Михаил Зайцев - А-Элита
Дорогой я заглянул в магазин, купил вина для поросеночка и кусок замороженной говядины. Жевать по-прежнему не хотелось, но кто меня знает, а вдруг желудок потребует мяса. Чтобы оправдать покупку говядины, я спросил у девочки-поросеночка, умеет ли она готовить. Розовая свинка с напомаженными губками кивнула головкой.
В запущенной и пропахшей кислыми щами квартире сутенерша взяла с меня предоплату и оставила номер телефона, по которому я должен позвонить, ежели решу уйти раньше завтрашнего утра. Сутенерша предупредила, что закроет дверь снаружи и что изнутри входную дверь мне не удастся открыть.
В пропахшем щами притоне, к счастью, работал душ. Попрощавшись со свиноматкой-сутенершей, я велел девочке-поросеночку раздеться и как следует вымыться. Девочка попросила взять с собой в душ бутылку купленного мною вина, я разрешил.
Снимая с себя промокшие под ранним снегом одежды, я второй раз за сегодня вспомнил про зэков, которые вступают в половую связь с настоящими свиньями, и улыбнулся – иметь контакт с поросеночком в переносном смысле все же гораздо приятнее, чем в буквальном.
Я давно не имел самку, я дал проститутке две зеленые бумажки и попросил, чтобы она постаралась. Молодость вокзальной шлюхи вполне компенсировала издержки ее образа жизни. Она еще не успела превратиться в девочку-старушку, и даже ее зубы до сих пор миновал кариес. Я не боялся от нее заразиться венерическими заболеваниями или подхватить СПИД, инстинкты мне подсказывали, что сок жизни, дарующий мне энергию, способен одолеть любые болезни.
Самочка старалась самозабвенно. Она хрюкала, изображая экстаз, она всего меня облизала шершавым кончиком языка начиная от пальцев моих ног и заканчивая мочками ушей. Она прилежно и умело доминировала, а я не мог оторвать взгляда от ее шейки. Синие прожилки под тонкой бледно-розоватой кожицей возбуждали меня гораздо больше острых сосцов и детского лобка.
Я впервые был с самочкой значительно моложе себя, и я согласен с Набоковым – человекообразные поросята гораздо очаровательнее хрюшек постарше. Но я опытным путем убедился, что соитие с кем бы то ни было преступно даже сравнивать с наслаждением пития соков жизни.
Я с трудом удержался, чтобы не испить ее сразу. Я оставил ее на потом. Я велел ей спать и ушел на кухню, воняющую щами, дабы написать о сегодняшнем судьбоносном дне. Сейчас я закончу эпистолярное развлечение, вернусь к ней в постельку и позволю себе вкусить райское блаженство. Это станет моим новым, воистину божественным опытом, потому что, прикасаясь к ней губами, я не буду испытывать того привкуса отвращения, который имел место в случае с бандитским недорослем и водителем иномарки.
Завтра с утра я отправлюсь на Динамо. Я найду, я выслежу Ларису с Артуром, и им несдобровать! Я не стану убивать их сразу, пускай сначала отдадут деньги. Сумма в 40 000 долларов придумана не мной, но эта сумма меня вполне устроит. Я заставлю их дать мне 40 000, а после убью. Сначала Артура на глазах у Ларисы, а потом и бывшую жену, бывшую продавщицу глупых книг.
Я не знаю, где проведу следующую ночь, но я убежден, что участь жалкого бомжа мне не грозит. Я намереваюсь жить богато, долго, счастливо и ни в чем себе не отказывать.
Все! Нету мочи больше терпеть. Я долго оттягивал миг удовольствия, довольно на сегодня мемуаристики, возвращаюсь к своей свинке, в теплую постельку. Сейчас я разбужу ее и велю быть податливой, как воск, покорной, как глина. Я войду в нее и для начала нежно поцелую тонкую шейку, прильну губами к теплому розовому мрамору с голубыми прожилками. Губы почувствуют биение ее пульса, сначала я ласково прикушу ее хрупкую шейку, я медленно потяну зубами ее мраморную кожицу, я буду сдерживаться, играть с ее шеей, сколько смогу. Пишу, а сам дрожу от предвкушения счастья.
