Алекс Майкл Экзалтер - Авантаж
В то время как на Террании Приме и Сирин Веди рейнджеры безопасно перемещались и сами транспортировали свои тела под прикрытием немудрящей фантомной маскировки. Создавать генетических телеуправляемых двойников было признано нецелесообразным. Поскольку все оставшееся время следовало без остатка уделить освоению информации о топографии, истории и планетологии Кадма-Вэ вкупе с интенсивным тренировкам со специальным вооружением и оснащением.
В усиленных инструктивных занятиях и форсированном обучении истинный дидактик Дин Ли показал класс и развернулся во всю. Если раньше он так или иначе признавал мажоритарное превосходство над собой Су Цзена — по должности, званию, жизненному опыту, — то отныне сержант Ли стал ведущим, а ведомым — генерал Цзен, охотно и примерно-дисциплинированно ему подчинявшийся.
К примеру, Су Цзен нисколько не возражал и в пререкания не вступал, когда Дин Ли, понаблюдав за его движениям в металл-хитиновых доспехах, посоветовал ему увеличить контактный зазор между мышцами рук и наручами, гибко переходящими к оплечам. Тогда как Су Цзену казалось, будто плотное прилегание обеспечивает ему лучшую подвижность и силу удара. Как и рыцарскую броню эту амуницию тоже надо было настраивать вручную под тактические нужды тела, а тут возможны опциональные варианты. Так, тесные доспехи, отчасти помогая усиливать удар, отнюдь не способствуют ускоренным перемещениям в бою, поскольку скрадывают, но не отменяют инерцию. Да и сила не так важна, когда главное — скорость нанесения колющего или рубящего поражения мономолекулярным клинком. Тем более предпочтительна скорость при маневрировании на местности с метательным оружием в руках, каким являются их айсган и арбалет. Возможно, в какой-нибудь рукопашной схватке им понадобятся треф-кинжал и телескопический эсток-франк с вибропенетратором, но это маловероятно, так как при помощи холодного оружия рейнджерам наверняка придется вскрывать недействующие ржавые бронированные двери, люки с вышедшим из строя запорными устройствами или прорезать ходы в крепких пластбетонных стенах и перекрытиях арсенально-лабораторного комплекса древних цинь-американцев.
Закрепляли навыки владения новым оружием, амуницией Дин Ли и Су Цзен в основном в интенсивных виртуальных тренировках. Нельзя сказать, чтобы 85-летний генерал Цзен в доспехах выглядел и воспринимался неуклюже, напоминая кастальского неповоротливого быка-трикорна, нападающего на юркого матадора. Однако в сравнении с Цзеном юный Ли двигался запредельно виртуозно, артистично владея точно таким же молодым телом как и у генерала, поскольку они оба одновременно покинули амниотический центр после реституции и реабилитации. Тем не менее, возрастная информационно-эмпирическая разница между ними все же чувствовалась. Давит, как ни крути, груз прожитых лет. И то, что сержанту Ли эмпирически и психологически учиться намного легче чем ему, генерал Цзен признавал, отдавал молодому соратнику пальму первенства в этом вопросе и дисциплинировано прислушивался к его советам и наставлениям.
— … Вы правы, виконт. Простейшим действия и знаниям нам приходится учиться всю жизнь, а не только первые шесть лет после появления на свет.
— Абсолютно верно, генерал. Обучение и образование представляют собой не более, чем последовательные серии условных коммуникативных рефлексов, если непроизвольное запоминание нам успешно обеспечивает дидакт-процессор.
— Тут, мой друг, мне нечем возразить вам. Ведь именно про наши времена сказано в далекой древности где-то на изначальной Земле: устами младенцев глаголет истина. Как вы понимаете, виконт Либен, я не имею в виду вас. Прошу не обижаться и не огорчаться. Ибо тогда люди тоже мечтали о всеобъемлющем базовом образовании, приобретаемом в младенческие годы.
