Ярослав Коваль - Боец Демона-Императора
Уворачиваясь от очередного выпада, сделанного с легкостью полета бабочки, я отшатнулся назад и наткнулся бедром на каменное основание огромной вазы. Разлапистые ростки венчающего ее лианообразного растения хлестнули меня по лицу. Соображать было некогда, да бой и не место для размышлений. Я оперся руками о камень и оттолкнулся от него, целя пяткой Оэфии в живот. Живота на прежнем месте не оказалось, зато ступней удалось парировать удар мечом — тоже рефлекс с ее стороны, отмахиваться оружием от опасности.
Уцепившись руками за ту же каменную опору, я развернулся в прыжке и все-таки толкнул девицу, хоть и не так сильно, как хотелось бы. Не в живот, а в плечо, защищенное кожаной бронькой. Чуть отогнал и попытался ударить уже рукой, «когтем» — если не в лицо, то где-нибудь рядом.
Она запутала меня парой заковыристых приемов, которые я припомнил лишь отчасти только постфактум, теперь же воспринял только промельк рук и меча Оэфии, мельтешение стен и неба над головой. Взвизгнул металл, болезненно пройдясь по предплечью, и я обнаружил, что прижат к полу мечом, прошедшим под одним из ремешков доспеха. Приопустившись на колено, Оэфия держала у моего горла нож и, хотя смотрела на меня, всем своим видом показывала, что ждет обращения императора.
Его величество без спешки отставил кубок.
— Что скажешь, Паль?
Девушка пожала плечами и медленно поднялась. Меч она хоть и выдернула, но держала так, что, захоти я вскочить, наверняка напоролся бы на кончик.
— В принципе он ничего. Но не выше среднего.
— Как считаешь, есть у него перспективы?
— Я бы сказала, что нет.
У меня болезненно смерзлось в животе. По логике, и если верить литературе, перед глазами должна была пробежать вся жизнь, но я подумал только о том, что все заканчивается как-то совсем не так, и мысли крутились вокруг того, «интересно, что я почувствую».
Но Оэфия не спешила меня дорезать, и, когда я взялся осторожно подниматься на ноги, никто мне в этом не препятствовал. Девушка даже подмигнула мне, убирая меч в ножны, — похоже, сравнительно легкая и очень быстрая публичная победа вполне ее успокоила. Нет, убивать она меня явно не собирается. Появившийся в дворике Исмал — хмурый, но спокойный — дал мне знак идти прочь, освободить место для следующей пары. Удивил меня и Аршум — он улыбался и ободряюще кивал мне.
— Ну что ж… — Хунайд поймал меня за локоть и оттащил в сторонку, под арку. Прочь с высочайших глаз. — Иди к себе, собери те свои вещи, которые действительно принадлежат тебе, те деньги, которые тебе давали, и можешь быть свободен.
— В каком смысле? — опешил я.
— В прямом. Император отпускает тебя. Плащ с аграфом ты забрать не имеешь права, но можешь взять ленты и браслеты, которые тебе вручили в награду. И оружие.
— Э-э… Я не понял — меня что, выгоняют?
— Вроде того. Но ты ведь хотел этого, не так ли?
— Я хотел не этого. Верните меня на родину, и будем считать, что мы квиты.
— Тебе уже объясняли, что это невозможно. Но ты ведь хотел свободы, я прав? Вот она тебе, твоя свобода, иди и делай что хочешь. Можешь биться, а можешь заниматься чем-то еще — теперь только тебе решать. Но имей в виду, что бойца, выступавшего перед императором, возьмет к себе любой стадион и любая школа. Обдумай это на досуге.
— Знаете что, в гробу я видал ваши игры, — со злобой ответил я, совершенно не стремясь сдерживаться. Вспышка ярости, накрывшая меня, как цунами накрывает порт, была такой неодолимой и мощной, что сопротивляться было немыслимо. В порыве подобной одержимости запросто совершают убийства. — Вместе со всеми вами.
Помощник мастера не стал бить в челюсть, он просто усмехнулся мне в лицо, и это, пожалуй, задело сильнее.
— Как тебе угодно. Иди с ним, — приказал он одному из слуг. — И помоги потом найти выход из замка. Маг заглянет к тебе, чтоб снять надзор.
Если я и ожидал чего-либо, то уж никак не подобного, и потому сперва у меня не было даже простого понимания, что же, в конце концов, происходит? Буксовало воображение, что уж говорить о детальном анализе происходящего и будущего. В комнате, которую занимал уже достаточно продолжительное время, чтоб привыкнуть считать ее своей, я под бдительным присмотром сопровождающего вытащил свою старую одежду, увязанные в носовой платок деньги, те самые браслеты и ленты. Хотя последние сперва хотел бросить. Что я, девица, зачем мне ленты?
