Андрей Стерхов - Последний рубеж
И было так.
Будто стоит он в огромном зале с каменными сводами, а посреди этого наполненного молочным светом зала висит прозрачная сфера. Сама по себе, между прочим, висит, ни к чему не прикрепленная. А внутри нее устроен желоб, вывернутый в не имеющую ни начала, ни конца Ленту Стэнфорда. И по трем переплетенным между собой лепесткам катятся шары. Много-много шаров. И все сделаны из чего-то тяжелого, блестящего и живого. Вроде как из ртути. Или из стекла Грума. И вот он, Влад, смотрит на всю эту конструкцию и понимает, что шары катятся преступно медленно. Что на самом деле надлежит им катиться в тысячу, в десятки, сотни тысяч раз быстрее. Но чтобы они покатились правильно, для этого нужно кое-что сделать. И сделать это «кое-что» не так уж и сложно. Нужно в девяти ячейках каменного квадрата, расположенного у стены зала, изменить расположение пластинок. Всего лишь. На пластинках знаки вырезаны. Ориентируясь по этим знакам, и необходимо выстроить нужную комбинацию. И комбинацию эту Влад знает. Квадрат же каменный…
Тут кино закончилось, и Влад обнаружил, что фиолетовая дуга перестала ходить ходуном и натянулась.
Ему, сил нет, как захотелось дотронуться до этой, связывающей его с двойником пуповины. Захотелось дернуть ее, как дергают струну гитары. Захотелось услышать, как она звучит. Подыграть хотел мелодии, которая все еще слышалась. Но не успел.
«Умри, гадина!» – услышал он все тот же голос и оглянулся. И увидел огромный наконечник огромной же стрелы. Эта стрела, похожая размерами и формой на католический костел, летела прямо в него. Влад не испугался и не стал дергаться – он каким-то, бог его знает каким, чувством понял, что такова судьба. И смирился, поддаваясь бесстрастному фатализму.
Правда, в какую-то секунду просветления подумал, что стоит, пожалуй, взглянуть в глаза пославшей стрелу женщины – не так уж часто выдается возможность взглянуть в глаза своей судьбе.
Но та либо находилась еще настолько далеко, что была неподвластных глазу огромных размеров, либо вовсе была прозрачна. Что Влад легко допускал. Он понимал, что в этом неправильном мире возможно все. Даже то, что в принципе невозможно.
Стрела летела неспешно, как летают снаряды при замедленной съемке. Но приближалась неумолимо, как день казни или тормозящий на льду грузовик. И чем ближе она подлетала, тем меньше становилась. В тот миг, когда стрела пробила Владу спину под левой лопаткой, она достигла привычных для ума размеров.
Влад ничего не почувствовал. Стрела прошла сквозь него легко, как иголка сквозь ситец, и совсем безболезненно. Только сладостная мелодия оборвалась. Это было неприятно, но не смертельно.
Когда он понял, что не пострадал, тут же обернулся. И для того чтобы проследить за дальнейшим полетом стрелы, и – вообще.
«И вообще» навалилось в полный рост. Двойник исчез. На том месте, где он стоял, Влад увидел пробитую стрелой черную птицу. Подумал, что та самая, и сделал (не без труда) три шага, чтобы разглядеть, но птица – фьють! – исчезла. Правда, не совсем – превратилась в змею. Хотел пнуть куда подальше гадину, но и она исчезла. На сей раз с концами.
В результате с ума сводящих метаморфоз и трансформаций обратной эволюции на песке осталась лежать одна только стрела.
Одна, но не простая.
Испытывая любопытство, Влад подобрал ее и повертел в руках. По виду, вроде как арбалетная. Стало быть – болт. Сантиметров тридцать, не больше. Наряжен оперением из сероватого пергамента. Наконечник восьмигранный и отчего-то золотой. И тянется от его острия какая-то непонятная лиловая спираль. Мало того, ее саму оплетают две спирали потоньше – бежевая и темно-желтая. Эти две, правда, через секунду-другую растаяли, а вот лиловая осталась. Продолжала струиться как дым от сигареты. И не только струилась, но еще и шипела злобно. Да так разило от нее какой-то пакостью, что в носу свербело и хотелось чихнуть.
Влад попытался, взмахивая этим своеобразным хлыстом, сбить несимпатичную штуковину с наконечника, но не вышло – приклеилась намертво.
Еще пару раз щелкнул – никак.
А затем спираль, которая поначалу была небольшой – где-то, наверное, с полметра в длину, – вдруг стала увеличиваться в размерах и стремительно потянулась к небу. Небо было рядом, рукой подать, но вертлявая удрать не успела: в какой-то миг сверкнула яркая алая молния и оборвала диковинный процесс. Обе части перерубленной спирали подергались в конвульсии, после чего развалились на мелкие куски. Лиловый свет, который от них исходил, осыпался вниз холодными искрами победного салюта, а небо от такой развязки качнулось и ушло в даль дальнюю, где ему, вообще-то, и положено быть.