— Совершенно верно, генерал. Хотя иногда мне кажется: прекрасной мечте древних дидактиков никогда не суждено сбыться в нашем образовательном деле. Проходит 20–30 лет после окончания школы и университета, и мы видим толпы невежественных недоумков, напрочь забывших то, чему их учили в детстве. Обидно, генерал, но базовые научные знания о Вселенной, человеке, об обществе, и практическая коммуникативная социометрия о том, каким быть, с кем жить, у большинства уходят в некуда, наверное, в анальные отверстия какому-нибудь коту или псу…
— Вы слишком пессимистичны и зоологичны, мой друг. В древности все образование сваливали в кучу где-нибудь у порога учебного заведения сразу же после его успешного окончания с отличием или без такого. В разных источниках мне доводилось сталкиваться с тем, как молодому человеку, принятому на службу, на работу, на должность безапелляционно указывали: забудь все то, чему тебя учили. Также в одной древней аудиовизуальной фабуле я сам видел, как бывшие школяры по-садистски радостно расправлялись с уже ненужными им учебными пособиями — с наслаждением сжигали их или сексуально терзали, превращая источник знания в ни во что негодную бумажную макулатуру.
— Ну, это понятно, генерал. Таким образом молодежь тогда выражала свой протест против глубокой пропасти, когда-то существовавшей между теоретическими и практическими знаниями. Косные дидактики прошлого содержательно смешивали в одну единовременную кучу (ее они еще называли: не разбери поймешь) общее образование, идеологическое просвещение, обрывочное социометрическое воспитание, специальную и профессиональную подготовку. В такой мешанине наличие среднего образования рассматривалось как свидетельство об его отсутствии, так и писали в нем "об окончании", надо полагать, навсегда, а высшее специализированное образование считалось некоей наградой-дипломом, правда, невесть за что, вероятно, за бездарно потраченное время.
— Вот здесь вы несправедливо бескомпромиссны, мой дорогой виконт! Так как механическое запоминание в течение полутора-двух десятилетий огромного массива часто бессистемных разрозненных данных и сведений, их бессознательное усвоение и постоянное стремление наших пращуров хоть тушкой, хоть чучелом пустить свои знания на пользу дела — можно расценивать как в некотором роде гуманитарный подвиг или подвижнические труды, заслуживающие похвальной грамоты. Не только по меркам стародавнего инструктивного преподавания, но и по критериям суперлативной дидактики наших дней, людей, ставших несмотря ни что образованными, следовало бы вознаграждать галактическим орденом "За заслуги перед империей". Тем более, я убежден: ни в древности так не бывало, ни по сей день лишних и бесполезных знаний не бывает, когда все идет в ход. Бумажные книги надо было таки беречь, нынче их так мало уцелело. Ведь то, что когда-то было написано, отпечатано типографским способом в древних книгах или как сейчас хранится в мозговых извилинах наших долговременных воспоминаний, в аморфной и твердокристаллической памяти ментаторов, в модулированной гравиметрии планетарных запоминающих устройств — требуется осмыслить, понять, освоить и применить на практике. Вопрос ведь не в количестве информации, не в методах ее эффективной переработки, а в ее использовании во благо или во вред. Оценки, сами понимаете, могут быть диаметрально противоположными. Ибо знание абсолютно. Оно либо есть, либо его нет.
— Отлично сказано, генерал Цзен! Вы ухватили самую квинтэссенцию основного вопроса дидактики. Что является первичным, само знание или же его применение? В глубокой древности полагали первичным знание, которое-де само найдет и само собой пробьет себе дорогу к использованию. Не тут-то было! Ведь с незапамятной старины производственные технологии требовали утилитарных знаний, их жесткого и прагматичного приложения на практике. Причем прагматическая оценка абсолютного знания оставляла желать много лучшего, когда речь шла о выделении материальных, финансовых и людских ресурсов на теоретические абстрактные исследования и целые научные направления, на то время полностью оторванные от требований прикладных наук, технологий и текущих потребностей экономики. Значения не имело: опережало ли абстрактное знание в той или иной научной дисциплине свое время или же отставало от уровня развития материальной культуры. Так или иначе оно слишком часто оставалось в небрежении со стороны общества и власть имущих. Как скажем, на изначальной Земле в первой половине XXI века это произошло с космическими исследованиями, чей прагматической и технологической пользы, устремленной в будущее, никак не могло уразуметь приземленное глобальное большинство и его власти предержащие. Потому как безнадежно отстали и не догоняли. От такого же презрительного недоверия тогда страдала дидактическая наука, в своем развитии отстававшая на несколько столетий от общественной плохо осознанной необходимости. Если мне не изменяет память, как раз в ту пору мировая общественность безрезультатно дебатировала и дискутировала об образовании не меньше, чем о космонавтике. И с тем же успехом тогдашние власти предержащие занимались вредоносными утилитарными реформами в обеих этих областях…
