Майкл Гелприн - Хармонт. Наши дни
– Целых два часа вас не видел, – умильно морщась, сообщил господин Лемхен. – Присаживайтесь, располагайтесь. Забыли что-то сказать?
Ричард хмыкнул, опустился на стул для посетителей и нахально закинул ногу на ногу.
– Вас, помнится, интересовала «смерть-лампа», шеф? – вопросом на вопрос ответил он.
Господин Лемхен поиграл пальцами по столу.
– Интересовала, – признался он. – И что?
– А «рачий глаз»?
– И «глаз». Так что же?
– Да всего лишь то, что «смерть-лампу» покойный сталкер Стефан Норман по кличке Очкарик уступил другому сталкеру, по кличке Гуталин. В покер её, с вашего позволения, проиграл. А «рачий глаз» Гуталин нашёл сам, равно как и ещё пару тысяч единиц материала. Знаете, как он со всем этим добром поступил?
Господин Лемхен подобрался в кресле, прямоугольное генеральское лицо напряглось.
– Как он поступил?
Ричард выдержал паузу. Сейчас бы подняться и уйти, подумал он. Вот просто встать, развернуться и убраться отсюда прочь, и пускай старая сволочь удавится.
Он не поднялся и не ушёл, и дело тут было не в чувстве долга, чихать он хотел на долг, класть он на него хотел.
– Гуталин захоронил хабар в Зоне, – скучным казённым голосом проговорил Ричард. – Закопал его в разных местах. Захоронки нанёс на карту, каковую карту припрятал и согласился сообщить, где она, исключительно пребывающему ныне в заключении Рэдрику Шухарту по прозвищу Рыжий. Который, по словам Гуталина, единственный, кроме него самого, человек во всём этом богом проклятом городе, хотя и порождение Сатаны, как и все прочие свиньи. Мне Гуталин карту отдать отказался, несмотря на давнюю дружбу. Он…
– Зачем?! – рявкнул, прервав Ричарда, господин Лемхен. – Зачем ему отдавать эту карту кому бы то ни было?
– Не знаю, – Ричард невесело усмехнулся. – Но полагаю, что это его последняя дружеская услуга. Посмертная: Гуталин умирает. И, умирая, находит, как видите, способ выкупить друга из тюрьмы. Гуталин протянет ещё самое большее трое суток. За это время Шухарта необходимо доставить сюда, уговорить забрать карту и вытащить из Зоны хабар. Хотя бы «смерть-лампу», она ведь интересует вас больше прочего?
Господин Лемхен ошарашенно потряс головой.
– Из тюрьмы изъять не так сложно, – пробормотал он. – Но каким образом вы этого Шухарта уговорите?
– Не я, а вы, – Ричард издевательски подмигнул. – Личные отношения со сталкерами в круг моих обязанностей не входят, до сих пор я поддерживал их исключительно для пользы дела. И вообще, с завтрашнего дня я убываю в отпуск, справитесь как-нибудь без меня, незаменимых у нас нет, так ведь? Вам придётся клятвенно Рыжему обещать скостить срок, а скорее всего аннулировать. И деньги. Если вспомните, наш общий знакомец Хью из «Метрополя» некогда обещал за «смерть-лампу» любую сумму, умещающуюся на листке чековой книжки. Ну Хью сейчас отдыхает по соседству с Шухартом, так что сумма, шеф, пойдёт с вас. А вот поверит ли вам Рыжий, мне неизвестно. Если не поверит, пошлёт вас вместе со «смерть-лампой» и обещаниями куда подальше.
Предательством – вот чем здесь пахнет, думал Ричард Г. Нунан, скатываясь по лестнице на первый этаж. Здесь несёт затхлым, гнилостным, кисло-сладким запахом предательства. Это моя профессия, предательство, я прекрасный специалист, один из лучших, опытный, надёжный ренегат. Три года назад Рэдрик Шухарт вынес из Зоны Золотой шар. Сцапали тогда Рыжего с поличным – он, Ричард, расстарался на славу. Вместе с Хрипатым и Костлявым взяли на передаче этого шара. Рыжему припаяли ещё и убийство, это уже расстарался Стервятник, лучших адвокатов нанял за большие деньги. А шар-то оказался фальшивкой, чуть ли не единственным нефункциональным предметом внеземной культуры. Даже на плацебо не потянул, кусок сплава неведомой технологии, и всё. Сколько народу, гоняясь за ним, погибло. А теперь вот «смерть-лампа», если, конечно, не соврал Гуталин. С него, между прочим, станется, да и пёс с ним, пускай даже соврал и никакой карты у него нет. Его, Ричарда, это уже не касается. Он свои тридцать сребреников давно отработал.
Он уже спустился в холл, миновал сонного швейцара, толкнул даже входную дверь. На пороге остановился, с минуту постоял, щурясь на солнце. Усмехнулся криво и поплёлся наверх. Многолетний, въевшийся в плоть и в кровь навык заброшенного в самое логово противника офицера, ставшее частью его самого свойство всегда доводить начатое до конца, в который раз взяло верх над разумом, над чувством попранной справедливости, над всем. Ричард Г. Нунан, свой среди чужих, в третий раз за сегодня постучал в дверь до одури знакомого кабинета и, не глядя в глаза, бухнул с порога:
– Ладно, шеф, вяжите меня тёпленького, я согласен. В конце концов, кто, если не я.