Влад не сразу понял, что упал, а когда понял, потерял сознание.
Но только на секунду.
2
Через секунду сознание вновь включилось, и Влад, наконец, увидел ту женщину, которая так за него переживала.
Это была всадница.
Осадив скакуна возле низкорослого кактуса, чем-то похожего на утыканного гвоздями бегемота, она прыжком спешилась и поторопилась на помощь.
Спасительница оказалась молода, замечательно сложена и красива той особенной красотой, которую знатоки, цокая языками и вкладывая в слово еще тот, старинный, смысл, называют неземной.
Но не ее упруго-округлые прелести сразили Влада. И не экзотический наряд – дикая смесь поделок домов высокой моды Ритмы и причудливо скроенных шкур и холстин. Все это он видел. И не раз. Потрясло то, сколько в ее выразительном смуглом лице было неподдельного сострадания. Вот что действительно торкнуло. Давно ему никто так не сочувствовал. По-человечески.
Когда девушка склонилась, солдат, обгоняя самого себя в желании выяснить все и сразу, спросил что-то вроде:
– Кто-что-ты-случилось?
– Землянин? – удивилась незнакомка.
Облизав сухие губы, Влад подтвердил:
– Землянин, землянин. Кто же еще? Смотрю, говоришь на всеобщем?
– Нет, я на нем не думаю.
– Понимаю, что не думаешь. Но ведь говоришь?
– А-а, ты в этом смысле… – Девушка какое-то время молчала, пробуждая свои познания во всеобщем языке, после чего сказала: – Ну да, говорю, конечно.
У Влада промелькнуло в голове: «До чего же, наверное, сложно жить на свете людям, в языке которых один и тот же глагол означает и “говорить” и “думать”. Как можно, право слово, всегда говорить только то, что думаешь?» Но излишне вдаваться в особенности национального мышления муллватов не стал, принялся знакомиться:
– Ты кто?
– Тыяхша, дочь Дахамо и Хенсы, – с достоинством ответила девушка и тряхнула длинными соломенными волосами.
– Тыяхша, – повторил за ней солдат, будто пробуя имя на вкус. Потом сам представился: – Ну а я – Влад. Сын Кирка и Дайаны.
Подложив под его голову свою походную сумку, Тыяхша спросила:
– С тобой, Влад, все в порядке?
– Пока не знаю, – честно ответил солдат. Попробовал встать, но, испытав невероятную слабость, вновь повалился. – Похоже, контузило по-взрослому. Так что, извини, буду разговаривать лежа. Не до этикета.
– Ты лежи-лежи, не вставай. – Тыяхша взяла его за руку, нащупала пульс и через десяток секунд сокрушенно покачала головой. – Здорово он тебя… Удивительно, что жив остался.
Хотя и было Владу худо, но мыслил он адекватно, поэтому с ходу попытался взять быка за рога:
– А ну-ка, подруга, давай как на духу: что со мной случилось?
Вместо ответа девушка очень красноречиво пожала плечами. Дескать, как «что случилось»? Все то же самое, что и с другими случалось, случается и будет случаться. Не ты, землянин, первый. Не ты единственный. И не ты последний. Но затем все-таки сказала:
– Чрра Ахап.
Влад легко перевел фразу на всеобщий, но, не будучи уверенным, что понял правильно, уточнил:
– «Зверь Бездны»? Так?
– Все верно, – кивнула Тыяхша и сказала как о чем-то само собой разумеющемся: – Колесо Времени сделало полный оборот. Время агалл уступило место времени тллонг.
Влад не понял.
Тогда девушка сказала по-другому:
– Зверь снова выскочил из Бездны, пришло время Охоты.
Пояснение не помогло, в чем Влад не постеснялся признаться:
– Мрак. Полнейший. Ты толком скажи, что происходит?
Сообразив, что землянин слишком далек от злободневных местных реалий, Тыяхша решила не вдаваться в детали и перевела разговор в практическое русло:
– Наступило такое время, когда нужно всегда быть готовым.
– К чему?
– К встрече с Чрра Ахап, конечно. К встрече со Зверем.
Солдат так ничего и не понял, но согласился в принципе:
– Это верно – по жизни каждую секунду нужно быть готовым к подлянке. – И, натужно усмехнувшись, добавил: – К дяде Джону Моррису не ходи.
Девушка тем временем коснулась его маски, поскребла ногтем тонированную поверхность, после чего сказала:
