Виталий Сертаков - Сценарий «Шербет»
Я смотрю и убеждаю себя, что все это понарошку. Что выступать будут специально подготовленные йоги и каскадеры, что нас нарочно запугивают, чтобы потом посмеяться. Я смотрю на одноклассников, они тоже таращатся на экран. Шоу прерывается рекламой оружия, мы закуриваем, нервно хохочем. Да, это не «Жажда»…
Так хочется, чтобы все оказалось понарошку.
И в то же время неистово хочется, чтобы кто-то умер на экране. Мы не говорим об этом слух, но в расширенных зрачках — одинаковое желание.
«Свобода… — сплевывает под ноги солистка „Утреннего инцеста“. Она задумчиво ковыряет пальцем дыру на юбке, она словно забыла о миллионах зрителей. Свобода… Да какое, на фиг, право вы имеете рассуждать о свободе? Что могут знать о свободе кролики, обеспеченные кормом и автопоилкой? Вы для начала сделайте хотя бы это!.. — Девушка демонстрирует жуткие рубцы на внутренней стороне запястья. — Вы, зажравшиеся, обтрахавшиеся кроли, хоть раз пытались встать у зеркала с бритвой и пустить себе кровь? Вы свободу видите в том, что каждую ночь получаете новое тело в свою постель, а в гараже стоит новая тачка! Мы вам покажем, что такое свобода, которую вы пытаетесь запретить! Только остановить „Реаниматоров“ у вас кишка тонка!..»
Ведущая сценически грамотным движением извлекает ниоткуда длинную опасную бритву с перламутровой рукояткой. В ее руке — настоящий раритет, музейная реликвия. Девушка ставит ногу в рваном чулке на опрокинутую канистру и, ухмыляясь щербатым ртом, проводит себе бритвой по голому животу…
…Я смотрю в окно машины и не понимаю, что вижу. «Бентли» уже несется над Царским Селом, справа в сполохах фейерверков встает дворцовый комплекс, над колпаком кружит очередь туристических автобусов, ожидая права на посадку. С усилием поворачиваюсь к скрину. Такое ощущение, будто внутри шеи заклинила какая-то шестеренка.
— Ксана ни при чем, — чересчур ласково соглашается Коко. — Хочешь, котик, я сама поищу и выясню, где она работает?
—Нет!
— Отчего же так волнуешься? — Она быстро проводит ладонью мне по лбу. — Или тебе страшно даже подумать об этом?
…Мне страшно. Я молчу, но мне страшно.
10. РЕАНИМАТОРЫ И Я
Я не успеваю отшатнуться и сам чувствую, что весь покрываюсь потом. Коко произносит пароль, и лимузин начинает спешно сбрасывать скорость.
Я сижу, до боли сжав кулаки, и пытаюсь представить себя на больничной койке. Похоже, к тому все и идет, не похожи ли эти симптомы на инсульт?..
Машина останавливается, мы не доехали, мы скатились к земле и встали на колеса в каком-то бесцветном тупичке. Коко с феноменальной скоростью общается сразу с двумя скринами, посылая запросы и молниеносно реагируя на ответы.
— Зачем тебе это надо? — кое-как выдавливаю я.
— Затем, что ты заплатил пять штук.
Она даже не соизволила обернуться, чтобы мне ответить. Снаружи возле нашей машины собирается небольшая толпа. Павловская нищета, ободранные дети, посиневшие взрослые, утомленные старухи. Изумленные аборигены с ужасом в глазах рассматривают шестиметрового леопарда. Кто-то из них пытается подойти ближе и моментально попадает в ослепительный луч света. Прожектор выдвигается где-то в области багажника, казенный бас предупреждает о последствиях. В свете прожектора я замечаю перекошенный дощатый забор, груды консервных банок и женщину с разбитой детской коляской. Толпа отбегает на безопасное расстояние.
— Я заплатил пять штук, чтобы мне доставили женщину из клуба!
— Именно этим, блондинчик, я и занимаюсь.
— Оставь мою жену в покое! Лучше скажи, эта рыжая засветилась хоть в одной базе данных?
— Не-а… Видать, только что прошла тотальный «мейкап», и вдобавок…
— Что вдобавок? — Я силюсь разглядеть происходящее на экране.
— Эту стерву не берут «Ноги Брайля»! — Коко порхает от одного компьютера к другому.
Мне совсем не нравится то, что происходит в переулке. Я догадываюсь, что личное авто Марианны Фор нелегко поразить даже из танка, но мою спутницу угораздило спуститься в несколько неудачном месте. Это еще очень мягко сказано; ближайший монорельс остался далеко позади. А вокруг — частный сектор, построенный из дерева. Этим домам должно быть лет по семьдесят, если не больше, и мимо нас не проехала еще ни одна машина…
— Но я «пробил» ее и даже нашел двоих ее двойников.
