Артём Мичурин - Умри стоя
Отсутствие нормальных — то есть себе подобных — людей огорчало Глеба. Даже ненавистные гвардейцы больше не попадались на глаза. Вся охрана научно-исследовательского комплекса состояла сплошь из задохликов в чёрной униформе вооружённых жалкими пистолетиками по размеру едва тянущими на половину штатного ПА-7. Каждый раз, видя торчащую из кобуры крохотную рукоять, Глеб невольно улыбался, представляя себе Крайчека или Зуева, пытающихся приладить эту фитюльку в своей огромной лапище. Палачу-наставнику и ПА-7-то был мелковат. У высшей когорты штурмовиков на вооружении стоял H&K-25 «Гром» — тяжёлая модификация версия и без того немаленькой «двадцатипятки». Двухкилограммовый агрегат калибра двенадцать миллиметров имел магазин на двадцать пять патронов, и если повесить его на пояс гражданскому, «Гром» смотрелся бы примерно как ПА-7 на восьмилетнем ребёнке.
С того момента как убыли гвардейцы Симагина, пригодных для военной службы людей Глеб видел лишь дважды. И оба, судя по серой спецовке, как на нём самом, так же исполняли роль подопытных.
Первого — невысокого смуглого крепыша — Глеб встретил на четвёртый день пребывания в стенах НИКа. Знакомство было мимолётным, и всё, что удалось разглядеть, кроме неброской внешности — порядковый номер «8». А вот второго Глеб рассмотрел хорошо. Заметил издали, лёжа с запрокинутой головой. Да и как было не заметить? Гигант под два тридцать ростом едва помещался в коридоре, цепляя стену широченными плечами и сопя так, что стеклянная перегородка лаборатории теряла прозрачность, запотевая.
Старший Брат. Глеб слышал о них, но никогда прежде не видел, даже на фотографиях. Звероподобные солдаты Железного Легиона — родоначальника новой государственности, давшего ход объединению народа и земель в конце прошлого века, положившего конец смутным временам. Генетически модифицированные бойцы, наделённые невероятной силой и не чувствительные к боли. Настоящие живые танки, способные нести тяжёлую броню, защищавшую их от большинства видов тогдашнего стрелкового оружия. Они были царями битвы, опустошавшими мятежные города, повергавшими врага в ужас и отчаяние. Но с началом «ресурсных войн» время Старших Братьев ушло. Огромные и неповоротливые они стали лёгкой целью для противника, вооружённого крупнокалиберными винтовками и пулемётами. В конце концов, на смену утратившим былые преимущества Старшим Братьям пришли БИВни.
Бойцы Искусственно Взращённые. Эти, в отличие от своих легендарных предшественников, особой мощью похвастать не могли, да и в интеллекте сильно уступали. Но у них был другой козырь — период воспроизводства составлял всего два с половиной года, против шестнадцати лет для Старшего Брата. Однако и срок жизни у БИВней был недолог. Да им много и не требовалось. Полуразумные твари, напоминающие крупных — килограммов под сто двадцать — приматов, хорошо справлялись только с одной ролью — пушечного мяса. Чаще всего их, под самые брови накачанных эпинифрином, забрасывали в тыл врага, чтобы сеять панику и хаос в преддверии атаки основных боевых частей. Потери обычно составляли семьдесят-восемьдесят процентов. А те БИВни, которым посчастливилось выжить, в большинстве своём становились непригодны для дальнейшего использования. Наспех сформированная психика плохо справлялась с экстремальными нагрузками. Часть недавних союзников уничтожалась на месте, занявшими территорию войсками. Но потери быстро восполнялись непрерывно работающими в тылу БИВ-фермами.
Производство «солдат-бройлеров», поставленное на поток не хуже тушёнки, давало ежемесячный приплод от восьмидесяти до ста тысяч боевых единиц — выносливых, быстрых, способных вести огонь из стрелкового оружия и выполнять элементарные приказы. Если верить официальной пропаганде, БИВни ежегодно спасали миллионы жизней граждан ЕС, отдавая свои. Но тот, кто видел их в деле, понимал, что эти заявления имеют мало общего с действительностью.
Уж до Старших Братьев, — рассуждал Глеб, — им по эффективности точно было, как до Луны. Жаль, что «ходячие танки» ушли в историю.
И — кто бы мог подумать?! — вот он! Живое воплощение мощи, легенда! Стоит в трёх метрах. Так близко, что слышен стук его огромного сердца. Чудовищные мускулы перекатываются буграми под серой спецовкой. Рукав едва не трещит по швам на предплечье, стоит мясистым пальцам сжаться в кулак. Лицо — глянешь, не заснёшь. Скорее морда. Тяжёлая квадратная челюсть, широкий рот с губами, оттопыренными по краям из-за развитых клыков. Плоский, будто сломанный нос. Толстые, угрюмо сведённые брови, низкий скошенный лоб, и глубоко посаженые глаза, глядящие на безобидного лаборанта так, что приходить уверенность — жить ему осталось совсем ничего.
