Михаил Белозеров - Возмездие теленгера
Дрюндель тоже струхнул. Ясно было, что опыт, полученный в результате общения с Костей и Чеботом, не прошел для него даром, но страх перед неизведанным все же оказался сильнее, чем страх с позором вернуться в отчий дом. Ведь наверняка спросят, думал Дрюндель, почему отпустил Костю в неведомую даль одного, а это негоже для теленгера.
Костя же с надеждой поглядывал на Чебота. Вот кого бы он взял с собой без всяких сомнений и условий. Но физиономия Чебота ничего не выражала: ни желания топать назад, ни желания навострить лыжи вперед. А еще Костю что-то мучило – неизбывное, таинственное, но он никак не мог понять, что именно, то ли память о погибших родителях, то ли тайна, связанная с ними. Одно было ясно, она лежала там, куда убегала железная дорога, и это было неоспоримым фактом и внутренним движением его души.
Они сидели в теплой кабине паровоза, с интересом разглядывали его внутренности, и это прибавляло толику страха к их извечным страхам. Кое-кто думал: «Ведь если здесь так много всего понатыкано непонятного и таинственного, так что же мы увидим там, в Большом мире, то бишь на Большой земле? Жуть какая!» Подобные мысли внушали оторопь. Не каждый из них готов был сделать этот последний шаг. Давно уже было выпито второе ведро чая, съедена вся уха, но никто не поднимался со своего места, словно не решаясь окончательно и бесповоротно отдаться на волю судьбы.
Дядя Илья наставлял их так, как если бы это делал Рябой:
– Пойдете, не сворачивая, по рельсам. Станцию только обогнете, чтобы никто лишний вопросов не задавал, дня через три доберетесь до Чупы, а там рукой подать до Теленгеша. В Чупе заглянете к соседке тете Варе, я ее предупредил, что могут быть гости. Она вас накормит, обогреет, в баньке попаритесь. Но так, чтобы тихонько, без огласки. Лишние уши и рты не нужны. А главное, не нарвитесь на бывшего начальника полиции Панова. Он хоть и старый, но дело свое знает и вас живо раскусит.
В глазах Дрюнделя сквозила тоска, но он ничего с собой поделать не мог. Ноги сами несли его в обратную сторону, хотя он догадывался, что всю жизнь будет сожалеть об утерянном и невозвратном.
Дядя Илья выдал им еды на три дня, спичек, пару теплых носков и кусок брезента – укрыться в непогоду, а Костя отдал один «плазматрон» и обойму к нему.
– Ну, прощевайте! – совсем как его отец-мельник, сказал Дрюндель. – Не поминайте лихом. – И поклонился до земли.
Телепень крепко пожал всем руки и спросил Костю:
– Верке-то привет передавать?
Костя покраснел и ответил так, чтобы его ни в чем не заподозрили:
– Передай на всякий случай. Может, вспомнит.
Однако обычных шуточек насчет его влюбленности не услышал, видно, всем было не до того, дела назревали поважнее, чем отношения между Веркой Пантюхиной и Приемышем.
Наконец формальности расставания остались позади, даже, показалось, все вздохнули с облегчением. Дрюндель и Телепень отступили с насыпи к болоту и смотрели снизу вверх, задрав головы, а Костя залез вслед за Чеботом в паровоз. Дядя Илья дал протяжный гудок. Колеса чуть провернулись, состав дернулся, окутался паром, и они поехали. Дорога огибала болото и уходила в ущелье между сопками. Солнце вставало оттуда – ярко-желто-белое. Фигурки Телепня и Дрюнделя делались все меньше и меньше, вот они пропали за мысом, вот снова возникли – крохотные, как букашки, вот снова пропали за кустами, и вдруг Костя заорал:
– Стой! Стой, дядя Илья! Стой!
– Святые угодники, – только и прошептал Чебот.
Кто-то бежал оттуда, из-за мыса, придерживая шапку, больше похожий на блоху, чем на человека. Бежал отчаянно, изо всех сил. Бежал вначале по кромке болота, а потом одним махом словно взлетел на железнодорожную насыпь и понесся по щебенке, рискуя свалиться в топь. Дядя Илья стал тормозить, приговаривая не зло, но веско:
– Колодки-то старые, на вас не напасешься?! – Улыбку, однако, прятал, нравилась ему мужская дружба, серьезно он к ней относился и с пониманием.
Вдруг все поняли, к их огромному удивлению, что бежит вовсе не Дрюндель, а – Телепень. Не может этого быть, подумал Костя и протер глаза. Но это действительно был Телепень, который наяривал так, будто за ним волки гнались.
– Тю-ю-ю… – разочарованно произнес Чебот, вероятно загадав на Дрюнделя.
Состав нещадно тормозил, скрипя и жалуясь всеми своими изношенными частями, и окончательно замер перед клином леса, который огибал болото. Все высунулись в окно и повисли на перилах. Телепню понадобилось еще добрых минут пятнадцать, чтобы нагнать их.
