Брат для волчонка 3 (СИ) - Бэд Кристиан

Резервация тоже охранялась, конечно. Но чисто формально.

Её жителей никто не судил — они сами отправились в добровольное изгнание. Торговцы из Дома Оникса тоже помогали машинам, но от небольшого ума или из заблуждения.

Семьи жёлтого Дома жили в колонии-поселении с другой стороны Ноева хребта. Здесь и климат был мягче, и зверьё обычное, грантское.

Когда-то они торговали с машинами, продавая им и оружие, и интеллект. Были готовы занять те человеческие руководящие роли, которые хаттам понадобятся после победы. Но сломались, не смогли предать своих до конца.

Кто сумеет их осудить? Кто знает силу соблазна власти и безумия?

И кто может простить добровольных изгнанников? Могли ли они раскаяться и больше не желать таких простых и прекрасных для внутреннего зверя вещей, как власть, насилие и бессмертие.

Кто бы сумел отказаться? Ты, Вальтер?

Лейтенант упрямо тряхнул головой: он мог отказаться от власти. И отказался. Это — его выбор. Он у каждого свой.

Дерен легко нашёл затерянное в горах поселение жёлтого Дома. Он знал, где живёт брат покойного эрцога Пересохи, крепкий ещё старик.

Настоящий наследник дома Оникса. Наследник крови, чутья и силы.

Лейтенант оставил шлюпку за границами поселения — длинной улицы низеньких деревянных домов, делающей петлю вокруг Храма Тельца.

И пешком пошёл по утоптанной тропинке прямо к возвышающемуся над поселением храму из некрашеного дерева.

Это и был дом эрцога — самое большое здание в поселении. Храм-шестигранник и двухэтажная пристройка к нему, где жил Пресоха.

Вечерело. Сизые тени ложились на снег. Вдоль улицы желтели некрашеные дома из псевдососны. Сосна прижилась почти на всех планетах, где сумели прижиться люди.

Ветер всё пел. Бился, пытался пробить двойную броню чужака — домагнитную и магнитную защиту. Теперь у него не получалось.

Да и нечего было морозить у Дерена внутри. Всё замёрзло давно.

Он не медлил и не спешил. В поселении было по-вечернему тихо, пахло дымом, ласково поскрипывал снег под ногами. Даже похожие на лисиц собаки, хоть бежали следом, но не лаяли на чужака.

Лейтенант подошёл к деревянному, как и всё здесь, храмовому крылу, открыл тяжёлую заиндевевшую дверь — ни замка, ни звонка на ней не было. Вступил в холодную прихожую, где стояли унты и деревянные детские санки.

И вот здесь он уже оглядел себя в поисках снега, хоть тот и не мог налипнуть на компрессионную форму. А потом постучал во вторую дверь, ведущую в тёплую часть дома.

Ему открыл седенький ветхий старик в цветах Оникса: бежево-зелёном полосатом току и коротких белых валенках.

Судя по согбенной спине и глазам, уставленным в пол — слуга.

— Я хочу видеть эрцога Дома Оникса, — тихо сказал Дерен. — Что бы там ни решали с регентами на большой земле — эрцог здесь.

Старый слуга прищурился подслеповато, встретился глазами с гостем и схватился за сердце. Он ощутил силу незнакомца.

Старик отстранился, шаркая поднялся по лестнице на второй этаж. Постучал в деревянные двери, разрисованные павлинами и деревьями.

— Зайди, — раздалось негромкое.

Александр Пресоха, называющий себя в изгнании брат Ове, сидел в кресле, закутавшись в тёплый шерстяной халат поверх такого же полотняного.

— Мой лорд, вас хочет видеть незнакомец, — прошелестел старик.

— Кто? — удивился брат Ове.

— Он не представился. — Старик клюнул лысеющей головой пол. — Но от его глаз сердце моё трепещет и грозит разорваться.

— Он представился, — не согласился брат Ове. — Я вижу его имя в переплетении паутины. Но это не имперское имя. Оно лжёт о своём истинном имени.

— Что же нам делать, мой лорд? — прошептал старик и покосился на дверь. Он боялся что молодой и чуткий чужак слышит их разговор.

— Я посмотрю на него, — ласково улыбнулся брат Ове. — В моём ли положении отказывать чужакам? А ты — ступай уже, отдохни.

Выбор у брата Ове и в самом деле был небольшой. Не так много развлечений в поселении у изгнанников. А если по чести — так их и совсем нет.

