Ральф Питерс - Поле битвы - Россия!
Однако он с легкостью мог себе представить, как она тащится в этой толпе, не созданная для таких испытаний. Мысли о Вале успокаивали его. Он знал, что в прошлом, по меньшей мере однажды, она изменила ему. Она неумна. И эгоистична. Но он - мужчина, много повидавший, возможно теперь даже слишком много, и он в ответе за нее. Милая, ненадежная Валя, его жена. В огне бесконечных боев он приучился ценить прошлое счастье, и ему казалось, что его ждет замечательная жизнь, если он только доживет до нее.
Холодные струи воздуха приятно овевали его исцарапанное, обветренное лицо - как раз то, что надо, чтобы ослабить боль. Он разрешил своим людям снять защитные костюмы, чтобы легче было копать. Он знал, что поступает опрометчиво, ибо химические снаряды или бомбы могли обрушиться на них в любой момент. Но еще он знал, что им нужен отдых, нужна возможность снова почувствовать живительный ветерок. Позже он прикажет им снова облачиться в старые прорезиненные балахоны. В этих костюмах люди жили и сражались, и в каждом из них можно было насчитать десятки отверстий, сквозь которые легко проникли бы отравляющие вещества. Но замены ждать не приходилось.
«Все же, - подумал он, - его люди в гораздо лучшем положении, нежели гражданские». Химические удары по незащищенным колоннам беженцев убивали всех подряд. И ничего нельзя было поделать.
Он помнил мертвецов в Атбасаре - тысячи покрытых волдырями трупов, застывших в мучительных позах, - картина гораздо страшнее, чем его детские воспоминания об эпидемии чумы в Горьком, когда река кишела мертвецами. Но сочетание отравляющих веществ общеядовитого и кожно-нарывного действия с огромными дозами нервно-паралитических газов рождало на свет такие сцены, которые, он знал, останутся с ним до конца его дней.
В конечном итоге сейчас шла война между расами. Свершилось невозможное. Конечно, мало кто из его современников - а то и вообще никто - верил в болтовню о братской интернациональной дружбе, которой их пичкали в школе. Но никто и не ожидал, что народы Советского Союза способны взорваться ненавистью такой силы и беспощадности.
Бабрышкин гадал, с кем из многочисленных врагов ему доведется схватиться в следующий раз. От боя к бою, мечась с одного участка фронта на другой, его тающая бригада сталкивалась то с иранцами, то с танками Исламского легиона, то с повстанцами, чье вооружение и форма как две капли воды походили на амуницию его собственных людей. Он не раз задумывался, были ли среди офицеров противника его соученики по танковому училищу: казахи, узбеки, туркмены, таджики, киргизы. Всегда ощущалась нехватка курсантов из среднеазиатских республик, и сейчас это сказывалось на действиях повстанцев. Даже после военной реформы, разрешившей призывникам из окраинных республик служить в своих национальных частях недалеко от дома, туда постоянно требовались офицеры русской, украинской и прочих европейских национальностей, для того чтобы заполнить командные и штабные вакансии. Большинство из них погибли или попали в тюрьму в первые же дни мятежа, и теперь отряды повстанцев испытывали острую нехватку квалифицированных командиров. Бабрышкин снова и снова разметал по степи подразделения мятежников - только для того, чтобы, в свою очередь, отступать при возвращении неуязвимых штурмовиков японской постройки или при появлении иранцев или Исламского легиона на их могучих танках, чье качество, казалось, всегда гарантировало успех, независимо от того, хорошо или плохо задумана и исполнена операция. Применяемые противником средства радиоэлектронной борьбы лишали Бабрышкина связи и дезориентировали его приборы обнаружения целей. Против них оказались бессильными даже самые современные советские танковые системы обнаружения целей и управления огнем. Советские ракеты и снаряды летели совсем не туда, куда нужно. И даже когда людям Бабрышкина удавалось накрыть противника огнем, его основная боевая техника часто оказывалась неуязвимой.
Он боялся, что терпению его людей скоро придет конец, что наступит момент, когда тающая не по дням, а по часам часть просто растворится. Но ребята держались. «Возможно, - думал он, - ими владели примерно те же эмоции, что и мной. Отчаяние, оскорбленное чувство патриотизма и, прежде всего, испепеляющая ненависть, которая может стать холодной, ничего не потеряв при этом в силе». Бабрышкин никогда не считал себя человеком, способным испытывать наслаждение от убийства и стремящимся не просто уничтожить врага, а убить его как можно более жестоким и мучительным способом. Однако сомнений не оставалось - он превратился именно в такого человека. Радость, испытываемая им при виде взорванного вражеского танка, при всем различии оттенков не уступала по силе тем чувствам, которые он испытывал в свои первые, лучшие ночи с Валей. Со временем, после стольких зверств, свидетелем которых ему довелось стать, акт убийства приобрел в его глазах некую чистоту, что было немыслимо для того человека, каким он был в прошлом.
