Саймон Кларк - Кровавая купель
Я посмотрел, прищуриваясь против солнца. В десяти футах у меня над головой, развалясь на плоской крыше конюшни, как сам Дьявол, сидел Таг Слэттер. Первое, что я заметил, были его тяжелые сапоги.
Обычно они были чистые. А сейчас были так заляпаны засохшей кровью, будто он прошелся по бойне.
– Чего это тут творится, Атен?
Я изложил ему как можно короче. Меньше всего мне хотелось стоять и болтать с этой татуированной обезьяной.
Слэттер сплюнул, не попав в меня примерно на ярд.
– Самое время было кому-то взять власть. Миддлтон – говно.
Я не стал отрицать.
– А ты, Слэттер? Тебя недели две не было видно. Далеко был?
– Прилично. Мой старик меня подловил. Он следил за мной с самой фермы, где эта сука Кин копыта откинула.
– А где он теперь?
– Я его убрал.
Я снова посмотрел на его окровавленные сапоги, и мне нетрудно было представить себе, что случилось.
– Атен! Тебе придется сделать то же со своими.
– С моими? Я их не видел с тех пор, как мы съезжали с Селби-роуд по дороге сюда.
– Потому что ходишь, как пидор, с закрытыми глазами.
С этими словами Слэттер резко повернулся и исчез, оставив на крыше ржавые следы от сапог.
Я покачал головой и пошел своей дорогой. Типично слэттеровская подначка. Мама с папой отсюда за много миль… Может быть, их уже нет в живых.
Подойдя к бензовозу, я вытащил из кабины инструменты и приступил к работе. Боксер хотел, чтобы до зимы привезли еще топлива.
Через десять минут притащился Мартин Дел-Кофи, волоча по пыли развязанные шнурки.
– У вас занятой вид, мистер Атен.
– Это потому, что я занят. Что-то тебя давно не было видно. Чего ты хочешь?
– Да, вы не любите обиняков, мистер Атен. – Он разглядывал свои вычищенные ногти. – Я слышал, что было вчера вечером и что в Эскдейле появился новый владыка и хозяин. Каков он?
– Боксер? Ему семнадцать. Несколько месяцев проходил обучение в армии. По-моему, его где-то внутри гложет чувство вины, что он все лето валял с нами дурака. По-настоящему ему хочется порядка и дисциплины. Думаю, через месяц-другой мы тут все будем ходить в мундире и отдавать честь.
– Что ж, в подобной ситуации и нужен лидер с большой палкой. Миддлтон – демократ; его образ действий – “давайте-будем-действовать-вместе-как-разумные-люди” – был обречен изначально.
– Так, значит, ты это предвидел, Дел-Кофи? Потому-то ты и ушел жить в деревню?
– Мне нужен был покой для работы. Я хмыкнул и выбил воздушный фильтр. А Дел-Кофи говорил:
– Значит, у него есть настоящие качества лидера?
– Откуда мне знать? Мое дело – железяки да смазка. Строить психологические профили я не умею.
– Может, и нет. Ник Атен. Но ты знаешь, как формируется сообщество на улицах, кто поднимается наверх. Кто может возглавить банду.
– Боксер – не хулиган. Талантами не блещет, но под руководством Миддлтона он вернет общину к норме.
– То есть он из тех, кто слушает доводы разума?
– А! Значит, у тебя была причина появиться. – Я выдул грязь из фильтра. – Тебе от него что-то нужно.
Дел-Кофи улыбнулся:
– Видишь, ты не такой серый, как притворяешься, Ник. На самом деле ты проницательный. По правде сказать, мне нужна помощь в исследованиях. Мы с Китти работаем каждый Божий час.
– Ты ее не получишь. Боксер сказал просто и ясно – что сделано, то сделано. И хочет он всего лишь создания привычной рутины, когда каждый держится расписания.
– Я с ним поговорю.
– Твои похороны, Дел-Кофи. Курт попытался убедить Боксера, что вставать раньше девяти – это для дураков. И теперь у Курта вид, будто ему на губы нашили кусок сырого мяса.
– Послушай, Ник! Креозоты меняются. И сейчас они могут представлять собой большую угрозу, чем в момент начала катастрофы. – Дел-Кофи оглянулся, будто боялся, что его подслушают, и нагнулся ко мне. – Три недели назад я видел, как двадцать Креозотов собрались на большом холме, откуда видна гостиница. Они пришли за час до заката солнца. Вы тут так веселились, что вряд ли видели дальше собственного носа, не говоря уже о том, чтобы глянуть на полмили вперед. – У Дел-Кофи руки тряслись от возбуждения. – А я глядел в подзорную трубу. Они просто стояли и очень, очень пристально следили, что происходит на территории гостиницы. На закате они повернулись и ушли за гребень холма.
– Значит, стояли и наблюдали? – Я посмотрел ему в лицо. – Это же хорошие новости. Они наблюдают, но больше на нас не нападают.
