Юлия Рыженкова - Мелкий Дозор (сборник)
Из-за угла несмело выглянул дежурный по отряду заключенный Самохин, помялся в сторонке, затем решился.
– Мужики, – издалека окликнул он развалившихся на виду у всего честного мира приятелей, – че творите-то? Нельзя же в тапочках из отряда выходить! Переобуваться надо, мужики! Мне же влетит, мужики!
– Мужики… – передразнил его Лыко. – «Мужики» сейчас во-он там вкалывают, Самохин, в промзоне. А мы… – И тут он зычно продекламировал: – «Мы вольные птицы, пора, брат, пора!» Откидываемся мы сегодня, Самохин, так что не гуди. Садись-ка лучше рядышком.
Дежурный по отряду еще постоял в стороне, потом приблизился, робко сел на краешек скамьи.
– И все равно – нехорошо это. Зачем вам в тапочках-то выходить? Холодно же.
Лавочка располагалась аккурат напротив шлюза – двойных решетчатых ворот из промышленной зоны в жилую. Между воротами – пространство десять на десять метров. После смены сюда порциями человек по сорок-пятьдесят запускали заключенных, закрывали решетку со стороны промзоны, шмонали каждого и только после этого открывали ворота в жилой сектор. И так – раз двадцать, пока все работяги не пройдут через шлюз. Но сейчас там было пусто – рабочий день в разгаре. Сквозь решетки виднелся кирпичный фасад ближайшего цеха.
Вдруг дернулся Фирмач, вытаращил глаза и, вытянув длинную руку, молча указал туда, на ту сторону.
– Йе-ех ты! – изумленно воскликнул Лыко и пихнул локтем в бок Самохина. – Ты смотри-ка!
Из двустворчатых дверей цеха выскочил числящийся в беспредельщиках Махмудов, выскочил – и помчался не разбирая дороги. Следом за ним припустил совсем молоденький, недавно переведенный в колонию из малолетки Тараскин. В руках у последнего было что-то длинное, массивное, маслянисто сверкающее на солнце.
– Сабля! – ахнул Самохин.
Это действительно была сабля – не оружие, а деталь станка, приспособление для форматной рубки сетки-рабицы. Весом в два пуда, намертво прикрученная к подвижной рабочей поверхности станка – эта дура теперь почему-то оказалась в руках юного заключенного. Десять секунд погони, замах, удар – и бритая голова Махмудова лишилась темени.
Заключенные на лавочке ошарашенно переглянулись, затем Фадин расплылся в улыбке.
– А кто у нас сегодня дэпээнка? Во-от!
* * *Угорь и Степанов обменялись взглядами.
– Едрить твою редиску… – Евгений, считавший из памяти Самохина страшную картину убийства, сам не заметил, как употребил раздумчивую присказку участкового Денисова из далекого Светлого Клина. – Слу-ушайте, Самохин, а не показалось ли вам в тот момент, что все было подстроено? Двое заключенных напоследок решили насолить помощнику начальника колонии Зуеву… ведь убийство, получается, в его смену произошло? Решили насолить, подбили Тараскина, а сами уселись на скамейке, словно в зрительном зале – наблюдать спектакль. Что скажете?
– Да что тут скажешь, гражданин начальник? – Самохин, раскрасневшийся во время рассказа, вновь сник и побледнел, ему было крайне неуютно в незнакомом кабинете. – Кто же на такое подпишется-то? У Тараскина срок был небольшой, через годик, глядишь, условно-досрочное заработал бы. А тут – мокруха. Не-е, гражданин начальник, он бы не согласился ни за какие ништяки.
– А если бы эти двое ему пригрозили?
– Лыко с Фирмачом, что ли? Да ну-у! Им тоже резону не было – они же, почитай, уже откинулись. Да и удивились они страшно! Ну, натурально, не при делах они были.
Угорь вздохнул и отпустил Самохина.
– По крайней мере он искренне в этом уверен, – бросив короткий взгляд на Степанова, пробурчал Евгений.
– И я искренне уверен, – кивнул надзорный. – Мало того что я лично брал показания с Темных, мне удалось еще и с Тараскиным немножко… пообщаться, прежде чем его изолировали и увезли из колонии.
– Черт знает что! – недовольно ругнулся Евгений. – Одних освобождают, другого изолируют… Что вам успел рассказать Тараскин?
– Тараскина я только обследовал на предмет постороннего воздействия. А рассказали мне уже другие.
– Ну?