Старый глава беглецов вышел бы и к обычному путнику — порасспросить, посмотреть на то, как изменились люди. Он не был спесив или старчески вреден.

Ну а к этому чужаку он и вовсе не мог не выйти. Ибо не чужак тот, чьё имя звучит в переплетении нитей. Но кто?

Отправив слугу отдыхать, брат Ове, придерживая длинные полы обоих халатов, спустился к поджидавшему его человеку в чёрном костюме, который, казалось, тёк как река.

Он залюбовался, улыбнулся движению. А потом спросил негромко и доброжелательно.

— Кто ты?

Вальтер по глазам понял, что текущее старика не интересует.

— Я — внук Валерии Ларга, — признался он. — Предательницы предателей.

— Внук? — удивился старик. — Тогда ты знаешь, как звали её до того, как она покинула эти снега. Не бойся, нас никто не услышит. Здесь нет ничего технического. Мы никого уже здесь не ждём, и никто не ждёт нас. Эти стены — простые стены, без глаз и ушей. А я так стар, что буду рад даже хатту. Но если ты обманешь меня, зачем я буду с тобой говорить?

Дерен молчал.

Брат Ове вздохнул и нашёл глазами дверь. Но не наружную, чтобы выставить несговорчивого гостя, а внутреннюю, ведущую в храмовую часть дома.

— Хочешь посмотреть на Телёнка? — спросил он. — Не каждому дано на него смотреть. Даже если в душе нет корысти, кто знает, не потому ли это, что судьба предлагала мало?

Дерен скривил губы. Мало ли предлагала ему судьба? Да куда уже больше?

Всего лишь потерять самого себя. Стать марионеткой в чужой игре. Зато не рисковать каждый час жизнью, не возиться с безголовыми мальчишками, не выкраивать минуты для медитации…

Не дождавшись ответа, брат Ове распахнул тяжёлую деревянную дверь. И пояснил в ответ на незаданный вопрос:

— Потому что древо горит. Пойдём.

Дерен кивнул из вежливости. Что может быть внутри храма Тельца, если это храм Дома торговцев?

Они прошли узким коридорчиком и упёрлись в ещё одну дверь, тоже деревянную. Здоровенный массив золотой сосны. Некрашеный, смолистый предел…

Она тоже оказалась не заперта. Наверное, воров в поселении не было.

Брат Ове с кряхтением отворил тяжёлую дверь. Дерен шагнул следом за ним в округлый шестигранный зал всё из тех же жёлтых сосновых брёвен.

Он был пустой, светлый. Свет шёл от светильников в потолке, похожих на окна.

Посреди зала стоял постамент. Пустой. Тоже сосновый, но не шестиугольный, а квадратный. Древний, как символ засеянного поля.

«Шесть граней и четыре, — на автомате отметил Дерен. — В сумме они дают Абсолют. Потому и постамент пуст. И двери не заперты».

— Я вижу, тебя учили религиозной философии, — улыбнулся брат Ове. — Да… Пустое — не символ того, что мы потеряли, а символ того, что приобрели. У нас теперь есть меньше чем ничего. И нам довольно.

— Мне — тоже довольно, — тихо сказал Дерен.

— Но ты был по ту сторону гор, — сказал старик утвердительно и осуждающе покачал седой головой. Кто-то сказал ему, что Дерен был в резервации, где жили предатели людей. — И ты сделал то, что сделал, мальчик, — продолжал он. — Ты ушёл. И в роду предателей не осталось больше подходящих наследников.

— А… девушка? — ещё тише спросил Дерен.

Информация не уходила в мир из этих гор. Побывав в карантинной зоне один раз, лейтенант не знал, что стало с её людьми. А вот брат Ове откуда-то знал.

Может, отверженные как-то общались? Ведь есть голубиная почта.

— Изабелла Кробис [1]? — переспросил старик. — Я знал её. Она умерла.

Дерен не вздрогнул, не закрыл глаз.

Он смотрел на пустой постамент, и светлая тень, падающая откуда-то сверху, застилала его взор.

На постаменте словно бы кто-то стоял. Золотистый и неразличимый, как сгусток света. Тёплый и живой. Питающий и дающий силы. Как истинный свет. Истинный хлеб. Настоящее золото.

Дерен замер, перестав даже дышать.

Старик тоже замер, вглядываясь в постамент.