева в слабеющий огонь.
Мы зашли с подветренной стороны – приторный запах жженого мяса был невыносим.
– Федор, неси еще дров, хворост прогорит быстро, а одного деревца не хватит.
В пламени тело Вацлава повело, временами казалось, что он шевелится. «Не дай бог, оживет княжич», – подумал я. Кол бы осиновый ему в грудь вогнать, да осин поблизости нет, верст пять до осиновой рощицы – за Смоляниновом, по дороге к Тучковскому имению Талица.
Федор, едва притащив сухую корягу, бросил ее в огонь и пошел в лес снова, сделал три ходки. Костер бушевал уже вовсю.
По-хорошему надо было бы сложить бревна и на них уже положить тело. Но притрагиваться к нему не хотелось обоим: Федор просто боялся животным страхом, я же опасался, не выкинет ли чародей напоследок какой-нибудь фокус – а ну как дух его в тело мое перейдет?
Мы смотрели на огонь, подкидывали в костер ветки.
Наконец пламя стало угасать, лишь угли багрово рдели. От тела остался лишь обугленный череп и кости.
