Роман Злотников - И пришел многоликий...
— Этого не будет, — Голос «аббата» был чрезвычайно кроток, но монах уже знал, ЧТО скрывается за кротостью. «Аббат» вскинул руку: — Не надо стрелять! Вы не сможете меня убить, но вас слишком много, и мне придется покалечить многих из вас.
А я не знаю, как много в вас от людей и подойдут ли вам наши реанимакамеры.
От его голоса веяло такой убежденностью и состраданием, что вожак невольно опустил игольник и переспросил:
— Кто ты? «Аббат» кротко улыбнулся:
— Это неважно.
В этот момент раздался короткий хлопок, практически мгновенно перешедший в быстрое стаккато выстрелов. У кого-то из ящероголовых не выдержали нервы, или, может, с людьми говорил вовсе не вожак, а просто тварь, лучше других освоившая язык. На этот раз «аббат» не исчез. Он только размазался, растекся, как спицы в быстро крутящемся велосипедном колесе. А когда его изображение вновь собралось, он стоял все в той же позе, что и до начала стрельбы. Весь этот ливень смертоносных стрел, обрушившийся на него, не оставил на нем ни единой царапины.
Брат Томил изумленно моргнул. ЭТОГО ПРОСТО НЕ МОГЛО БЫТЬ! Пневматический игольник как раз потому и считался таким смертоносным, что имел управляемое баллистическим компьютером корректирующее сопло выброса иглы с углом корректировки до шести градусов. А это означало, что на дистанции десяти ярдов иглы, выпущенные при одном и том же угле положения ствола игольника, могли лечь на расстоянии пятидесяти сантиметров одна от другой. То есть стрелку достаточно было просто ткнуть стволом куда-то в сторону цели и нажать на спуск, а вычислитель сделал бы остальное. Что, вкупе с полным отсутствием отдачи и максимальным темпом стрельбы в пять сотен выстрелов в минуту, давало практически стопроцентную вероятность поражения цели. А учитывая то, что, как правило, иглы снаряжались еще и необходимом классом ядов — от паралитических до смертельных мгновенного действия — либо микрозарядами, в ближнем бою не было оружия более эффективного.
Но «аббат» остался абсолютно невредимым. По-видимому, на нападавших этот факт произвел не меньшее впечатление. Однако так быстро сдаваться они не собирались. Вожак (похоже, говоривший с ними был вожаком) выкрикнул какую-то гортанную команду и гибким грациозным движением, неожиданным для столь массивного тела, скользнул вперед, на ходу обнажив узкий длинный клинок, спрятанный где-то в складках мешковатого плаща. «Аббат» огорченно покачал головой и вдруг заговорил на незнакомом языке, хрипло-гортанном, с резкими, хлесткими согласными и рычащими гласными. На этот раз в его тоне не было ни кротости, ни смирения. Он подавлял абсолютной властностью. Нападавшие замерли, как будто натолкнулись на стену. Затем вожак что-то ответил ему на том же языке, но с заметной натугой. «Аббат» вновь прорычал повелительную фразу, и все твари вдруг, как один, рухнули на колени и замерли перед «аббатом» в странной, но, несомненно, униженной позе. «Аббат» нахмурился и, раздраженно искривив губы, бросил резкую фразу.
Ящероголовые вынырнули из своей униженной окаменелости и подобострастно уставились на «аббата». Тот покачал головой и снова что-то произнес. Вожак мелко закивал головой, и все пришло в движение. Двое бережно подхватили лежащее на бетоне тело и двинулись куда-то в сторону корабля, остальные с короткого разбега перескочили через забор и исчезли. Четверо через пару минут перемахнули обратно, волоча еще одно тело, которое явно было значительно тяжелее первого. И тут «аббат Ноэль» наконец-то повернулся кмонаху, и тот почувствовал, что у него засосало под ложечкой.
— У меня есть для вас дело, сын мой.
— Что-о? — Брат Томил растерянно моргнул. После случившегося он ожидал чего угодно, даже того, что «аббат» вдруг превратится в монстра или развернет тщательно упрятанные за спиной белоснежные крылья и улетит, но не того, что тот обратится к нему обычным человеческим голосом. Однако «аббат» не обратил внимания на его замешательство:
— Вы умный и одаренный во многих отношениях человек. А главное ваше достоинство — терпение. Уж можете мне поверить, за время нашего путешествия я испытывал его разными способами. Так что та должность, которую вы сейчас занимаете, — совершенно не для вас.
Брат Томил попытался вступить в разговор:
— Но… что я…
«Аббат» прервал его коротким движением руки:
— Вы достойны большего. И на том пути, на который я вас благословляю, вы можете достигнуть очень многого, возможно даже канонизации. — Он замолчал, прекрасно представляя, что монаху надо дать хотя бы несколько мгновений, прежде чем обрушить на него остальное, а затем произнес, выделяя голосом каждое слово: — Я НАШЕЛ ВАМ ПАСТВУ. — Он сделал паузу, посмотрев на монаха властным взглядом, в корне убившим все возражения, которые могли бы возникнуть в голове брата Томила. — Правда, прежде чем вы станете святым, вам придется изрядно поработать над ее обращением. Но я уверен, что вы с этим справитесь. — «Аббат» повернулся и быстрым шагом двинулся в сторону корабля.
Брат Томил сумел сдвинуться с места только спустя несколько минут. Конечно, миссионерство всегда было почетным занятием, и в любом церковном учебном заведении студенты обучались теории и методике миссионерской деятельности. Более того, ни один церковный иерарх не мог рассчитывать на высокий пост, если не имел в послужном списке нескольких лет миссионерства на каком-нибудь из окраинных миров. Вот и сам брат Томил уже подумывал о том, чтобы подобрать себе по перечню канцелярии более-менее тихую и уютную планетку и получить благословение кардинала. Но то, что ему предстояло теперь…
Часть II
Некоторые аспекты умения заваривать чай
1
— Метелица!
— Я, вась сиясь!
— Где «я»?
— Сей секунд, уже здесь!
Великий князь Михаил Константинович, полный адмирал, командующий Вторым флотом, сварливо сморщился и, отодрав голову от подушки, протянул руку и хлопнул ладонью по сенсорному датчику оконечника. Голографическое изображение тяжелого бархатного полога, нависавшего над огромной двуспальной кроватью, тут же исчезло, открыв раздраженному взгляду князя апартаменты со следами вчерашней попойки. Н-да, контр-адмиралу Перебийносу надолго запомнится его первое адмиральское звание. В то же мгновение в комнату, грохоча каблуками, влетел одетый в безукоризненно отутюженный кавалергардский мундир и сияющие лаком сапоги дюжий парень с небольшим подносом, на котором высился запотевший стакан. Князь несколько мгновений рассматривал молодца, затем со стоном сел на кровати и, прижав левую руку к голове, правую протянул в сторону подноса:
