Анастасия Парфенова - Ярко-алое
Рука высокородной госпожи описала изящный полукруг, будто иллюстрируя сказанное. Тимур прищурился. Он уже смирился с тем, что прочитать что-то по лицу дочери Фудзивара фактически невозможно. Пасовали даже детекторы лжи, отслеживающие физиопоказатели. Любые чувства и мысли вдовствующей Кикути скрывались за благожелательной и совершенно невнятной придворной маской. Но вот уже не в первый раз советник Канеко заметил, что, увлекшись, Кимико начинала «говорить» руками. В реальности или в любой из сетевых аватар кисти дамы-творца неизменно оставались гибки и танцующе-выразительны. Тимур принялся мысленно прикидывать, как составить самообучающийся алгоритм, который смог бы неосознанные ее движения проанализировать и научиться читать.
— Вы вынуждены были смотреть, как пытаются уничтожить ваш народ, вашу культуру, ваш дом. Забота о которых, замечу, является священным, самими богами возложенным на вас долгом. — Кими нарисовала кончиками пальцев в воздухе что-то возвышенно-почтительное. — Атаки шли со всех сторон — физические, экономические, идеологические. И вы столкнулись, в конце концов, с ненавистью собственного народа. С сопротивлением, которое, вы знаете — не подозреваете, знаете! — было изначально организовано внешними врагами.
— Вот прямо так и внешними?
— Первые повстанческие ячейки были созданы предшественником господина Джеффера. А последующие им оплачивались. Это доказанный факт, советник.
Ну… да. В принципе. Только вот результат сих выплат часто оказывался отнюдь не тем, что заказывался спонсорами.
— Владыке Садао было отчего отчаяться и начать подозревать в каждом диссиденте агента метрополии. Было отчего решить, что опора на верных и подавление недовольных — единственный способ сохранить внутреннее единство. Вариант, который он выбрал, называют едва ли не худшим из возможных. Политика репрессий и сословного разделения оказалась катастрофична, другого слова не подберешь. Но Кикути Садао не чудовище, которым его пытается представить сегодняшняя пропаганда. Я не могу одобрить его решения. Но я могу их понять.
Тимур опустил взгляд на свои переплетенные побелевшие пальцы.
Понять, да?
Он, надо полагать, тоже должен все понять. Например, зачем клану Хара потребовалось нападать на клан Кидо — внезапно, без объявления вендетты, едва вписываясь в рамки замечательной «древней традиции нашей культуры». Они, одновременно с традиционной битвой в Паутине, поступили менее стандартно: атаковали завоевываемую территорию в реальности, заблокировав доступ к сетям.
Тимур просто должен понять, что бригада ремонтников-пользователей, работавшая в этот день в Паутине Кидо, оказалась в зоне военных действий совершенно случайно. Что никто не пытался переформатировать их сознания, когда обрушивал один остров за другим в системном сбое. Смерти эти были объявлены несчастным случаем. И тем более случаен тот факт, что четверо из дюжины жертв принадлежали одной семье. Канеко.
Вполне понятно, что никто не стал карать Хара за неудачное стечение обстоятельств. Тем более что клан выплатил гильдии-подрядчику компенсацию. А гильдия, понятное дело, позаботилась, чтобы патриархи пострадавших родов получили определенную обычаем виру.
Гильдейский юрист-сетевик, после поднятого матерью Тимура шума, даже сам лично связался с вдовой, чтобы выразить соболезнования в связи с гибелью ее мужа. Предложил оплатить билет до любой планеты на имя Канеко Надежды и ее четырехлетнего сына.
Даже равнодушие прадеда, на которого негаданно свалилась забота о семьях погибших сыновей и внуков, можно понять. У старика не было ни сил, ни денег, чтобы нянчиться еще и с гордостью неуступчивой варварки, на которой вопреки родительской воле женился отец Тимура.
Ну и реакция работодателей, не желавших связываться с молодым врачом, выходящим из декретного отпуска, тоже вполне объяснима. Особенно если врач — иммигрантка во втором поколении, довозмущавшаяся до частичного понижения в правах и имеющая какие-то причины быть недовольной «нашей традиционной культурой».
К славянской диаспоре Надежда не обращалась, они вышли на нее сами. Помогли найти работу — диетологом в одном из центров жизнеобеспечения. Женщина, защитившая диплом по иммунным препаратам последнего поколения, добавляла глюкозу и поливитамины в системы питания. Гормональный хирург, способная с другого конца планеты через Паутину отрегулировать внутренний баланс пациента, работала почти исключительно в реальности, проводя рутинный обход капсул.
