Макс Острогин - Икра будущего
Я тоже улыбнулся. А что еще? Бить мне его не хотелось, жалко его, человек. Мелкий еще, глупый, ладно.
— Правильно, — сказал я. — Мог бы и уронить… Держись за мной.
Я проник в квартиру. Темно, пришлось зажечь лампу.
Комната оказалась большой и неожиданно круглой. Мебели мало, высокий шкаф когда-то белого цвета, с зеркалом и золотыми ручками, кровать обширная. Тоже круглая. Посреди, под просторным пятнистым покрывалом гора.
Труп. А что еще может лежать горой под одеялом? Труп, я их сразу определяю. Они могут не пахнуть, могут быть не целиком, могут сто лет назад мумифицироваться, это все равно, труп не перепутаешь. Меня немного удивили размеры — обычно трупы у нас гораздо скромнее…
Решил посмотреть. А вдруг ошибся? И это вовсе не труп, а холм шоколада вперемешку с печеньем. Взялся за край пледа, дернул. Плед распался в мелкий прах, он смешался со снежной крошкой и пылью, повис в воздухе мутным облаком, я закашлялся.
— Ого… — прошептал Егор.
На самом деле ого. Тетка. Сохранившаяся весьма и весьма неплохо. Толстая, просто гигантская, не думал даже, что такие случались люди. Не распухшая, а именно толстая. Сине-черного цвета, как все остальные, с круглыми руками, с ногами, похожими на обрубки сосен.
— Как она ходила-то? — спросил Егор. — С таким весом?
— Может, ползала…
— Да… Она со старых времен такая? Или…
На самом деле вопрос. Если она еще тогда умерла, то так хорошо не сохранилась бы. Значит, не совсем давно, значит, могло что-то и остаться. Надеюсь…
— А с чего она тогда померла? — спросил Егор.
— Не знаю. Давай поглядим…
Мы стали осматривать жилище. В нем оказалось несколько комнат. Ничего полезного. Даже мебели нормальной — то из пластика сделанная, то железная, свитая из нержавеющих прутьев, на дрова такую не порубишь, она вообще ни на что не годна, и не посидишь с удовольствием. Какие-то вазы длинной формы, думал, в них что-то есть, разбил две штуки, окурки только.
На кухне тоже ничего, Егор заглянул в плиту, в холодильник, нет, аккуратная пустота.
— С чего она тогда умерла все-таки? — спросил он еще раз.
— Отравилась, — сказал я. — Скорее всего. Пожрать любила. Жрала, а посуду с балкона выбрасывала, жрала и выбрасывала. Так все и слопала. А как нечего стало, отравиться решила, не захотела мучительно помирать. А может, и по-другому…
— Как?
— Может, ей повезло. Брела себе, голодная и безнадежная, набрела на этот дом. В квартиру залезла, нашла припасы, давай жрать. Вот целую неделю и жрала с радости, а потом сердце не выдержало объедания — вот и результат.
— Разве так бывает? — не поверил Егор.
— Сколько хочешь. У нас в Рыбинске человек похоже помер. Весной дело было, пожрать нечего, пошли на старое поле…
— Куда?
— На поле. Раньше там картошка росла, потом лес поднялся, но картошка тоже осталась. Одичала, но все равно кое-где на полянках встречается, мы собираем. Пошли с утра, поле в полдень должно было встретиться, да плутанули видно, мутант замутил, крепко замутил… Я вспомнил. Тот день, весну, какое-то настроение хорошее, совсем не такое, как сейчас. Шагали по ельнику, смолу жевали. Ельник нас и подвел, ели, они все одинаковые, а день облачный выдался, солнце не очень проглядывало. Вот и пустились круги нарезать. Голодные, два дня ничего не ели, ну и еще этот день, на свежем воздухе. К картошке только к вечеру выбрели, почти перед сумерками. Много ее оказалось, видимо, осенью эту поляну пропустили. Набрали по два ведра клубней, подмороженная, правда, но ничего, есть можно. Напекли, поужинали, закопались, все как надо. А наутро один не раскопался, помер, вроде бы Федором звали. От внутреннего заворота. Проснулся он, значит, ночью от голода, помаялся и давай грызть сырую прошлогоднюю картошку. Изрядно слопал, уснул счастливый, во сне и помер, оторвалось что-то во внутренностях, захлебнулся кровью.
— Много есть — вредно, — сказал я. — Я вообще кучу народу знаю, которые через неумеренность пострадали. И почти все до смерти. Потому что…
— А почему она не сгнила? — перебил Егор. — Она это… Не бродячая случаем?
— Сходи, проверь, — посоветовал я.
Егор не стал проверять.
— Не сгнила, потому что жарко было — слишком быстро высохла, вот и все дела. Случается.
— Ясно. Ничего не нашли опять, — Егор поморщился. — Во всем доме есть нечего…
— Это нормально, — сказал я. — Ход вещей. Чем дальше мы от старых времен, тем меньше прежних вещей. Я удивляюсь, что еще хоть что-то осталось.