– Пока не напали. Это не значит, что они не нападут в будущем. Если мы хотим выжить, нам надо узнать побольше.
– Ну, их же было всего двадцать. А нас здесь три сотни, и автоматов и патронов у нас хватит на целую войну.
– Но ты не видел их лиц. Ник. Если бы видел, ты бы знал – просто знал, – что они что-то замышляют. – Дел-Кофи перевел дыхание. – Из моих данных за последние месяцы я делаю заключение, что взрослое население переживает какую-то трансформацию вот тут. – Дел-Кофи похлопал себя по голове. – То, что мы видели в Донкастере – яростное и безумное поведение, – это только первая стадия непрерывного процесса. Взрослые проходят психологическую метаморфозу. Тела их остаются прежними, но разум перестраивается. Знаешь, как если поставить на компьютер улучшенную программу – аппаратура та же, но работает уже лучше. Ты меня понимаешь? Или как если заменить двигатель в машине более мощным. Помнишь отца Слэттера? Он слышал что-то, чего никто из нас не слышал. И я видел этих взрослых на холме. Они были за полмили от нас, и все равно они видели, что творится в отеле, как если бы смотрели в бинокль. И вот еще что… Я был в деревне, и когда я позвал Китти посмотреть в трубу, Креозота на холме повернулись к моему дому. Они меня действительно слышали! Да не строй ты гримасы. Ник, я ничего не придумываю! Изменения в их головах радикально улучшили обработку сигналов от органов чувств: зрения, слуха, обоняния… Я бы сравнил их способность слышать с собачьей, которая очень хороша.
– О’кей, Мартин. Значит, ты сказал вот что: горстка психов, выглядящих как бродяги, превращаются в суперменов.
– Ну, не совсем так. Но эта психологическая метаморфоза улучшает некоторые аспекты их нервной деятельности.
– Ладно. – Я обтер руки ветошью. – Пойди расскажи это Боксеру, и он либо посмеется до колик, либо расквасит тебе нос.
– Но это правда. Ник. Надо выслать группы на проведение полевых исследований. Надо узнать, куда мигрируют Креозоты, надо узнать, кому они сигналят, что значат выложенные в полях символы и…
– А где сейчас эти Креозоты? Если Боксер их увидит, он, может быть, хотя бы тебя выслушает.
– Бог знает, – пожал плечами Дел-Кофи. – Два дня они вели наблюдение за гостиницей. Сейчас они исчезли. Я нашел признаки, что они стояли в следующей долине возле дамбы.
– Тебе знаешь что надо? Показать Боксеру толпу кровожадных Креозотов. Таких слов, как “исследования”, “гипотеза” и “психология”, в его словаре нет.
Дел-Кофи вытащил из кармана конверт:
– У меня есть фотографии.
– Как ты их сделал?
– Во второй вечер. Я прокрался на соседний холм с камерой и телеобъективом.
Черно-белые фотографии были достаточно четкими, будто сняты местным эскдейльским умельцем. На них были двадцать мужчин и женщин, наблюдающих за гостиницей и ее играющими обитателями. Они были похожи на натуралистов, исследующих образ нашего поведения, – как будто они унесут куда-то собранные сведения и используют при выработке стратегии.
Одежда обвисла, длинные волосы спутались, у мужчин были бороды. Один старик держал длинный шест. Случалось вам есть шашлык? На шест были нанизаны маленькие головы.
Дел-Кофи показал на человека с шестом:
– Это мой дядя. Он воспитывал меня вместе с матерью. А это… – он показал на шест с головами, – кажется, это мои двоюродные братья.
Вдруг гудение пчел в цветах стало невероятно громким. Я показал на мужчину и женщину, стоящих на гребне холма:
– А вот мои родители.
Глава тридцать вторая
Четырнадцать дней прошли. Дэйву Миддлтону оставалось жить семь дней.
– Ох!…
– Я тебе сделал больно?
– Нет… хорошо… ох, как хорошо!
Я лежал на спине, Сара надо мной. Солнце раннего утра подожгло занавесы пламенной иллюминацией.
Она прижималась ко мне, обнаженная, тяжело дыша, опустив голову и уронив волосы мне на грудь.
Повеление Боксера. Работать шесть дней в неделю. На седьмой день – отдых и развлечения. Мы с Сарой жадно повиновались.
Она целовала меня в лицо, в шею, в грудь, энергично двигаясь всем телом и тяжело дыша. Мои руки ласкали ее груди, загорелые за много дней на солнце.
– Не бросай меня, никогда не бросай меня. Ник, никогда… ах!… обещай… никогда…
– Обещаю… сумасшедшим надо быть… чтобы бросить… такое… Как ты КРАСИВА! БОЖЕ!
Десятью минутами позже мы лежали тихо, переплетя руки и ноги, глядя на танцующие в лучах пылинки.
