Александр Бушков - Завороженные
Поручик осматривался украдкой. Особого разгула, шума и уж тем более скандалов не наблюдалось, посетители вели себя довольно чинно. Впрочем, как это частенько в кабаках бывает, должно быть, не настало еще обычное время вечернего безобразия… Компания пожилых субъектов, напоминающих купцов средней руки, без запала обсуждающих какие-то свои скучные дела; гораздо более говорливые юнцы, этакие решившие шикануть подмастерья; скромно одетая парочка явных и несомненных влюбленных, пожирающая друг друга робко-вожделеющими взглядами; рослый, потрепанный жизнью усач, в одиночестве жадно расправлявшийся с жареной курицей (что-то в нем есть от отставного военного в мелких чинах); пара худых субъектов с непокрытыми головами, о чем-то оживленно толковавших за единственной бутылкой вина; лысый меланхолик, успевший изрядно набраться, печально уставившийся куда-то в пространство поверх полудюжины бутылок, явно уже опорожненных, настолько похожий на отечественного запившего чиновничка класса этак четырнадцатого, что поручик поневоле усмехнулся…
Он проследил за взглядом Элвиг. В дальнем углу помещался пожилой мужчина, невысокий, седой, с непокрытой головой, в коротком черном плаще поверх одежды, скрепленном на горле большой потускневшей бляхой, смахивавшей на некую геральдическую эмблему. Старательно работая ложкой, он, опустив глаза в миску, сосредоточенно расправлялся с каким-то кушаньем в густой подливке, временами отхлебывая из чарки.
Да, именно на него девушка бесцеремонно уставилась с этаким охотничьим прищуром, словно смотрела поверх изукрашенного арбалета или ружейного ствола…
Перехватив его взгляд, Элвиг оторвалась от лицезрения ничем не примечательного субъекта, спросила:
— Ну что, настроены выпить и есть?
— Как-то не особенно…
— Отлично, — кивнула она, усмехаясь. — Тогда займемся делом…
Встала, громко отодвинув тяжелый стул, расстегнула камзол, пошире его распахнула. Прошла к стойке (кабатчик вдруг изменился в лице и, бледнея, скорчился на своем стуле так, словно стремился стать как можно меньше ростом), оперлась на нее локтями и с безмятежным видом озирала зал. Негромко свистнула сквозь зубы — с большим мастерством, не хуже заядлого голубятника.
В зале что-то моментально и явственно изменилось. Первыми вскочили разгулявшиеся подмастерья и, торопливо швырнув на стол монетки, помчались к выходу с таким видом, словно опасались, что от них потребуют вернуться. Следом, оставив едва начатую курицу, последовал усач. С неожиданным проворством, свойственным скорее молодости, поднялись купцы. За ними испарилась влюбленная парочка, мгновенно протрезвевший пьянчуга с неприкрытым страхом на лице засеменил к выходу, почти не качаясь…
Одним словом, началось повальное бегство трактирных завсегдатаев. Поручик представления не имел, что в облике Элвиг было такого уж грозного, — но посетители вели себя так, будто превосходно это знали…
Элвиг вдруг форменным образом метнулась вперед, словно собравшаяся поднять с лежки птицу охотничья собака. Повернув голову, выразительным взглядом велела поручику следовать за ней, и он торопливо вскочил, на всякий случай держа руку поближе к карману с револьвером. Служанки с обалдевшими лицами прижались к стене, в зале остался только седой благородный в черном плаще, уже стоявший, торопливо распутывавший завязки кошелька…
— Э нет, почтенный мастер Балари! — процедила Элвиг, встав меж ним и дверью. — Куда это вы так спешите? Вам в ваши годы даже и не пристала такая прыть… Садитесь-ка обратно, давайте дружески побеседуем о всяких интересных вещах…
Седой уронил кошелек, глядя на девушку с нешуточным ужасом на лице. Не походило, чтобы он пустился прочь с заячьей прытью, — но поручик, решив принять некоторое участие в событиях, переместился к нему за спину и, словно заправский городовой, положил руку на плечо с самым грозным видом.
Судя по одобрительному взгляду Элвиг, он держался правильно. Девушка продолжала с ехидной расстановочкой:
— Поднимите кошелек, мастер Балари, а то еще забудете — вы, насколько я знаю, не настолько богаты, чтобы кошельками небрежно разбрасываться… Сядьте.
Седой прямо-таки рухнул в кресло, зашарил по полу рукой, не отводя от девушки панического взгляда, словно гипнотизируемая змеей незадачливая птичка.
— Вон там, левее, — безмятежно подсказала Элвиг. — Возле ножки стола… Ага.
