Александр Афанасьев - Огонь с небес
Переговорщик оказался типичной «подставой». Толстый молодой парень в форме полицейского, сильно вспотевший – вон как разит. Настоящий бай скрывается где-то в темноте, у машин… тот, кто долго жил на Востоке, хорошо понимает, где власть, а где так… дерьмо.
– Салам алейкум, уважаемый…
– Я что, по-твоему, правоверный? – поинтересовался Аскер.
– Нет, уважаемый…
– А если так, зачем ты так ко мне обращаешься, оскорбляя и свою веру, и мою?[31] Или ты не знаешь моего языка, на котором только что кричал, как голодный осел?
– Зачем так говоришь, русский? И делаешь нехорошо. У нас есть убитые, у вас есть убитые. Нехорошо… Что родители скажут, когда им привезут труп их сына и скажут, что его убили русские. Что братья, сыновья скажут… а семьи тут большие, русский.
На месть намекает, гад. И на мятеж…
– Короче. Чего надо?
– Ты взял то, что тебе не принадлежит, русский. Отдай это нам, и мы уйдем, да. А ты жив останешься, будешь плов-баран кушать, с женщинами это делать…
Интересно, ты-то «это» делал когда-нибудь? Тут уже женщин не продают, как раньше на базаре, – но выкуп надо собрать, и очень немалый. Раньше – десяток баранов хорошим выкупом считался, а сейчас – за хорошую, девственную невесту из хорошей семьи, знающую Коран, не учившуюся в школе[32] – горстями золото отсыпают. Так что у такого урода, как ты, – опыт в этом деле ограничивается наверняка подпольными борделями, где ты, наверное, даже не платил, в полном понимании того, что полицейскому должны давать бесплатно.
Козел безрогий…
– Все сказал? Тогда я пошел.
– Не торопись, русский. Ты думаешь, мы тут душманы какие, да? Бандиты? Нет, русский, неправильно думаешь. Нам этот женщина отдали, и ее дети тоже отдали, да. Русские отдали, все без обмана, да. Зачем ты идешь против своих, русский. Нэхарашо это. Тут жив останешься – тюрьма посадят, да…
– Не душманы, говоришь. Ты ври-ври, да не завирайся. Кто на дом напал – ты думаешь, мы это не видели? Что ты мне тут вкуриваешь – чтобы русские на дом напали…
– Не мы напали, русский. Не мы напали, вот тебе клятва памятью отца[33]. Не мы напали. Мы только оцепление, дорога перекрыл, чтобы лишнего не видел, да. Потом русский сказал, что женщина бежал, мы и погнались. А ты стрелять стал, человек убил. Нехорошо, русский, делаешь, против своих же идешь…
Аскер сплюнул на землю, что было проявлением неуважения.
– Мне твои запутки до… матери. Хочешь еще пожить – пусть сюда мой непосредственный начальник приезжает, лично. И отдает приказ. Кто он – если ты от Зенита работаешь, то знаешь, о ком речь идет. Дошло? Ему сдадимся. Тебе… да я скорее на могилу отца нагажу, чем такому, как ты, сдамся, понял?
Из темноты выступил человек. Он стоял неподалеку, в темноте, в тени терриконов, но так тихо, что не был виден. Черная форма, очки, борода.
И оружие. На груди, наискось – переделанный «никонов», малоизвестный, выпускавшийся очень небольшими сериями автомат. Да еще с ночной оптикой, похоже…
– Салам, брат…
– Я тебе не брат… – хмуро сказал Аскер, – имя как?
– Ты не выговоришь. Ахмет зови, проще будет.
– Ахмет так Ахмет.
– По-мужски говорить будем, русский.
– Если так – этот что тут делает?
Ахмет поддел полицейского ногой.
– Пшел!
Полицейский спорить не стал – побежал так, что пятки засверкали.
– Еще пожелания есть, русский? Перед смертью?
– Есть. Чтобы твою жену – на твоей же могиле…
По местным меркам – это страшное оскорбление, чреватое поножовщиной, тем более что местные всегда носят с собой ножи-пчаки. Но Ахмет только улыбнулся.
– Нехорошо говоришь, русский. Это я твою жену на твоей могиле буду, веришь? Знаешь, сколько я в Ташкенте русских баб… и в Бухара, и в Самарканд, и в Верный… везде…
– Завязывай порно смотреть. Вредно для здоровья.
– Ты дурак, русский. Не тому служишь. Белый царь далеко, Белый царь высоко – не достучишься, не докричишься. Переходи на службу к нам, богатый будешь. Людей мало, денег много, товар тоже много, да…
– Чего надо? Говори, и я пойду.
– Бабу надо. И щенков ее. Но сначала бабу. Очень надо, русский.
– Забери, если сможешь.
– Заберу, да. Но мертвый. А мне баба живой нужна. Поговорить с ней хотят. Хорошо поговорить. Щенков ее можно и мертвыми. Но и если живыми – не возражаю. Найдем, куда пристроить.