Рэдрик Шухарт, 34 года,
освобождённый под залог заключённый
– Рыжий, – натужно просипел Гуталин. – Рыжий, у тебя выпить есть?
Рэдрик на секунду замялся, оглянулся на дверь. Затем решительно извлёк из-за пазухи флягу, отвинтил крышку и поднёс горлышко к губам умирающего. «Опять засосал Гуталин», – не к месту припомнил он.
Гуталин закашлялся, ходуном заходила некогда могучая, а сейчас ставшая впалой грудь, пальцы судорожно вцепились в больничную простыню. Рэдрик, закаменев лицом и до боли сжав кулаки, смотрел на него. Ещё один, с горечью думал он. Очкарик, Пудель, Хлюст, Болячка, Кактус, Слизняк, а теперь Гуталин. Пасынки Зоны, приёмные её сыновья, которых одного за другим она забирала себе.
– Рыжий, – едва слышно выдохнул Гуталин, отдышавшись. – Наклонись ко мне. Ближе, ещё.
Рэдрик нагнулся, едва не коснувшись ухом потрескавшихся, обмётанных белёсым налётом губ.
– Вагонетки на насыпи, – прохрипел Гуталин. – Десять шагов к востоку от головной вагонетки. «Рачий глаз» там, прикопан под камнем. Возьмёшь его, понял?
Рэдрик кивнул. Гуталин сипло, судорожно дышал, обтянувшая лицо серая кожа, казалось, порвётся сейчас на скулах.
– Карта там же, под камнем, – выдавил из себя Гуталин. – Увидишь всё сам. Теперь запоминай. Я из Зоны неделями не вылезал. Жил в ней, жрал в ней и спал. В таких местах бывал, где никто больше. Знаешь, почему Зона меня не брала?
Рэдрик отрицательно помотал головой.
– «Рачий глаз», это всё он. Это как пропуск. Как «свой-чужой». С ним Зона тебя пропускает, с ним она тебя не берёт. Я в «ведьмином студне» купался, на перине из «жгучего пуха» спал. Так вот, хабар я по «комариным плешам» раскидал, чтоб никому не достался. Но с «рачьим глазом» тебе «плешь» нипочём, руку туда сунешь, и бери. А теперь поклянись, Рыжий, женой своей клянись, дочкой. «Глаз» и «лампу» возьмёшь, это мой за тебя выкуп. И всё. Потому что…
Гуталин не договорил. Он вновь закашлялся, захрипел, выгнулся дугой и враз обмяк. Вцепившиеся в простыню чёрные пальцы разжались.
Рэдрик с минуту постоял молча, затем закрыл Гуталину глаза. Ещё с минуту, катая под скулами желваки, смотрел на него. Повернулся и, не оглядываясь, пошёл на выход.
Ричард Г. Нунан, 54 года, представитель поставщиков электронного оборудования при хармонтском филиале Международного института внеземных культур
Ричард Г. Нунан сидел на кухне напротив Рэдрика, как сиживал не раз и не десять, уплетал сготовленный Гутой салат с моллюсками, один за другим опрокидывал в себя стаканчики с прозрачной жидкостью и вдохновенно мешал полуправду с полуложью.
– Доктор Пильман, – вещал Ричард, для убедительности потрясая в воздухе толстым пальцем, – как узнал, весь институт на уши поставил. Да что там институт – полицию, мэра нашего, дармоеда, всех. «Если, – сказал, – во имя науки надо освободить под залог и загнать в Зону десять тысяч сталкеров, сию же минуту отправляйтесь в тюрьму и чтобы завтра вся эта банда была на свободе. А об одном отдельно взятом и речи нет, будь он хоть самый отпетый». Так и сказал. Пришлось им это проглотить, Рэд, а куда деться. Нобелевский лауреат велел, не хвост собачачий.
– Это ваша заслуга, Дик, – тихо сказала Гута. – Ваша и Гуталина, лауреат ни при чём. Если бы не вы двое, – она всхлипнула, – если бы не ваши связи и не ваша дружба… Залог тоже вы внесли?
Ричард смущённо зачесал остатки волос за уши, ослабил галстук, достал носовой платок и промокнул лысый лоб.
– Полноте, – сказал он. – Налей, что ли, Рэд. Выпьем за Гуталина, царствие ему небесное.
Они выпили за Гуталина, потом за удачу, потом снова выпили и ещё, и Рэдрик принялся рассказывать про Золотой шар, про то, как он, дурак, просил этот шар, вымаливал у него дармовое счастье для всех. А затем бесшумной тенью на кухню скользнула Мартышка, и Рэдрик осёкся и замолчал, а хищное дерзкое лицо его на мгновение стало жалким. Тогда Ричард, стараясь не отводить взгляда, стал рассказывать об успехах лаборатории Бойда, о том, что там со дня на день ожидают прорыв, что удалось синтезировать вещество, которое способно благоприятно влиять на генетическую структуру, что… Он, азартно жестикулируя, доказывал и опровергал, уверял, что вот-вот, что не сегодня-завтра, и сам уже верил в то, что говорил, и клялся, что свернёт горы. Он и в самом деле готов был свернуть горы ради этой семьи, богом проклятой, ради этого рыжего мерзавца, который называл его другом, и который был ему другом, и которого он вот уже чёртову дюжину лет подставлял, предавал и гноил в тюрьме.