Бригада Бабрышкина принадлежала к числу укомплектованных славянами частей, что размещались в Казахстане неподалеку от «братских» национальных соединений, в соответствии с демографической картиной района расположения. И вот теперь кровные русаки длинными колоннами тянулись к северу, оставив позади землю, бывшую родной для многих поколений их предков. Землю, которую они обрабатывали в поте лица, которую старались сделать процветающей. Они бежали от слепой ярости тех людей, которых они долгое время считали - или делали вид, что считали, - братьями по Союзу Советских Социалистических Республик.
Конечно, и раньше имелись кое-какие проблемы - застарелая вражда между армянами и азербайджанцами, да и между десятками иных этнических групп, судьбой поставленных в положение соседей. Но всем казалось, что Советский Союз преодолел смутное время, наступившее после завершения «эпохи Горбачева», придя сквозь фазы реакции и контрреакции к нелегкому компромиссу. Дни затишья пусть худого, но все же мира воцарились над тундрой и пустынями, над степями и болотами. Неловкие и в конечном итоге безуспешные попытки поиграть мускулами, вспышки анархии, неудовлетворенные желания, как духовные, так и чисто физические, казалось, растворились в смешанном с таким трудом растворе федерализма, при котором республики получили гораздо большую самостоятельность. Националистические конфликты вспыхивали то там, то здесь, но и они неизменно затухали посреди всеобщей летаргии.
Маркс все-таки оказался прав. Все определяет экономика. И, в конце концов, именно экономика раздула тлеющие угли этнических конфликтов. Пока Советский Союз старался обрести себя, сперва при Горбачеве, а потом под властью троицы жалких политических ничтожеств, которые попытались править после бесславного завершения «горбачевщины», весь остальной мир вырвался далеко вперед на волне целой череды технологических прорывов. А у Советского Союза, казалось, никогда и ничего не получалось, никакие новые подходы не решали все углублявшихся проблем, порожденных его относительной отсталостью. С огромным трудом, с пронзительным скрипом СССР делал шаг вперед. А тем временем Запад успевал сделать три или четыре. А Япония - все пять. Потом в результате выхода из игры Америки и нейтралитета Европы возникла японско-исламская ось. Сочетание японской технологии с природными и человеческими ресурсами исламских стран дало прекрасные результаты, что не могло не привлечь внимания нищих и традиционно мусульманских республик Средней Азии, а также Азербайджана. Полная неспособность государственной медицины и центрального правительства вообще справиться с последствиями нескольких лет эпидемии чумы, а также последовавшие за ней вспышки голода подожгли запал. Оглядываясь назад, Бабрышкин удивлялся только одному - почему мина так долго не взрывалась.
И вот теперь, как уже не раз случалось в истории, русские и их этнические братья одни стояли против нашествия азиатских орд. Даже восточноевропейцы, давно уже порвавшие связи с Россией, с удовольствием и даже злорадством наблюдали за настигшим некогда могущественных русских возмездием.
К счастью, Китай оставался погруженным в сон. Китайцы как раз переживали один из своих долгих периодов самосозерцания и только изредка приоткрывали один глаз, бросали взгляд на Японию и засыпали снова, удовлетворенные тем, что на их тщательно очерченную среду влияния никто не покушается. Развивающиеся - а точнее, безнадежно неразвитые - страны «третьего мира» поддержали право среднеазиатских республик на независимость, мстя обанкротившемуся Советскому Союзу за то, что он давно уже перестал снабжать их товарами и оружием. Русские снова остались одни перед лицом опасности, с обреченностью ощущая, что история повторяется: монголы, татары, турки и вот теперь закованные в броню орды, вынырнувшие из азиатского мрака. Даже возможность быстрого ядерного ответа, подобного тому, который спас американцев в Африке, мир отнял у них, живо поймав их на слове после атомного удара США по Претории и самоубийственного размена ядерными выпадами на Ближнем Востоке, когда всего за три дня с лица земли исчезли целые народы. Советы тогда подняли крик, радуясь последнему шансу выйти на мировую арену, и принялись настаивать на полном ядерном разоружении. И впрямь, все ядерные арсеналы были уничтожены - какой идиотизм! И что осталось? Бабрышкинская горстка танков и БМП - вот и все.
