Владимир Поселягин - Ганфайтер (СИ)
То, что меня ждут на выезде, я сомневался, слишком мало времени я дал для этого. Да и никто не ожидал о таком исходе поединка, так что я ехал спокойно, но все равно посматривал по сторонам. Так, на всякий случай.
Я оказался прав, меня не ждали. Поэтому проскакав километров десять, я пустил Черныша трусцой, изредка поглядывая по сторонам, следуя по глубоким колеям прошедшего здесь недавно каравана переселенцев.
В двадцати километрах от города я остановился пообедать. Сварив кофе, я достал пироги миссис Кляйн, что она дала мне в дорогу и, попивая подслащённый напиток, съел весь запас пирогов, опасаясь, что они могут испортиться на такой жаре.
Подняв голову, я посмотрел на жалящее сверху солнце, прикинув на глазок.
'Градусов тридцать, не меньше'
Угостив остатками яблочного пирога Черныша, я подтянул ослабленную подпругу и, вскочив в седло, поскакал дальше. К жёнам.
'Деньги — это зло. А большие деньги — это большое зло', — именно так я думал, рассматривая в подзорную трубу два десятка всадников, которые шли по моим следам.
Штат Калифорния был довольно гористым штатом, так что мест для засады можно было найти предостаточно. Еще в течение двух часов до наступления темноты, я вёл преследователей за собой.
Я не собирался отпускать никого из них. Мне не нужны были свидетели. А то что при перестрелке несколько человек смогут уйти я сомневался, так что мое решение напасть на них ночью во время сна, была продиктована именно необходимостью не оставлять свидетелей.
Я давал им возможность рассмотреть меня издалека, как я еду ничего не подозревая. Не хотелось бы спугнуть их.
Все это было продиктовано только для того чтобы показать. Меня надо бояться. Ушли люди в прерию по моим следам и не вернулись. Так что и шериф и Хоткинс — старший, теперь единственный Хоткинс, получат тот урок, который они запомнят на всю жизнь.
Как я и предполагал, они не стали преследовать меня ночью, а остановились на бивуак. Судя по уверенным движениям, они считали, что у них немалые шансы 'взять' меня.
Я лежал на самом краю высокой скалы, залезть на которую мне пришлось потратить немало сил. И сейчас разглядывая лагерь, я прикидывал, как буду действовать ночью.
'Эх, сюда бы карманную артиллерию. Ведь так удобно стоят, всех накрою. Или на крайняк ВАЛ, тоже неплохо', — подумал я.
Ковбои приговаривались, общаясь друг с другом, но пока не ложились спать. Двое часовых бдели чуть в сторону, вслушиваясь в тишину. На глаз сейчас надежды не было, видать опытные. Это плохо.
'Да когда же вы спать ляжете?!' — в который раз подумал я, смотря на лагерь преследователей.
Наконец все кроме часовых улеглись и я, наконец, узнал почему бобовую похлебку называют музыкальным супом, по — видимому, это был прототип, нашего, горохового.
Подхихикивая каждому вновь издаваемому звуку, я тихо спускался вниз. Судя по всему, каждый старался издать звук как можно громче. На самые громкие ковбои отвечали взрывом хохота.
'Соревнуются они что ли?' — думал я, мысленно уже прикидывая, где лежит каждый 'музыкант'. Это было не трудно, на слух я никогда не жаловался.
Тихо спрыгнув на высохшую каменистую землю, я замер и после некоторого размышления направился к лошадям, которых охранял часовой, в котором я к своему изумлению узнал парикмахера стригшего меня сегодня утром.
Индейские мокасины великая вещь. Я ни разу не пожалел о своей покупке что сделал в городе. Нож тихо вошёл под ребра часовому. Придерживая не громко булькнувшего горлом парикмахера, зажимая ему рот, я опустил тело на землю, где дождавшись, когда он замрёт окончательно, выдернул нож и убрал руку от его рта.
Встав, я посмотрел на настороженных лошадей, некоторые стали громко всхрапывать. Им явно не нравился запах крови. Выбрав четырех лошадей статью получше, я вывел их из природного загона и, использовав уздечки, привязал метров в ста от лагеря. Сам загон находился в шестидесяти метрах, чего я честно говоря не понимал. Зачастую от твоей лошади зависит жизнь, а тут такая беспечность. Не понимаю, горожане они что ли, если судить по часовому у лошадей? Тогда на фига я им сдался?
Второй часовой откровенно пренебрегал своими обязанностями, подумал я, глядя, как он клюет носом, а когда он вообще всхрапнул, то только улыбнулся.
Возможность для моих действий была не просто подходящей, а вполне реальной. Шериф спал отдельно от горожан. Рядом с ним были два его помощника.
Тихо хмыкнув, я начал именно с часового. Чтобы до него по быстрее добраться мне пришлось убрать семь человек, пока он тоже не уснул вечным сном. Сделав круг, я замер у тела шерифа, который что‑то бормотал во сне.
Что ни говори, а сон у шерифа был просто богатырский, он не проснулся даже тогда, когда я вынес пол лагеря. То есть, все оружие и продовольствие. Не скрою, это было довольно долгим делом, мне пришлось запрячь все двадцать три лошади, пока я не перетащил весь хабар на них, хорошенько увязав, что бы ничего из трофеев не свалилось, нужно же чем‑то расплачиваться с Белом пером.
Убедившись, что кроме двадцати двух трупов и посапывающего шерифа в лагере никого не осталось я, прихватил повод первой лошади, к которой были по одной привязаны все остальные, образовавшие целую колонну и повел их к своему лагерю, где и стреножил, не сбрасывая груз.
Убедившись, что без чужого вмешательства лошади никуда не денутся, я развернулся и пошагал обратно. Скоро должен был начаться рассвет, а пропустить пробуждение шерифа, я не собирался ни при каких обстоятельствах.
Вести табун лошадей было удивительно сложно. То одна, то другая постоянно тормозили движение из‑за чего вставали все. Моя идея вести их привязав друг к другу, этакой змеей, выходила боком. Темп движения заметно снизился.
Трудная поездка была разбавлена моими воспоминаниями, как проснулся шериф. Поэтому я достаточно часто неожиданно взрывался хохотом, как только вспоминал, как шериф с дикими криками носился по лагерю, спотыкаясь об уже окоченевшие тела своих подельников. Однако когда он побежал в прерию, я был вынужден констатировать, что он сошел с ума, судя по его странному поведению. Городской хлюпик, притворяющийся крутым копом, что ещё скажешь. У меня сложилось именно такое впечатление, когда я наблюдал за его поведением.
Дав Чернышу шпор, я снова сдвинул импровизированную колонну с места.
За день мы преодолели километров двадцать, и сейчас в сгущающейся темноте спускался по склону холма к видневшемуся внизу небольшому озеру. Лошади, почуяв воду, заторопились к ней, некоторые особо наглые даже обогнали, но вынуждены были остановиться, когда я тормознул Черныша. Нахватало, чтобы они еще спутались. Предстояла тяжёлая работа, снимать седла и освобождать от груза спины лошадей. Закончил я, когда уже совсем стемнело. Поэтому пришлось приготавливать ужин и искупаться, прежде чем отойти ко сну, в полной темноте.