— А дальше?! — фыркает Коко. — Что толку в поиске, котик, если нет данных по человеку?
Она поворачивает скрин, и тут до меня доходит. В руках этой крашеной стервочки совсем не та версия «Ног Брайля», которой меня снабдила госпожа подполковник. Этот компьютер свободно общается с базами милиции. Рыжей девицы в базах нет; один за другим вспыхивают отказы региональных управлений.
Невольно я смотрю на Коко другими глазами, я мысленно цепляю ей лейтенантские погоны. Пожалуй, ей подошли бы и капитанские. Хотя все это полная чушь, в таком случае девочку давно бы замуровали в бетон в подвалах «Кролика». Марианна же не идиотка, если только…
Вот именно. Если только госпожа Фор не начала официально брать на службу спецов из Управы. Чтобы укрепить свои позиции в борьбе с другими силовиками…
— Кто же она такая, эта девка? И как ты планируешь ее найти, если ее нигде нет?
В углу скрина колеблется тот самый портрет рыжей, в обнимку с Ксаной.
— Ты вообще представляешь, котик, что означает, когда человечка нет? Вот он живой, но его нет нигде…
— Представляю. Если бы я работал на прежнем месте, я запросил бы федералов, базу дипкорпуса и МЧС.
— Отличная идея, — смеется Коко и поворачивает ко мне второй скрин.
Полупрозрачное полотнище обретает глубину и яркость. Поиск уже произведен, причем даже такими способами, о которых я, отработав десять лет в Управе, не подозревал. Женщина, которую мы едем ловить, не зафиксирована нигде. Она призрак, фантом, привидевшийся моей «стрекозе» в полумраке клуба «Ирис и карамель». Она фантом, записанный чипом Костадиса. Ее нет нигде, кроме…
Кроме клуба «Ирис и карамель».
Любознательная деревенщина подобралась к машине слишком близко. Я разглядываю этих качающихся существ, и они совсем не кажутся мне похожими на людей. Крайне сомнительно, что по этой дороге вообще ездят машины. Теперь я различаю грязь, ветки и какие-то обломки прямо на разделительной полосе. Там же, в темноте, сидит ребенок, невозможно определить его пол и возраст. С ребенком что-то не в порядке, голова свесилась набок, он копается руками в картонной коробке. Мы с Коко словно наблюдаем океаническое дно из иллюминаторов батискафа. Точнее, наблюдаю один я, блондинке наплевать. Мы спустились в ядовитую лакуну и никогда не выйдем наружу. Даже если заклинит мотор и кончится пища, мы не осмелимся шагнуть на океаническое дно. В районе Большой Охты опасно, но это всего лишь район города, и он вынужден жить по городским правилам. Там понимают русский язык, там понимают язык денег и язык оружия. Здесь, в поясе брошенных кварталов, все иначе.
Пушкин огорожен и закрыт для отребья. В Пушкине готовят очередной роскошный карнавал. На это стоит посмотреть, ради летнего праздника слетаются сотни знаменитостей. В Павловске огорожена дворцово-парковая зона и коттеджный поселок, куда мы и направляемся. Все, что вне зоны застройки, мало кого интересует. Клео как-то за рюмкой призналась мне, что в отчетах убойного отдела появился даже особый термин — «потерянные деревни». Термин возник семь лет назад, после того как правительство официально признало, что не может обеспечить законность и уровень коммунальных услуг на территориях с «отрицательным демографическим балансом». То есть везде, кроме десятка крупных мегаполисов. Везде, где невозможно подсчитать, сколько осталось жителей, способных адекватно общаться с властью.
Они похожи на нас, но только издалека, эти люди из «потерянной деревни». Снова включается прожектор, на сей раз — выдвигается из капота. За мягким светом следует вспышка, такая яркая, что даже в салоне, за слоем тонировки хочется протереть глаза. «Бентли» делает последнее предупреждение. Представляю, каково пришлось тем любопытным пацанам на улице. Мальчишки катаются в грязи, закрыв руками лица. Все происходит бесшумно, как и положено на дне океана. Взбаламучена пыль, колышутся водоросли, проносятся стайки неприятных созданий. Коко и ухом не ведет. Мне кажется, что давно бы следовало вызвать милицию, во всяком случае, я бы именно так и поступил. Впрочем, я никогда в жизни не остановился бы поздно вечером в неосвещенном пригороде, вне зоны милицейского контроля.
— Ты спрашивал, как давно твоя жена посещает «Ирис»?
— Нет…
— А в каких клубах она еще бывает, говорила?
— Во многих… но я узнавал сам.
— Иными словами, котик, ты за ней шпионил, верно? Тебе нравится подглядывать за женщинами? Тебе нравится смотреть, как они поправляют одежду, нравится заглядывать в женские уборные?
