Андрей Гребенщиков - Сестры печали
Курево, несмотря на всю его тлетворность и пагубность, навело на дельную мысль: кто, как не хозяин (он же бармен) увеселительно-горячительного заведения, должен знать все ходы-выходы на станции, подходы и поткаты к нужным людям! Грех не воспользоваться ценным знакомством.
* * *– Димасик, ты же не откажешь даме в сущей малости?
Лысый Димасик лет шестидесяти от роду с готовностью улыбнулся:
– В моем почтенном возрасте не принято отказывать дамам, тем более таким…
Летиция не стала дожидаться окончания комплимента:
– Похмельным и опухшим! Эх, Димочка, неважный из тебя льстец. Но не о том тебя прошу, проблема посерьезней будет. Нужно мне ствол через таможню протащить. Два ствола… и немного взрывчатки.
С каждым словом улыбка на устах престарелого льстеца блекла все сильнее. На фразе «ну, еще плюсом граната, отечественная, три штуки» превратилась в нечто совершенно жалкое и кислое.
– Госпожа, вас посетило удивительно несвоевременное желание! Со вчерашнего дня все посты усилены, до начальства дошел слух, что с Донской ожидается большая партия контрабанды…
– Так то с Донской, а мне в противоположную сторону! На Новоясеневскую.
– Усилены все посты, – упрямо повторил Димасик. Потом смягчился: – К моему глубокому сожалению.
– Я слышала, некоторые – вполне определенные – таможенники проявляют похвальную гибкость в щекотливых вопросах, – Лю и не думала отступать, ее Димасиковым упрямством не перебьешь.
– Проявляют, – бармен кивнул и тут же без перехода отрицательно замотал головой. Удивительный дар! – Но только не в подобных ситуациях. Госпожа, не спешите, погостите на Лесопарке еще несколько деньков, и кипиш прекратится сам собой…
Нескольких дней у нее не было. Даже часы и те находились в серьезном дефиците! А цейтнот, как известно, требует быстрых и резких решений. Она любила быстрые и резкие решения. Минимум расчета, голые инстинкты и госпожа Удача вторым пилотом – вот это правильная движуха! Драйв, кровь и рок-н-ролл.
Значение последнего термина она понимала смутно, но причудливое звучание ей, несомненно, нравилось. Как нравился ей и новоявленный, не менее причудливо звучащий позывной «Летиция Каста». Не может такое чудо быть нефартовым!
– Эх, Димасик, толкаешь ты меня к крайним мерам… Боюсь, на вашей станции свидимся мы нескоро.
Предчувствуя потерю ценного клиента, лысый бармен искренне и горячо отговаривал Летицию от необдуманных шагов. Напрасно тратил время – девушка была непреклонна.
* * *– Людмила… э-э… – дружелюбный таможенник мельком глянул в паспорт, – Валерьевна, запрещенные товары с собой имеете? Наркотики, оружие, экстремистская литература?
Людмила Валерьевна Прокофьева, 2003 года рождения, гражданка Ясеневской общины, скромно потупила взгляд.
– Мы обязаны досмотреть личные вещи и багаж, – таможенник не очень правдоподобно изобразил на лице сочувствие. – Но не волнуйтесь, это чистая формальность.
Людмила Валерьевна со вздохом неодобрения протянула свою ручную кладь представителю Лесопарковой станции. «Творите свое бесчестье, презренный чинуша», говорил ее исполненный горечи взгляд.
– Таков порядок, – работник таможни принял поклажу – обычный рюкзак, и, заглянув внутрь, тут же обнаружил ярко-желтую резиновую уточку с надписью «Сожми меня» на боку. – Какая прелесть, у меня в детстве была такая…
Уточка в сильной кисти таможенника протестующе крякнула, но ее податливое, деформированное наглым человеком тело так и не успело вернуться в свое обычное состояние – на руку «агрессора» легла хрупкая рука Людмилы Валерьевны.
– Не стоит разжимать, – проговорила она одними губами. – Чревато.
Свободной рукой она извлекла из кармана старенькой, поношенной куртки карточку с написанным от руки текстом и сунула опешившему от такого напора мужчине.
«Молодец, мину отлично взвел!» – гласила пожухлая картонка.
«Отпустишь – рванет, дрочилу отфигачит по локоть» – уведомлял ее оборот.
Таможенник ошалело поглядел на интеллигентного вида гражданку Прокофьеву, вновь перечитал угрозу для «дрочилы» и раскрыл рот для чего-то громкого и призывного, но и здесь ясеневская женщина его опередила:
«Вякнешь, урод, мину сама активирую», – мелькнула новая карточка, а затем перед глазами застыл крошечный кулачок с зажатым в нем продолговатым темным предметом, увенчанным сверху красной кнопкой. Щелк! Большой палец вжал кнопку, и внутри предмета что-то затикало.