— Спокойно, лежите, — медик безуспешно попытался удержать Глеба в горизонтальном положении, но тот, не обращая внимания на жалкие потуги, сорвал датчик и встал с кушетки. — Немедленно вернитесь! Нельзя прерывать процедуру! Дьявол! Всё сначала…
— Талос, — прочёл Глеб на бирке усаживающегося в жалобно поскрипывающее кресло великана, — номер тринадцать.
Сон, обыкновенно приходящий вместе с командой «отбой», в этот вечер задерживался. Дисплей часов на прикроватной тумбочке высвечивал уже «23–50», а Глеб всё лежал, глядя в потолок, и думал. Думал о разном: о своём звене, оставшемся в Актау; о Гипербазисе; о гражданских с их странностями; о том, как много ещё не видел; об остальных двадцати трёх номерах; и, конечно же, о Старшем Брате. Образ могучего Талоса настолько плотно засел в мозгу, что любые мысли, рано или поздно, возвращались к «ходячему танку». И когда усталость, наконец-то, взяла верх над впечатлениями, Глеб погрузился в сладкие грёзы. Там он снова был в армии. На передовой. Шёл по выжженной чёрной земле, плечом к плечу с закованными в броню великанами. Слышал, как хрустят под их пятой кости испепелённых врагов. Полной грудью вдыхал чудный запах напалма, гексогена, пороха и горелого человеческого мяса. Шипела «Плазма», заливая истерзанный блиндаж огнесмесью, выли «Фениксы» Палачей, с чудовищной скоростью пожирая боекомплект в заплечных ранцах, ухала далеко позади артиллерия, сотрясали всё вокруг орудийные залпы «Циклонов», рвались снаряды, комья земли и пепел летели в лицо… А он шагал в полный рост, с улыбкой. Он был счастлив.
— Хватит спать! У нас полно работы!
Глеб открыл глаза и, увидев сияющее лицо Прохнова, с горечью подумал, что армейское и гражданское счастье несовместимы, даже взаимоисключающи. На часах светилось «5-51».
— Побудка только через тридцать девять минут, — проворчал он, спуская ноги на холодный кафель.
— Побудка? — спросил Георгий Андреевич. — Нет, сынок, это — начало новой жизни! Взгляни! — сунул он ворох распечаток под нос Глебу, но тут же спохватился и забрал. — Впрочем… Неважно. Нас ждут великие дела, юноша! Одевайся. Пора познакомить тебя с новым телом.
— Что?
Вдаваться в подробности Прохнов не стал, хоть и видно было, как его распирает, будто мальчишку, желающего похвастать невиданным артефактом. Он схватил Глеба за локоть и потащил в сторону лифта, где нажал кнопку 6 — этажа кибернетики — и ещё шире расплылся в улыбке, приподнимаясь-опускаясь на носочках.
— Да в чём дело? — попытался прояснить ситуацию Глеб, не на шутку обеспокоенный столь странным поведением убелённого сединами профессора.
— Сейчас всё увидишь, — отозвался тот и, ткнув пальцем в одну из великого множества табличных сумм на распечатке, экспрессивно взмахнул рукой. — Невероятно! Это прорыв! Магде, Магде… Твоя мать — гений! Чёрт возьми! Настоящий гений!
— Как скажите.
— За мной, — позвал Прохнов, возбуждённо шагая к бронированной двери без табличек, охраняемой двумя автоматчиками, и хлопая по карманам в поисках пропуска. — Чёрт! Да где же он? Ага! — протянул он охране извлечённую из недр синего халата карточку, после чего, не дожидаясь указаний, приложился к сканеру сетчатки глаза и плюнул в слюноприёмник анализатора ДНК.
Глеб, дождавшись своей очереди, проделал тоже самое.
Наконец, тяжеленная дверь, шипя гидроцилиндрами, сдвинулась внутрь и отъехала. За ней оказалось просторное, блестящее текстурированной сталью и слегка пахнущее машинным маслом помещение с идущими прямо по полу рельсами и множеством стоящих вдоль стен аппаратов, чьи очертания смутно угадывались под непрозрачным полиэтиленом.
— Что это? — спросил Глеб, когда запирающие штыри клацнули за спиной.
— Это, — вздохнул Прохнов, — склад несбывшихся надежд. Морг проекта «Композит».
Глеб снова принюхался, но ничего кроме уже распознанного масла не почуял.
— Морг?
— Да. Мертвецы, — профессор обвёл жестом странные предметы под чехлами. — Видишь сколько? По ним можно отслеживать летопись нашего проекта. Семнадцать лет. Год за годом. Неудача за неудачей, — он подошёл к ближайшему и стянул полиэтилен. — Это первый.
