Антонина Клименкова - Русалки — оборотни
Белокурая Лилия лишь улыбнулась.
Феликс больше не мог вынести этих разговоров, ни слова. Все получалось совсем не так, как он представлял днем. Но как должно было быть — он не мог бы сказать, сам не знал. Ее улыбки почему-то раздражали, звонкий голос резал слух. Он уже жалел, что пришел сюда, — но уйти не мог, как не мог оторвать глаз от силуэта в мерцающем ореоле золотистых кудрей. В эту минуту он презирал себя как никогда в жизни.
Ветви гибкой вербы скрывали его каскадом острых листьев, будто какого-то бессловесного лесного духа. У самых корней, переплетенных клубком скользких змей, недвижно стояла вода озера, невидимая под гобеленом зеленой ряски и круглыми листьями кувшинок.
Отсюда была прекрасно видна и лодка русалок. Они привязали ее к коряге в тростнике — с другой стороны песчаной гряды. Развернутая течением, покачиваясь, лодка выглядывала кормой из зарослей, мерцающим ореолом распускала круги по глянцево-черной поверхности. Возле нее из воды показалось что-то округлое — и сразу же нырнуло обратно с тихим плеском. У костра никто не оглянулся, заняты беседой… Наверное, выдра или бобер вздумал порезвиться, решил Феликс.
Но тут же из воды высунулись две белые руки — почти светящиеся во мраке на фоне борта — и, ухватившись, принялись толкать, раскачивать лодку.
Феликс перевел взгляд — как и вчера, все семь девушек сидели вокруг костра.
Почти бесшумно новая русалка принялась играть с лодкой, рискуя ее перевернуть. Похоже, она ее уже отвязала и теперь раскачивала, будто качалась на качелях, то всем весом напирая на низкую корму, утопляя, то вместе с ней выскакивая из воды почти по пояс. К спине гребнем прилипли темные волосы, блестели мокрые голые груди…
Ему это не мерещится. Феликс шагнул назад, но скользкие корни ушли из-под ног, ветка, за которую он попытался удержаться, с треском обломилась. Он оказался в воде. К лицу прилепились жесткие, как чешуя, листочки, между пальцев струились волоски тины. Темная в бликах гладь сомкнулась над головой, холод влился в рот, горло. Хоть мгновение назад он видел сквозь низко нависающие ветви небо, и берег был… Он погружался в темноту все глубже, но дна под ногами все не было. Течение тянуло вниз, одежда сковывала движения. Он слышал тяжелый гул и удары — кажется, собственного сердца…
Но вдруг сзади кто-то потянул его за ворот. Стремительный взлет вверх сквозь глухую темноту — и он смог вдохнуть. Плеск, шорохи, синева обрушились на него. Он вновь оказался у самой кромки берега, нужно было только протянуть руку и ухватиться за корни.
Он выполз — на твердую землю, покрытую травой и прошлогодними листьями, которая не уходила податливо вниз. Отдышавшись, стерев ладонью с лица зеленую муть, Феликс оглянулся. Сквозь темные отчерки деревьев виднелось танцующее пламя. Одна из девушек, услышав шум, отошла из освещенного круга и стояла, вглядываясь в ночь. Подруги, сидя на прежних местах, с интересом и со смешками ее расспрашивали.
— Наверное, сом плещется, — донесся до него уверенный голос.
Вода под вербами вновь была спокойна. Потревоженная, порванная на лоскутки зелень медленно растекалась, затягивая дыры омута.
— Дурак… — хрипло выдохнул Феликс, стаскивая с плеча длинные стебли кувшинок.
Он встал и побрел прочь, стараясь не оглядываться на блестящее лунной дорожкой озеро.
Глава 13
Девицы ночью темной надумали гадать,
И стали воск топленый на воду выливать.
Из этой их затеи не вышло ничего —
Все замуж собирались за парня одного!
И девки передрались,
И свечек не осталось…
Синьор Винченце, по которому так соскучилась красавица русалка, вовсе не собирался сидеть ночь напролет в библиотеке усадьбы. С превеликим трудом отбившись от порой не в меру услужливого приятеля, велел и слугам его не беспокоить. Запер изнутри массивные дубовые двери, погасил все свечи. В хорошо заправленной маслом лампе прикрутил фитиль и поставил ее в пасть камина — пустующего по летнему времени. Это для создания полоски приглушенного света в щели под дверью, и книги будут в безопасности. А на случай, вдруг кому-то вздумается заглянуть в окна снаружи, он развернул кресло к камину так, чтоб высокая спинка оставила простор фантазии наблюдателя. И на сиденье еще бросил плед, наполовину свесившийся на пол — между гнутыми ножками образовалась занятная тень.