– Не возражаешь?
– Я не просто так говорю, русский. Деньга хочешь?
– Хочу.
– Сколько?! – Так из-под сапога порскает песчаная змейка, и если не шорохнешься – в следующую секунду она ужалит.
– Миллиард.
Бородач – борода у него была короткая, аккуратная, явно не «религиозная» – белозубо улыбнулся. Не переодетый, явно не переодетый – в горах, в ямах зубных врачей нет.
– Я не шутки шучу, русский. Я тебе дело говорю. Сейчас принесут…
Бородач что-то крикнул в темноту, и через полминуты двое поднесли громадную сумку из прочного негорючего материала армейского образца. Присев на корточки – для местных это привычно, часами на корточках могут сидеть, – бородач вжикнул молнией. В сумке были деньги – рейхсмарки, крупные купюры, которые были в ходу у наркомафии.
– Смотри. Пять миллионов марок. Куда деть, найдешь. Три оставляю себе, мне надо родственникам тех, кто убит, платить. Два забирай. Забирай и отдай нам бабу. Со щенками можешь делать, что хочешь. Я не шучу. Своим скажешь, что баба сбежала или что другого выхода не было. Согласишься – еще поработаем.
Аскер плюнул – прямо в мешок.
– Я думал, ты аскер[34], а ты – дешевка вонючая…
Бородач легко поднялся.
– Напрасно так говоришь, русский. Впрочем, дело твое. Чтобы ты знал – мы с тобой в этом деле, как два барана – на одной слеге висим[35]. У меня младший брат в Сибири сидит, на пожизненном. Мать с горя умирает. Мне сказали: хочешь, сюда переведем, пусть мать навещает. И перевели. Потом сказали – дашь нам бабу – мы тебе брата, без обмана. Твои люди сказали, русский. Русские. Деньги я взял, чтобы своим аскерам заплатить, себе ни рубля не возьму.
Аскер стоял все с той же презрительной улыбкой – но в душе бушевала настоящая буря. Что, ко всем чертям, происходит? Кто эти бандиты? Он врет? А откуда тогда беспилотник? Почему нет никакой связи?!
– Не веришь? Дело твое, русский, я бы тоже не поверил. Но знай – мне терять нечего. Нас здесь впятеро больше, чем вас. Если не вдесятеро. Оружие – сам видишь. Это тоже все ваши дали. На помощь тебе никто не придет, и не жди утра – здесь запретная зона. Никого не бывает. И не будет. Я жду твоего ответа десять минут. Через десять минут мы начнем штурм. Кто в живых останется, клянусь Аллахом, с того я лично сниму кожу заживо. Но сначала детей. Не жалеешь себя, не жалеешь своих, русский, детей хоть пожалей. Отдай бабу – и мы уйдем, клянусь Аллахом.
Аскер вдруг подумал, что мог бы и согласиться. Взять деньги, отдать женщину и уйти. И даже потом сказать, не тая взгляда, что сделал это для того, чтобы спасти детей, потому что иного выхода не было. Дальше будет расследование, и его наверняка оправдают. Потому что в этом деле г…а столько, что не на один смертный приговор хватит. Что тут – до решения какого-то там штабс-капитана, оказавшегося в безвыходной ситуации. Тут откровенно изменой попахивает.
Но тогда он перестанет быть русским. И они все перестанут быть русскими. Потому что все – не может быть больше одного, точно так же как и один – не может быть больше всех. Если забыть про это простое и жестокое правило, то можно, например, не спасать попавших в беду сослуживцев, рискуя взводами и ротами ради одного человека. А потом… можно будет не спасать попавших в беду гражданских, которые сами виноваты, что сунулись в зону боевых действий. И вот когда такое будет – не будет армии. Потом – не станет и страны.
И потому Аскер отрицательно покачал головой. С улыбкой.
– Хорошо подумал, русский?
Аскер улыбнулся еще шире.
– Что тебе надо, русский?! – раздраженно крикнул бородач. – Я тебе сказал, как есть все, клянусь Аллахом, не соврал. Что тебе эта баба, ты ее… что ли? Она мать твоих детей? Отдай ее, и все кончится…
Аскер снова с улыбкой покачал головой.
– Убогий ты.
Бородач сделал шаг – но остановился.
– Как знаешь, русский. Пусть будет, как Аллах пожелает. Какой смертью умрешь, знаешь. Десять минут у тебя есть. Аллаху Акбар.
– Что там?
Картинка с беспилотника казалась нереально четкой. Черные, едва различимые углы терриконов, белые фигурки – у машин, у стен…
– Расходятся, господин капитан. Он не согласился.
Капитан презрительно хмыкнул.
– Конечно, не согласился…
– Каков будет приказ?
– Ничего не предпринимать. Продолжать глушение…
– Господин капитан! – отозвался оператор от соседнего пульта управления, – наблюдаю движение, скрытное. Цель пытается скрыться…