– Я с вами! – орал он, запыхавшись. – Я передумал! Я решил, что лучше увидеть свет, чем всю жизнь просидеть в деревне. Пусть батя сам ловит рыбу. А ты, Костя, научишь меня грамоте. Я тоже хочу читать!
Ему протянули руки, рывком втянули внутрь, и он упал, счастливый, в объятия друзей.
Глава 5
Областной центр
И пошли мелькать деревни – пустые и развалившиеся, в которых на остановках в поезд подсаживались в основном бабы в черных платках и телогрейках. Ко второму дню пути набилось три вагона. Кто с рыбой и живностью, кто с консервированными грибами и моченой брусникой, а кое-кто и с самогоном и медком, все залезали в вагоны и кричали:
– Давай, Илья! Давай наяривай! Комары заели!!!
– В областной центр едут, обменять на спички, соль, охотничьи и рыболовные припасы, – сказал дядя Илья, не соблазняясь на алкоголь. – Может, еще чего? Я не знаю.
В тамбуре уже вовсю кудахтали куры и позванивали банки с тушеной крольчатиной – оплата за проезд.
Горы отступили к северу, и зеленая равнина раскинулась во все стороны. С левой стороны сквозь деревья и перелески все чаще просвечивала водная гладь, потом распростерлось, догадался Костя, Белое море. Глядели во все глаза. Море – это нечто огромное, бескрайнее, непонятное – не озеро и не река. И действительно, сколько ни таращились, к своему удивлению, противоположного берега так и не обнаружили.
Вдруг в одной из неприметных деревушек с названием Карамбай, которая пряталась за полоской леса, состав замер на целый день. Семен сказал, пряча глаза:
– У бати… – шмыгнул носом, – здесь зазноба. Он всегда здесь останавливается. Мамка-то у нас померла три года назад. А он, видать, себе нашел…
– Мачеху, что ли, для тебя? – нехорошо хохотнул Чебот.
– Мачеху… – хмуро признался Семен. – Только она с нами жить не хочет. Нравится ей так… наездами! – последнее он выпалил уже с раздражением.
Чебот осуждающе поцокал языком, словно разбирался в подобных вопросах, строил из себя бывалого человека. Косте сделалось смешно. Он поглядел в окно: народ из вагонов высыпал, но далеко не уходил, расположился в тени состава, открыл туески, принялся заправляться деревенскими харчами. Запахло бочковыми помидорами и самогоном.
– Сходим на окрестности глянем, – предложил Костя, у которого рот тотчас наполнился слюной. – Чего сидеть-то?! – И первым спрыгнул на щебенку, заросшую бело-розовым вьюнком.
Телепень схватил «тулку» и громыхнул в одно касание по лестнице. Припекало солнце, сделалось тепло, сквозь белые облака проглядывало голубое небо. Над ярко-желтыми лютиками кружились пчелы. Необычайно крупные ромашки разбегались во все стороны. Лето нагоняло весну.
– Подождите! – крикнул Семен, высовываясь в окно. – Сами не найдете!..
– Чего не найдем?.. – обернулся Костя, пряча в карман «менингитку».
Ветер из тайги взъерошил ему волосы. Приятно было почувствовать под собой твердую почву, а не шаткий пол вагона.
– Там у реки… – Семен торопливо закрыл кабину паровоза на замок. – Я покажу…
– Чего покажешь-то? – насмешливо спросил Чебот, обозревая окрестности, и его маленький боксерский нос выражал крайнюю задиристость. – Чего показывать? Деревня как деревня, похуже нашей будет. Девок нет, танцев нет, скукотища!
В голосе его послышалось вечное теленгерское зазнайство, хотя, действительно, здесь в некоторых местах вместо изб высились холмы мусора, поросшего лебедой. Да и другие избы были не лучше – с черными провалами окон и гнилыми крышами. Печать запустения лежала на всем. Бывшее футбольное поле рядом с бывшей школой давно превратилось в осиновый лесок с кочками ярко-зеленого мха. Дорога, хотя и асфальтовая, заросла березами и липами. Под ногами вилась узкая тропинка. Чудно, думал Костя, от цивилизации ничего не осталось, словно ее и не было. Через десяток лет здесь вообще встанет непроходимый лес и звери будут глазеть на человеческие дома. А народ вымрет. Словно и не было великой страны.
– Место плохое покажу, – ответил Семен, проверяя, хорошо ли запер дверь, и ловко спрыгивая на щебенку.
Он прихватил с собой карабин, из которого давеча целился в Костю.
– А не уведут? – пошутил Костя, кивая на паровоз.
– Не уведут. Некому здесь уводить, народу-то раз-два и обчелся. Бабы и дети. Мужики на «промысле». Теперь все только «промыслом» и живут. Другого заработка нет.
