Роман Злотников - Грон. Трилогия
Когда совсем стемнело, Туметес вернулся на двор. В связи с тем что он весь день пялился на дом, стараясь не пропустить, когда появится эта самая скверна, его дневной улов недобрал до положенного почти на треть. Но, к его удивлению, Кметлок только пару раз огрел его своей клюкой и велел убираться и готовиться к ночной охоте. И Туметес уселся на своей подстилке, гадая, какую охоту имел в виду старшина. Но потом до него дошло, что речь, по-видимому, идет об охоте на ту самую хитрую скверну, которая за весь день так и не показалась ему на глаза.
Со двора они вышли после второй стражи. К удивлению Туметеса, «на охоту» вышли почти все обитатели двора, даже те, кто отродясь не выползал за ограду. Во всяком случае, на памяти Туметеса. Он ошалел, когда мимо него торопливо проковыляла толстая одноглазая старуха по прозвищу Кривая Мать, которая так давно кухарила на дворе, что казалась всем ее обитателям чем-то вроде пятой стены. Такой же обшарпанной, полуобвалившейся и… неизменной. Но сегодня ночью и она выползла со двора. Но тут Кметлок шикнул, и все порскнули по щелям. А Туметес забился за этот плетень…
Некоторое время ничего не происходило. Полсотни возбужденных глаз настороженно ощупывали невысокую глинобитную стену, темные окна, прикрытые тростниковыми ставнями, и тускло мерцающую масляную лампу в глубокой нише над входом, но все было тихо. Затем кто-то расхрабрился, и в стену рядом с нишей для лампы врезался камень. Все замерли. Туметес припомнил, как жрец рассказывал, что в доме живут шестеро обучителей и трое слуг, убиравших двор, классы и комнаты обучителей. Впрочем, слова «шестеро», «трое» ему ничего не говорили. Он не был обучен счету. К тому же, сколько бы там ни было этих обучителей и слуг, их-то он совершенно не боялся. Но вот эту таинственную скверну он немного побаивался… Спустя сотню ударов сердца стало ясно, что удар камнем в стену никого внутри не насторожил, и сзади раздался визгливый голос Кметлока:
— Да пребудет с нами милость Имнекет… бей!!
У Туметеса екнуло сердце, но сзади уже нарастал топот босых ног, а спустя мгновение мимо навеса промелькнули стремительные тени, и он тоже выскочил из-за плетня. Кто-то впереди надсадно заорал, и все тут же подхватили этот вой. От навеса, где Туметес прятался, до дома было довольно далеко, но его тут же зажало в толпе и понесло, так что он даже не заметил, как очутился прямо под стеной. Вернее, в стене. На последних шагах Туметесу пребольно заехали локтем в бок, так что он чуть не упал, удержавшись на ногах только потому, что плашмя впечатался в как-то внезапно возникшую перед ним стену. Но пока он растирал кровавые сопли, кто-то уже прыгнул ему на спину и ловко перемахнул через стену. Потом еще один, еще, еще… Короче, когда Туметес наконец пришел в себя, оказалось, что он стоит под стеной в позе ослицы перед тем, как ее покроет осел, а рядом с ним никого нет. Крики слышались уже из-за стены. Туметес застонал, с трудом разминая истоптанные плечи и спину, и понял, что он сам перебраться через стену уже ни за что не сможет. Но тут ему в голову пришла одна мысль, и он заинтересованно завертел головой. Рядом не было никого, а это означало, что все, в том числе и Кривая Мать, сумели найти способ перебраться через стену. А Кривая Мать была женщиной поистине великанских размеров. Так что через забор ей не перебраться ни в жисть. Значит, существует еще какой-то способ проникнуть внутрь. И Туметес, прихрамывая и тихонько подвывая, побежал вдоль забора. Через десять шагов его мысленные усилия были вознаграждены полной мерой. Калитка, на которую он пялился, сидя за плетнем торговца тростником, была распахнута настежь. Причем тот, кто ее распахнул, явно не пожалел силушки для этого действа. Поскольку теперь калитка болталась на одной петле. Туметес восторженно взвыл и рванул внутрь. За забором когда-то, наверное, было очень уютно. То есть Туметес такого слова не знал, но при взгляде на ухоженный дворик, небольшой бассейн, обложенный камнем, даже скорее крохотный искусственный пруд, и беседку рядом с ним душа его наполнилась чем-то вроде умиления. Он представил, как дети, которые сегодня днем прибегали сюда, рассаживаются в беседке на низеньких лавочках, кладут на колени дощечки для письма и косятся на садовые лилии, плавающие в этом прудике. А у дальней стены беседки, где была установлена грифельная доска, ходит седобородый обучитель. Однажды, давным-давно, он видел такую картину. Тогда еще в нем не открылся его основной талант, и он с другими оборванцами промышлял налетами на сады состоятельных горожан. Как-то раз они пробрались в сад одного богатого горгосского купца, по каким-то своим одному ему понятным причинам обосновавшегося в Фивнесе. Сад оказался настолько богат плодами, что они не только набрали полные мешки, но и до отвала налопались сами. Вернее, они сначала налопались, а затем начали собирать добычу. Так что к рассвету их всех пробил понос. И потому они не успели до прихода прислуги выбраться из сада, и им пришлось укрыться в сенном сарае и затаиться, моля Имнекет отвести глаза взбудораженным слугам и дать им возможность переждать день. К третьему бою суматоха среди слуг, вызванная налетом на сад, немного улеглась, ночного сторожа и садовника отхлестали по пяткам на конюшне, а в саду появилось трое пацанят. Туметесу, у которого то ли желудок был покрепче, чем у остальных, то ли он съел поменьше других, было очень хорошо видно, как юные отпрыски горгосца все утро упражнялись с оружием — фехтовали, метали «желуди» из пращи и бросали копье, а в полдень пришел обучитель и усадил непосед за письмо и счет. Туметес помнил, как он, не так обессилевший от поноса, как остальные, взобрался на самую верхотуру под стропилами сарая и оттуда пялился на троих сыновей горгосца, старательно, высунув языки, выводящих на дощечках для письма какие-то мудреные значки, которые, как он потом узнал, могут рассказать другим все, что хочет тот, кто умеет их чертить…
Тут впереди раздался протяжный вопль, и сразу после него еще один, потом еще… Туметес вздрогнул. Эти вопли совершенно не напоминали восторженные крики людей, добравшихся до чего-то ценного… или наконец-то отыскавших кого-то, кого давно искали. Скорее в этих воплях слышались страх и удивление. У Туметеса екнуло под ложечкой. Он растерянно завертел головой. Все его инстинкты, выработанные годами жизни «на дне», прямо-таки кричали ему, что надо как можно скорее удирать. Но все, с кем он прожил эти годы, с кем терпел голод и холод, от кого получал тычки и… кусок лепешки, ругань и… мокрую тряпку на побитую базарным стражником рожу, побои и… тепло зимнего костра, сейчас находились впереди, там, где кричали. Поэтому Туметес все еще стоял, испуганно пялясь в темноту и не решаясь развернуться и рвануть обратно. А потом стало поздно…