– Ему дали три года за хулиганство, когда он был еще несовершеннолетним. Год отсидел в малолетке, потом – относительно недавно – перевели сюда. В колонии для малолетних он себя никак не проявил, не борзел, не крысятничал, в «активистах» не числился, потому и тюремный телеграф ничего толкового сюда не передал. Симпатичный мальчик без роду без племени, без статуса. Пока блатные решали, как с ним быть, беспредельщики сделали свой заход: сначала предложили поработать «шестеркой», а когда он их послал – Махмудов пообещал, что опустит пацана. Долго вокруг него ходил, чуть ли не неделю страху нагнетал. Ну вот и…
– М-да… Значит, воздействия не было? Никто Тараскину не внушил, что с обидчиком следует разделаться? Никто не пригрозил, что доберется на воле до его близких, если он не выполнит указания? Скверно… Вот что, Степанов: дело к вечеру, и домой мне возвращаться смысла нет, проще переночевать тут. Сможете достать мне раскладушку? Я бы прямо в кабинете и расположился. Сделаете? А я пока прогуляюсь, поразмышляю…
Стемнело так быстро, что Угорь почувствовал себя в другой какой-то реальности: вроде только что, во время обеда, ярко светило солнце… потом он вызвал Самохина… потом пообщались со Степановым… и, собственно, все – ночь на дворе.
Евгений прошелся туда-сюда в «химическом» свете фонаря перед административным корпусом, затем, вспомнив утренний маршрут, неторопливо двинулся в сторону клуба. Справа светились окна бараков, слева от столовой несло печным дымом. То и дело он примечал неясные тени и обходил их по первому слою – пусть охрана спокойно дежурит на местах, незачем тревожить ее и объяснять каждому солдатику внутренних войск, по какой такой причине заезжий следователь шляется в темноте по зоне, беспрепятственно минуя перекрытые локалки.
Расследование шло вовсе не так, как он себе представлял. Кусочки мозаики не просто не хотели складываться – они будто бы находились в совершенно разных, непредсказуемых местах: один в Австралии, другой подо льдами Арктики, третий на Марсе. Ну как, как связать убийство Махмудова с исчезновением Горина накануне? А есть ли связь между то ли перепутанным, то ли украденным «подогревом» и гибелью четверых заключенных-Иных?
Не зная всей специфики зоны, не зная отношений внутри нее, Угорь терялся, не представлял, какие вопросы важны, а каких и задавать не стоит. Ведь глядишь – и всего одна фраза прольет свет на произошедшее! Но где ж ее взять, фразу эту… Не проверять же всех и каждого «ментальным щупом»?! Заклятье слишком сильное, без веской причины его употреблять не следует. Да и безосновательное применение «длинного языка» налево-направо может вызвать бурю протеста со стороны Дневного Дозора – презумпция невиновности, мать ее! Хотя еще неизвестно, чем там пользуется следователь от Темных, распутывая то же самое дело…
И тем не менее: вон Федор Кузьмич Денисов, обычный деревенский участковый, вообще магию не использует – а дела раскрывает. «И еще какие дела!» – мысленно хмыкнул Угорь, вспомнив историю с тайной общиной.
В Сумраке он поднялся на второй этаж клуба. Вот здесь, почти в самом конце коридора, встретились Горыныч, Фагот и еще двое Темных. Почему здесь? Почему, кроме них, в здании вообще никого не оказалось? Вроде был вечер – самая пора сходить в библиотеку, почитать, поотжимать от груди штангу в спортзале, помастерить… ну, то, что они тут в художественных мастерских мастерят. И где был весь персонал?
Угорь попытался представить, как все произошло, – и не вышло. Не были мелом на полу очерчены контуры трупов, не было свидетельских показаний, кто где стоял в тот момент, когда сработало заклятье. Откуда оно взялось, кто его сотворил, почему не сработали охранные и блокирующие Силу амулеты тюремных Надзоров?
Покачав головой, Евгений двинулся обратно. Еще один вопрос занимал его: чего ради к Саньке в тот день явились все пятеро Темных? Тушенка – это, конечно, ценная штука в зоне, когда целыми днями жрешь «положняк», но разве не достаточно было отправить шныря? Хорошо, шныря бы Горин послал, да и Санька, наверное, тоже. Но впятером идти отбивать похищенные консервы, предназначенные Фаготу?! Бред какой… Ох, зря, зря Степанов не задержал в колонии Лыко и Фирмача! Впрочем, им-то Фагот мог и не сообщить, что же на самом деле было в «подогреве». Раз им подошла пора откидываться – то не их это дело.
– Вечер добрый, гражданин следователь! – неожиданно прозвучал в темноте насмешливый голос. – Мы ведь с вами, кажется, еще не пересекались?
– Бог миловал, надзорный, – не поворачивая головы в сторону говорившего, ответил Евгений.