На самом деле тут ничего удивительного нет. Оружие, припасы, склады. Москва была центром, тут сосредотачивались все богатства. Катастрофа оказалась стремительной, куча народу погибла сразу, не успев ничего как следует разграбить — слишком всего много. К тому же значительная часть под землей укрывалась, трудно найти. За прошедшие годы, конечно, подрастащили изрядно, но все равно кое-что еще встречается.
— Пойдем отсюда, — сказал Егор. — Воняет…
Ничем здесь не воняло на самом деле, зимой вообще воняет редко. Но уходить надо, чего здесь, на самом деле, околачиваться.
— А рога съедобные? — спросил вдруг Егор.
— Что?
— Рога. На четвертом в квартире много, по всем стенам висят. Если их настрогать и сварить… Как ты думаешь?
— Вареные рога, это…
Я хотел сказать, что вареные рога по питательности не уступают вареному макинтошу, но передумал.
— Рога — это здорово, — сказал я. — Мы иногда только рогами и спасались, вот так же, в голодные зимы. Пойдешь в лес, наберешь рогов, настрогаешь хорошенько, отваришь со мхом. Перевар, называется.
— Рога в лесу? — спросил недоверчиво Егор.
— А где же еще, как не в лесу? Олени, лоси всякие сбрасывают на зиму рога.
— Зачем?
— Чтоб не мерзнуть. Рога — они ведь для охлаждения. А зачем зимой охлаждаться? Вот они и валяются, торчат из-под снега. Отваришь, навернешь — и растворение благостное внутри… Жрачка что надо, короче, почти как диван настоящий, только вкуснее. Так что нам очень, очень повезло.
Егор замолчал, размышлял, видимо, над всеми этими рогами, потом сказал:
— Там много рогов, на четвертом… Сбегать?
— Сбегай, — сказал я. — Разных только набери, вечером отварим. Алиса будет довольна, мы в прошлый раз, когда варили, она три порции слопала. Давай, дуй!
— Ага! — Егор устремился к выходу.
— Только рубить их не вздумай! — крикнул я вслед. — Испортишь все!
Егор заверил, что рога он не испортит, в прихожей лязгнул замок, Егор открыл дверь с первого раза.
Я остался один. Побродил по скучным комнатам, оторвал в углу подозрительные обои — некоторые умники обожали прятать под обоями небольшие домашние сейфы. Обычно в этих хранилищах содержались совершенно бессмысленные вещи — золотые кольца, документы, дневники, но иногда попадалось и оружие, чаще всего автоматические пистолеты. Здесь сейфа не нашлось, ну, хоть бумаги надрал, обои горят хорошо. Вернулся в большую комнату, посмотреть, что в шкафу, иногда в шкафах люди прятали интересные вещи, например, мешки с шоколадным зерном.
В этом шкафу ничего примечательного не обнаружилось, тряпье и мочалки, тряпье и… В дальнем углу блеснуло, потянулся посмотреть, и тут же мне в спину врезалась масса. Я сразу понял кто. Или что. Грузная тетка. Да, расслабился, не проверил, надо было ее сбросить с безжалостного балкона…
Мрец. То есть мречиха. Надо было ей башку оттяпать… Не ножом же пилить. Да и вообще, кто бы мог подумать…
Тетка врубила меня в заднюю стенку шкафа, шкаф не выдержал и обвалился на нас пыльными обломками. Мречиха не собиралась тянуть, выдрала меня из развалин мебели и швырнула через всю комнату. Повезло — круглость комнаты оказалась не каменной, а пенопластово мягкой. Мягкость приняла на себя удар и сыграла злую шутку — я застрял спиной в стене и с первого раза не смог вырваться.
Тетка развернулась, я навел на нее лампу.
Мречиха, точно. Килограмм двести. Ногти. Полуметровые, наверное, они свисали с пальцев грязными длинными червями, колыхались, как живые. Глаза, тут все как полагается — гнилые, черные, с красноватым отливом, без век, как у всех мрецов, глаза эти вспыхивали багровым проблеском. Волосы до пояса, черные и скомканные, волосы ведь продолжают расти еще долго, морда сквозь эти лохмы выступает рыхлым блином. Нехорошо. Умерла от обжорства, разложиться особо не успела, а последнее, что у нее в башке присутствовало, — голод.
Маша хочет каши…
Маша хочет каши, откуда я это помню?
Маша разогнала тушу могучим рывком, полетела в меня неудержимой глыбой, я успел увернуться, Маша протаранила стену.
Я выхватил нож и сразу же почувствовал, насколько это глупо, ножом с танком не справишься. Прикинул пути отступления. Через балкон раз, через дверь два. Балкон опасен — перелезу, а Маша набросится, сковырнусь вполне, полечу вниз головой в сугробы. Через дверь…
