Илья Тё - Топот бессмертных
Аспирин не любил соскребать нагар с любимой походной сковородочки, запросто помещавшейся в рюкзаке. Легкая, малогабаритная, с удобной пластиковой ручкой, чтобы не обжечь руки, она всякий раз радовала бродягу, когда измызганная душа просила жаркого. На тушенку после долгих походов Аспирин смотреть не мог – тошнило.
Два куска телятины исходили соком, тот шипел на дне сковородки в такт маслу, источая ароматный дым. Мясо равномерно покрывалось румяной корочкой, сводя с ума всю округу одуряющим запахом. Народ поговаривал, что привычка подлеца Аспирина жарить мясо перед баром могла согнать на запах весь периметр, кабы не договоренность с пукханами за регулярный откат. Конкретно за треть доходов «хотеля» люди в форме не замечали заведения и его завсегдатаев. Даже таких эксцентричных любителей жареного, как Аспирин.
С гостей, то есть залетных посетителей уникального предприятия общественного питания, погоны брали дополнительную плату. Официально несуществующая забегаловка-ночлежка считалась вроде как заведением элитным. И предназначалась исключительно для своих и сочувствующих – а значит, обеспеченных баблом лиц. В советской буферной зоне первый бар сталкеров возник еще в Ким-Чхэке, который располагался ближе к Владивостоку. Однако позже, в конце семидесятых, когда грабеж разрушенного Разломом Корейского полуострова приобрел массовый характер, мекка сталкеров и мародеров переместилась южнее – в Танчон.
Армия грабителей-голодранцев, а также обслуживающих их проституток, торгашей и духанщиков с тех пор постоянно росла. Особенный бум этого роста приходился на волны корейских возвращенцев, после вступления в силу Реэмиграционной Резолюции ООН. Разумеется, пропорционально росло и количество проблем. Но нищая деревня, которой являлся Танчон при северокорейском коммуняшном режиме, медленно и уверенно превращалась в крупный населенный пункт. Населенный, правда, отбросами. Именно на них и был рассчитан «хотель». О своих делах посетители «хотеля» лишний раз старались не распространяться. Но бабло платили исправно, иного же не требовалось.
Когда, бросив ПТУ и тихие радости студенческого Владивостока, Аспирин впервые оказался в невзрачном корейском городишке, из нашептанных в пьяном угаре слов, грязных улиц, лающих погранцов, тупых потасовок и рваных разговоров перед юным Кормильцевым раскрылся удивительный мир.
Удивительность приграничной зоны Корейского Разлома состояла вовсе не в романтике конкистадоров, искателей приключений и прочих тилей-уленшпигелей. Но в выразительной атмосфере, с которой собравшийся сброд верил в удачу и грабил с этим непередаваемым чувством страну, разрушенную катаклизмом. Аспирин был мало знаком с природой Зоны Посещения Три-Восемь и, честно говоря, не интересовался. Подобные ему молодые люди из самых разных республик СССР устремлялись в эти края, влекомые не жаждой наживы, а тем более славы и приключений, но со жгучим стремлением убраться из опостылевших городов, от семьи и работы, тревог и забот, составлявших атмосферу, абсолютно убивавшую в жителе современных городов все живое.
Очень немногим удавалось вернуться обратно. Говорили, что были те, кто благополучно ушел на покой, заработал денег, не став инвалидом или душевнобольным. Слухи твердили, что удачливые сталкера́ на скопленное лаве отлеживаются на пляжах, причем за границей, попивая мохито и пощупывая загорелых мулаток. Назывались имена счастливчиков и даже рейды, в которых удалось заработать. Но то были байки – все это сознавали. Конечно, отправляясь за хабаром, каждый сталкер мечтал о чем-то подобном, но у корявой действительности имелось свое понимание ситуации.
Неизвестным «пизнесменам», решившим в начале восьмидесятых открыть бар и гостиницу на опасной территории города Тончон, потребовалось полгода на то, чтобы учредить нычку для любителей риска. Правда, условия были сложные. Гостиница, вернее, «хотель» (через «е», не через «э») стала первым публичным заведением, построенным в советской приграничной зоне. Разумеется, с бизнесом все было непросто.
Старый бар в Ким-Чхэке защищали приморские группировки. В отличие от него хотель в Тончоне отношения к криминалу не имел. Заведение берегли пограничники, точнее, специальное подразделение вооруженных сил Советской Армии, созданное для охраны «русского» отрезка периметра. Последний раскинулся на территории бывшей корейской провинции Северный Камгён почти на пятьдесят километров от Японского моря до рек Ялу и Туманган.