Вскочив на широкий подоконник, обернулся и задернул легкие шторы. После распахнул окно и спрыгнул в темный сад. Спохватившись, потянулся обратно за шляпой и заодно тихонько прикрыл створку.
Вдохнул сладостный воздух, напоенный ароматами цветов, звенящий песнями сверчков, надел шляпу и отправился по делам — важным и не терпящим отлагательств.
Недосуг Глафире было к русалкам на посиделки ходить. Нынешней ночью она наметила разобраться с одним очень серьезным вопросом. Крайне насущным. Настолько важным, что разрешить его можно было исключительно при помощи гадания. Конечно, время нынче неурочное, но до будущих святок откладывать никак нельзя.
Днем, пока все соседи были на грядках-пахотах, она украдкой, никем не замеченная, отнесла в баньку два зеркала — большое квадратное и поменьше овальное, — еще пару подсвечников, вышитую красными оленями скатерть да каравай хлеба с солонкой.
Пожалуй, было бы проще спросить совета у карт. Но сама Глаша раскладывать не умела, единственно твердо зная, что червовый туз — к любовному письму. А посвящать в свои сомнения подружек не хотелось — еще, чего доброго, на смех поднимут, задразнят, уж она-то их знает, сама такая же…
Как ночь настала, пошла Глаша в баньку. Закрыла дверь, завесила окошки. Зажгла две свечи, постелила на лавку праздничную скатерть. Расставила зеркала — то, которое побольше, прислонила к обшитой свежими смолистыми досками стене, а которое поменьше пристроила напротив первого. Между поставила подсвечники. Рядом положила, развернув полотенце, каравай с солонкой. Вообще-то положено было накрыть стол на двоих, с тарелками-ложками. Но Глаша посчитала, что и этого достаточно. Хлеб свежий, прям дышит, только из печки. Вон какой аромат поплыл, ажно слюнки потекли. Отщипнув глянцевую хрустящую корочку, запихнула в рот, даже не посолив. Принялась стягивать с себя сарафан. Расплела косу, аккуратно свернув ленту рулончиком, сняла крестик, браслет с перстеньком. Подумав, оставила сережки — дедуля недавно подарил, налюбоваться еще не успела… Еще подумав, вздохнула и взялась за подол рубашки. Но прежде оглянулась — не подглядывает ли кто? Так и есть — на пороге сидел Василий, сверкая желтыми глазами, с интересом поглядывал на хозяйку.
— Тьфу на тебя! — вздрогнув, воскликнула Глаша. — Чего пугаешь, ирод окаянный?! Иди-ка давай отсюда!
Но кот уходить не пожелал. Вместо этого запрыгнул на полку, тянувшуюся через весь потолок, и спрятался за стоявшими там ушатами да ведрами с вениками. На протянутую руку с игривой мордой замахал лапами, правда, без когтей.
— Ладно, сиди себе. Только тихо и не мешай! — пригрозила ему Глаша.
Высунувшись наружу, поглядев-прислушавшись, Глафира снова закрыла отворенную зверем дверь. Вернувшись, сняла сорочку и уселась перед зеркалами на перевернутое кверху днищем корыто.
Пока она наводила зеркала друг на дружку да поправляла свечки, Василий у себя наверху, виртуозно обойдя все препятствия, подобрался поближе. Покрутившись, улегся прямо над зеркалами, свесив лапу, спустив хвост, положив ушастую голову на край доски.
— Суженый мой, ряженый… — шептала Глаша.
Вообще-то она уже определила для себя несколько кандидатов в ряженые, но пока колебалась, терзалась сомнениями. Гадание должно было вселить в нее уверенность, помочь определиться в выборе: по сути, ни много ни мало решить все ее дальнейшее будущее!
— Суженый-ряженый, — бормотала она, тревожно вглядываясь в мерцающий коридор зазеркалья, — приходи ко мне ужинать…
Через полчаса от усилий в глазах заплясали искорки. Но Глафира сдаваться не собиралась. Она продолжала упорно высматривать в зеркалах грядущее, сидела, покрываясь гусиной кожей, подперев щеку кулаком и отколупывая кусочками корочку у каравая, жуя уже без особого аппетита.
Еще через полчаса взгляд ее сам собой все чаще соскальзывал чуть выше бесконечного коридора — туда, где в золотистом сиянии оплывающих слезами свечей красненькими камушками поблескивали новые хорошенькие серьги. Впрочем, ежели приглядеться, глаза у нее тоже блестят не хуже яхонтов лазоревых. И тоже вполне неплохо смотрятся на курносом личике с пухлыми губами бантиком. Только почему-то становятся все уже и уже…
Давно уж бросив сладко зевать, кот посапывал наверху, изредка подергивая лапами, рискуя свалиться хозяйке на голову.