Но слуга следил так бдительно, чтоб я не упер чего лишнего, что не взбеситься тут было сложно. В старый потертый рюкзак со всеми теми вещами, которые были при мне еще при захвате, я теперь покидал все то, что мог счесть своим. Слава Богу, что не заставили раздеться — лицо у слуги было такое, будто я его обворовал на комплект одежды, однако намекнуть на это он не решился.
А другой за моей спиной уже стаскивал простыню с постели и засовывал в общий ком белья использованное полотенце. Видимо, спешили подготовить комнату для другого гладиатора. Мне здесь больше не было места.
Через несколько минут, когда я уже успел покидать свой нехитрый скарб в сумку и закрыть молнию, а комната приобрела совершенно свежий, безжизненный облик, через порог шагнул один из тех магов, что приглядывал за нами, чужаками. Он поднес к моему уху какую-то подвеску на цепочке, при помощи короткой металлической фигни, напоминающей скальпель, сковырнул-таки браслет с предплечья. Оглядел меня равнодушно и ушел.
Все это произошло так стремительно и резко, как тут избежать растерянности? Я так недавно поселился здесь и только-только начал привыкать к новому образу жизни, только-только приспособился к нему и начал находить в случившемся положительные стороны… И вот уже меня вышвыривают прочь, при этом никого не интересует, что со мной будет дальше, как раньше не интересовало, выживу я или нет.
Вроде успев свыкнуться с местным откровенным цинизмом, в эти минуты я взъярился снова. Само собой, мне хватило здравого смысла и привычки обитать в обществе, чтоб не кидаться на слуг или охрану с оружием в стремлении всем показать, как я зол. Через несколько минут я оказался за воротами, и здесь к ярости примешалась самая настоящая растерянность. Передо мной лежал город, без спешки готовящийся к ночи. За моей спиной гвардейцы скрипели запорами, собираясь закрывать ворота замка — их запирали ежевечерне, в одно и то же время.
Это был чужой мир, к тому же толком мне не известный. Что здесь полагается делать, выйдя за ворота императорского замка? Я подумал о том, что если не хочу ночевать под открытым небом, лучше поспешить с поисками ночлега. И предпочтительней отыскать постоялый двор подешевле. Деньги у меня есть, но много ли тех денег? Хватит ли на то, чтоб прокормиться хотя бы неделю?
Практические соображения живо вытеснили как первоначальную панику, так и ярость. Все, что осталось от последней, — глубочайшая уверенность, что даже нищенство не заставит меня больше выходить на арену. Лучше уж я буду таскать камни или мести улицу. Уроды!
Место, которое я выбрал для ночевки, все-таки явно было не из самых дешевых. Здесь предоставляли комнаты, а для особо безденежных — закутки в общей зале, за небольшую, сопоставимую со стоимостью ужина плату. Растягиваясь на соломенном матрасе, который мне пришлось делить с каким-то дурно пахнущим мужичком, одетым в бурое (так здесь одевались представители самых низших классов общества — те, чья работа была тесно связана с физическим трудом), я подумал, что надо бы найти вариант еще дешевле. Иначе до первой зарплаты могу не дотянуть.
А если дешевле — то определенно на окраине.
Я совершенно не знал этого мира и здешней жизни. Как здесь ищут работу? Какие условия ставят? Как спросить об этом и не быть с ходу поднятым на смех (потому что в этой ситуации скорее можно будет ожидать издевательства и злых шуток, нежели достоверной и полной информации)? Принято ли здесь ходить по домам и заведениям и просить работы? Или за подобное поведение меня запросто могут кинуть в тюрьму или руки-ноги отрубить на площади?
Почти вся ночь прошла в этих безрадостных размышлениях. Я ворочался, убирая нос от волн неаппетитных запахов, кутался в плащ, потому что одеял здесь посетителям эконом-класса не выдавали, и больше думал, чем дремал. Комфорт не на уровне, однако за него выложены Живые денежки. Эк тут все сложно и напряжно…
Утром, едва солнце успело осветить зальцу, по ней уже принялись шастать местные заспанные работницы, босоногие, но в платках на голове. Они шоркали вениками, двигали скамьи, с противным звуком скребли столы, однако храпящих постояльцев не теребили. Потом запахло дымком — похоже, растопили печку, зашумели посудой. Здесь уже притворяться спящим стало совсем не по себе.
Остальные постояльцы поднялись все разом и попозже, чем я, — когда повариха притащила в залу котел с кашей, видимо, завтрак. Посетителям никто не командовал подъем, никто не вопил и не объявлял, что завтрак готов. Все как-то сами поняли, что надо просыпаться, причем именно сейчас, словно по запаху или по наитию, и сразу же, оттащив в сторону матрасы, уселись есть.