Русские «камгёнские» погранцы подчинялись непосредственно Министерству обороны СССР, общим директивам совбеза ООН и плевали на все, кроме внутренней дисциплины. В первые годы после появления Зоны Разлома, в воздухе витала идея полной зачистки зараженной территории и ликвидации населяющих ее уродов. Мутантами считалось все, что смогло пережить катаклизм и подавало признаки жизни. В том числе местное население, не успевшее свалить. Разбираться, кто из аборигенов сохранил человеческий облик, а кто нет, погранцам было недосуг, и они безжалостно мочили все, что двигалось. «Спасти мир от заразы Зоны!», – так звучал бравый лозунг камгёнских стрелков. Резолюция Реэмиграции, однако, сильно охладила их пыл и, скажем откровенно, даже повергла в некоторый ступор. Отныне директивы запрещали бесконтрольный отстрел живности, несмотря на всю притягательность. Когда же нестройные волны мутантов стали в ответ накатывать на периметр, военные и вовсе потеряли энтузиазм – окопались в приграничных укреплениях и отстреливали лишь тех, кто пытался покинуть Зону. Впрочем, отдельные пограничные заставы сохранили радикальные взгляды, плевав на все совбезы и резолюции. Как в старые добрые времена, они продолжали засылать в Зону Три-Восемь так называемые дальние патрули с вполне понятными задачами. Примечательно при этом, что большинство сталкеров волей-неволей с погранцами пересекалось – слишком удобным местом для искателей приключений, разбойников и бродяг являлись заведения, работавшие на самой кромке периметра. С одной стороны, в хотеле и подобных ему местах существовал постоянный приток новых кадров (свежее мясо), с другой стороны – их концентрация облегчала возможность контроля над сбором хабара. Правда, число вольных сталкеров, пострадавших от рук военных, считалось гораздо большим, чем порешили мутанты и радиация. Но при этом число оставалось неизвестным, что, разумеется, сглаживало шероховатости. В целом советским военным в Тончоне следовало отдать должное: именно они силой оружия поддерживали более-менее шаткий порядок, в котором нуждались бродяги Зоны. Но именно они – убивали неугодных сталкеров. В любом случае подарки хотеля были слишком щедры, чтобы оставшиеся в живых могли от него отказаться. Хотель дарил относительную безопасность, являлся местом отдохновения, столом переговоров, точкой сбыта хабара, сделок, найма, получения и продажи информации, баек, сплетен, легенд и свежих новостей Зоны Три-Восемь. Хотель давал горячую пищу и, в конце концов, был просто приличным кабаком, где можно сдвинуть стаканы с ханкой без оглядки на прыгающего со стороны попы мутанта. Хотель был хорош…
Шмыгнув носом, Аспирин вздохнул. Рядом с ним, разложенный на рюкзаке и полиэтиленовом пакете, ждал порезанный хлеб. Возле рюкзака прямо на земле стояла бутылка с красным вином. Не хватало лишь главного ингредиента. Аспирин вслушивался в урчание желудка и истязал силу воли, ожидая, пока прожарятся скворчащие, невыносимо ароматные куски. Аспирин не любил мясо с кровью. Но особо пережаренные тоже не любил. Нужно было поймать именно ту непередаваемо тонкую грань готовности, которой невозможно добиться по рецепту, но можно научиться чувствовать благодаря упорным тренировкам. В свое время Аспирин проходил службу на флоте, но в моря не ходил, а был зачислен в спортроту. Так что уж в чем-чем, а в тренировке и самоистязании толк знал. Так вот, касательно приготовления мяса Саня мог чувствовать вышеупомянутую грань готовности блюда с невероятной остротой. И сейчас старался довести кулинарный шедевр именно до этой необходимой черты, не перейдя даже на волосок. Что касалось воплей о несовместимости мяса и дешевого чилийского вина, Аспирин, будучи обладателем стоического желудка и плевателем на светские устои, не обращал на данную мыслеформу внимания. По его личному, не высказанному вслух мнению, любое вино было неизмеримо лучше, чем зубастое огненное пойло, которым травили себя в хотеле остальные сталкеры. Хороший стейк и сухое красное – вот в чем, по мнению Аспирина, заключалась сила. Бродяга был в этом искренне убежден.
Эксклюзивная трапеза в виде телячьей вырезки и чилийского не являлась «обычным» товаром харчевни сталкеров. По особому заказу Аспирина их присылали спецкурьером, исключительно для него, выпендрежника. Хозяин гостиницы, некий Толик-рыжий с поэтическим погонялом Рыжняк, постоянно шутил над Аспирином по этому поводу, но мясо с вином поставлял регулярно, поскольку рассчитывался Аспирин без задержек.