Тимур до сих пор помнил: темные залы подземных комплексов, уходящие вдаль ряды хрустальных колыбелей. Мама идет от одной спящей фигуры к другой, склоняясь над панелями управления, сверяя показатели. «Не отставай, Мурр!»
Труд такой считался на Акане не то чтобы неквалифицированным, а просто… не престижным. И вообще — работой второго сорта. Как раз для варваров.
Как там сказала высокая госпожа? «Подавление недовольных» и «политика сословного разделения». Вот именно это, надо понимать, она и имела в виду.
— Мой господин!
Тимур резко вскинул голову в ответ на металлический звон в окрикнувшем его голосе.
— Господин, не молчите.
Кимико поднялась. Скользнула к нему, и движение высокородной княжны было гибким и стремительным, почти хищным. Точно река белоснежного шелка, что нахлынула, затопив собой в одно мгновение всю окружающую действительность. Застыла рядом, так близко, что можно коснуться рукой. На другом конце бесконечной, бездонной пропасти.
— Вам явно есть что ответить. И я желаю это услышать.
Услышать? Услышать, что Хара — клан Глициниевого союза, родственный и дружественный Фудзита? Что бабка вот этой, смотрящей ему в глаза женщины принадлежит к Хара? Что мать ее, владычица Аири, вполне возможно, принимала участие в планировании маленькой междоусобной войны?
Нет. Это высокородной княжне слышать совсем не обязательно.
— Вы, может быть, не помните, госпожа, но около дюжины лет назад в Аканийской Божественной Академии разразился скандал. Широко известный… в узких кругах. Во время случайной проверки, учиненной высочайшей службой безопасности, выяснилось, что один из студентов факультета тактического программирования учится подложным профилем. Подвох заключался в том, что взломать деканат именно этого факультета должны были быть способны разве что его выпускники. Да и то не все. Тот факт, что студент первого курса смог вставить свое имя в списки, яснее всего говорил: нарушитель оказался именно там, где ему самое место.
Руки госпожи замерли. А Тимур, не глядя на нее, продолжил:
— Декан, собственноручно ставивший защиту, оскорбился. И исключил негодяя. Мать студента, когда пришла в себя после очередной выходки любимого чада, подала апелляцию на имя Кикути Садао, прося восстановить своего сына на том основании, что его способности явно нашли должное применение. Владыка… Наш высочайший, глубоко не понятый властелин не просто ей отказал. Он издал закон. По которому в Академию и прочие высшие учебные заведения официально запрещалось брать студентов варварского наследия. А также тех, чья семья и прошлое не покажутся в должной степени благонадежными.
Он взглянул на собеседницу, ожидая встретить знакомую вежливую заинтересованность. Вместо этого Кимико будто застыла.
— «Циркуляр о кухаркиных детях», — совершенно спокойным голосом произнесла госпожа творец. Почему-то вспомнилось, каким собранным, ничего не выражающим становилось ее лицо перед приступами недомогания.
— Госпожа? Вам дурно? — не на шутку забеспокоился Тимур. Будь оно все неладно, они же сейчас в виртуальности! Тут ведь ничего не может случиться.
— Те, кто не помнит ошибок прошлого, обречены повторять их, — сообщила кому-то Фудзивара О-Кими, не принимая предложенную руку.
Высокородная госпожа напряженно думала. На самом краю поля зрения, уголком глаза Тимур мог заметить вдруг резко активизировавшуюся работу ее сетевого профиля. Точно жужжание пчел за непроницаемым стеклом — где-то совсем рядом встряхнули, всколыхнули Паутину поисковые приложения. Госпожа запрашивала дополнительную информацию.
Голос дамы-творца приобрел напевные, почти былинные интонации:
— В далеком нашем прошлом, еще на старой Земле, до того как появились информационные сети, и генетический синтез, и высокие технологии… Тогда, в древних полусказочных странах самыми опасными из людей считались воины, владеющие боевым искусством. Секреты фехтовальных школ тщательно хранились, а недостойным — например тем, кто обрабатывал землю или занимался торговлей — могли просто запретить прикасаться к оружию. Война считалась привилегией правителей. И знаете, такая политика себя оправдывала. Потому что, даже если родится среди крестьян гениальный фехтовальщик, даже если сумеет он найти учителя, потратит годы — десятилетия! — чтобы достичь истинного мастерства… Он ведь все равно ничего не сможет сделать. Поднимет бунт, найдет соратников, победит сотню самураев. А сто первый убьет его. И ничего в мире не изменится.