На ощупь схватив кошелек, седой принялся совать его в карман, всякий раз промахиваясь, пока поручик ему любезно не помог. Он представления не имел, в чем тут дело, но, напустив на себя вид грозный и непреклонный, положив левую руку на эфес кинжала, стоял над оторопевшим старичком.
Рядом с Элвиг вдруг обнаружился бледный, сгорбившийся кабатчик, пролепетал:
— Госпожа моя, в моем заведении всегда все было в порядке, спросите хоть…
Надменно покосившись на него, девушка даже не прикрикнула, просто негромко произнесла:
— Цыц.
Часто, униженно кивая, кабатчик спиной вперед попятился к стойке, врезался в нее жирным задом, шарахнулся, юркнул на прежнее место. Служанки замерли статуями. Стояла тишина.
Непринужденно усевшись на тяжелый стул, кивком пригласив поручика последовать ее примеру, Элвиг заговорила бесстрастным, сухим, канцелярским голосом:
— Установлено: вашу лавку несколько раз посещали два молодых человека благородного сословия, чужеземцы. Вот подробное и точное описание их внешности и одежды (она ловко выдернула из-за бархатного обшлага туго свернутый бумажный листок, расправила на столе). Прочитайте, любезный мастер, вы в силу происхождения, а особенно рода занятий, умеете читать бегло и быстро.
Старичок, тяжко вздыхая, пробежал глазами написанное, придерживая края, чтобы листок не свернулся опять в трубочку. Поднял испуганные блеклые глаза:
— Да, я и не отпираюсь… Ко мне многие заходят, в том числе и благородные… Ну и что? В этом ничего предосудительного, привилегия мною выправлена пятнадцать лет назад, она в полном порядке…
Элвиг перегнулась к нему через стол, нехорошо прищурилась:
— Все бы ничего, но только эти молодые люди недавно исчезли самым загадочным образом. А поскольку они были гостями его величества и членами иностранного посольства, розыск, сами понимаете, ведется ретивейше… Вы оказались едва ли не последним, кто их видел, а может, и последним.
— Но послушайте… Не думаете же вы, что я, подобно тем кабатчикам из страшных сказок, режу покупателей и зарываю в подвале, чтобы завладеть их кошельками?
— Да куда уж вам, — безмятежно сказала Элвиг, — кишка тонка, простите на худом слове… И все равно, вы были последним их видевшим.
— Почему вы так решили?
— Женская интуиция, — отрезала Элвиг. — И некоторый опыт в такого рода делах. У меня есть сильные подозрения, что именно в вашей лавке они оказались вовлечены в нечто такое, что привело к их бесследному исчезновению. Есть печальные примеры. Я не о вас, но вы должны знать, давненько занимаетесь ремеслом антиквария. И наверняка помните, чем это кончалось для виновников. Сейчас будет еще хуже, учитывая вышеизложенные обстоятельства… Не правда ли? — она посмотрела на поручика.
Тот, приосанившись и напустив на себя грозный вид, произнес угрожающе:
— Вы и не представляете, милейший, насколько хуже…
— Господа мои, но я ни сном ни духом…
Элвиг резко отодвинула стул, вскочила:
— Я вас не намерена уламывать, будто бравый солдат деревенскую девчонку. Поговорим в другом месте. Ну, что вы стоите? Благородный Аркади, помогите старому человеку подняться, у него больные ноги… хотя еще вчера он, как угорелый, носился по городу, потому что подвернулась выгодная сделка…
Поручик, не испытывавший к этому субъекту ни малейшего сочувствия, прямо-таки выдернул его из-за стола и бесцеремонно подтолкнул к выходу. Старичок оцепенело двинулся к двери на подгибавшихся ногах. Рядом вновь возник хозяин, уставился трагическим взором. Не останавливаясь, Элвиг достала из кошелька на поясе две большие золотые монеты и швырнула их назад через плечо. Поручик не видел, как именно хозяин ухитрился их поймать на лету, сразу две — но стука упавших на пол монет не последовало.
— Помогите почтенному старцу сесть в седло, — сказала Элвиг. Поручик помог трясущемуся персонажу вскарабкаться на того самого неказистого серого конька. Подумал мельком: несмотря на абсолютную неопытность в сыскном деле, есть сильные подозрения, что арест можно было произвести не так картинно, гораздо более буднично, не устраивая спектакля и не полоша окружающих. Прекрасной Элвиг, надо полагать, свойственна этакая гусарская лихость в поступках, откровенное позерство. Ну, в конце концов, она тут у себя дома…
— Поехали.