Перепуганный, растерянный лесопарковец поводил головой в поисках поддержки, но его сослуживцы занимались своими прямыми трудовыми обязанностями – очередь из путешественников была внушительной – и немую сцену попросту не замечали.
– Считай до ста, – женщина наклонилась к его уху и доверительно зашептала. – Отойду от станции достаточно далеко, цепь разомкнется.
На непонимающего, белого как мел таможенника было жалко смотреть. Прокофьева легко подхватила увесистый рюкзак и расплылась в лучезарной улыбке:
– Один!
Мужчина проводил ее долгим, щенячьим взглядом и, словно под гипнозом, продолжил отсчет:
– Два.
Оказавшись в туннеле, Людмила Валерьевна бросилась бежать со всех ног, неучтиво расталкивая многочисленных путников. Юрисдикция станции Лесопарковой заканчивалась через пятьдесят метров, дальше шла нейтральная зона. Но остановилась беглянка, лишь преодолев внушительный трехсотметровый рубеж. Юрисдикция юрисдикцией, а взбешенный дурила, осознавший, что его обвели вокруг пальца, вряд ли удовлетворится компенсацией в размере одного безобидного утенка. В прошлый раз от мстительного полицая пришлось уходить чуть ли не до следующей станции… Женщина несколько секунд пристально вглядывалась в темноту туннеля, прислушивалась к его тишине. Удостоверившись, что погони нет, перевела, наконец, дух.
– Больше гражданке Прокофьевой ходу на Лесопарк нет, – с деланой обидой проговорила она вслух, стягивая с головы рыжий кудрявый парик. Густой грим с лица удастся смыть позже – нужна, как минимум, вода; раковина и зеркало тоже приветствуются. И мешковатую, безвкусную одежду придется терпеть вплоть до самой Новоясеневки. Образ тридцатилетней Людмилы Валерьевны был с успехом отыгран (уже не в первый раз), но межстанционный туннель слабо подходил на роль кабинки для переодевания. Успокаиваться рано, таможня – не единственная угроза в местных краях.
Летиция – а под париком и толстым слоем «Людмилы Валерьевны» скрывалась именно она – похвалила себя за блестяще разыгранный номер «Напористый бред со взрывчаткой под аккомпанемент легкого гипноза» и продолжила прерванный путь в гораздо более естественном темпе. В свои мнимые способности гипнотизера она не верила, предпочитая версию с чрезмерной внушаемостью попадающихся ей время от времени индивидов, но название – а Летиция была падка на звучные названия – ей однозначно нравилось: «… под аккомпанемент легкого гипноза». Супер! Хоть сейчас на театральную (в крайнем случае, цирковую) афишу и в триумфальную гастроль по серой ветке московского метрополитена.
От приятных мыслей отвлек посторонний звук. В абсолютной тишине туннеля любой звук помимо собственных шагов становится посторонним и – что хуже – опасным. Конечно, это мог быть и обычный путник, коих бродит от Лесопарковой до Новоясеневской и обратно немалое количество, но интуиция и природное чувство опасности потребовали удвоить бдительность. И Летиция безропотно им подчинилась.
Голос, тихий-тихий голос и шелест. Что-то очень знакомое – бумага? Шелест перелистываемых страниц!
«Тут-то волк и прыгнул на поросеночка, чтобы съесть его».
Лю отчетливо разобрала тихие, вкрадчивые слова.
«Да поросеночек оказался проворней – схватил мешок и набросил на волка».
Снова шелест.
«Волк не успел опомниться, как оказался завязанным в мешке».
Девушка двигалась осторожно, боясь выдать свое присутствие. Налобный фонарик погашен, неудобные громкиетуфли «Людмилы Валерьевны» сняты и спрятаны в рюкзаке, в правой руке заряженный «Стриж», в левой – выключенный до поры до времени светодиодный светильник-карандаш. Его ярким белым светом хорошо пугать не ожидающих нападения врагов. Враг ли впереди? «Скоро узнаем».
«Поросеночек выбросил мешок на двор, а сам побежал за кипятком».
Голос совсем рядом, метрах в десяти. А еще чье-то сопение. Зверь? Или ребенок?
«Стал он поливать мешок кипятком и приговаривать…»
Летиция застыла на месте, но слова становились все громче и громче и, наконец, превратились в надсадный хрип:
«Шпарь серого кипятком! Шпарь серого кипятком!»
Светодиод вспорол темноту неестественно белым лучом, прорвался сквозь разделявшие девушку и источник звука метры и… уперся в пустоту, в голую, покрытую трещинами стену. Никого. Ничего. И снова тишина, ни сопения, ни шелеста, страниц, ни…