Единственное, что огорчает, – я не сообразил купить зубную щетку и пасту в ларьках у Ленинградского вокзала.
25 октября. ПятницаЯ услышал, как поворачивается ключ в замке входных дверей, и проснулся.
Я отодвинулся от остывшей к утру молодой свинки, сел на ложе развратных наслаждений и накрыл одеялом посиневшего поросеночка, уже негодного к употреблению. Я укрыл прелестную покойницу с головой и расправил края одеяла, чтобы спрятать бурые пятна на подушке.
Замок открылся, и я услышал топот нескольких пар торопливых ног, а спустя секунды увидел двух мордастых мильтонов и свиноматку-сутенершу.
«Он снасильничал мою девочку!» – завизжала «мамочка», указывая на меня пальцем.
Я улыбнулся. Моим губам было немного больно, в уголках присохли коричневые корочки запекшейся крови. Я облизнул губы и спросил:
«Вы тоже хотите получить от меня сорок тысяч долларов?»
Они не поняли моего вопроса, и я сдернул одеяло с кровати. Мордастые мильтоны разинули рты, а «мамочка» завизжала так, как будто я уже вспарываю зубами ее дряблую шею.
Милиционер слева от «мамочки» потянулся к кобуре, и я...»
Лось уронил тетрадь, вскочил с полукресла. Тетрадь шлепнулась на столешницу антикварного столика, закрылась и свалилась на пол, на медвежью шкуру. Полукресло покачнулось, но устояло. А Лось побледнел и дрогнувшей рукой полез во внутренний карман кожанки.
– Лось, блин косой, ты че? – Под Думом застонала кровать. Дум рывком перевел свое мощное тело из положения лежа на боку в позицию сидя, спустив ноги на шкуру белого медведя. Пока садился, вырубил телевизор, бросил на подушку пульт, не глядя, схватил оружие. Дум глядел на Лося. Во все глаза. Оттопырив губу и разинув рот. – Ты че, в натуре, братан?..
– Надо линять, – дрожащая рука Лося вытащила из внутреннего кармана куртки гранату. Бледное лицо повернулось к Думу. – Линяем через окно.
– Дык... – Дум мельком глянул на запястье левой руки с обрезом, на часы. «ТТ» в правой лапе Дума указал цилиндром глушителя на циферблат. – Без восьми двадцать три, клиент скоро...
– Клиент близко! – перебил Лось. – Линяем, пока не...
– Ты че кричишь-то?! Сбрендил? Ты...
– Поздно! – Лось вырвал зубами кольцо «эфки», сплюнул, и сей же момент щелкнула замком «сейфовая» дверь в прихожей.
Лось шагнул к дверному проему из комнаты в прихожую, кинул в проем гранату и с криком «Линяем!!!» прыгнул к окну.
Он оттолкнулся одной ногой от укрытого медвежьей шкурой паркета, пролетел полметра, другой ногой оттолкнулся от мякоти кровати, на которой сидел истуканом Дум, и, развернувшись в полете спиной, втянув голову в плечи, врезался тараном в стеклопакеты, сорвав прикрывавшие стекла жалюзи.
Брызнули стекла, холодный ветер ворвался в комнату, Дум вышел из ступора. Головной мозг здоровяка Дума отказывался понимать происходящее, однако спинной мозг и рефлексы сработали – мощные кулаки разжались, выпуская оружие, мускулистые ноги толкнули пол, торс крутанулся, и Дум вылетел через разбитое окошко вслед за Лосем с задержкой не более одной единственной секунды.
Буф!!! Взрыв в прихожей. Уффф!!! Гулкое эхо. А стекла, разбитые Лосем, все еще сыплются с высоты второго этажа на газончик...
На первом этаже, прямо под квартирой, где только что рванула граната, в другой квартире, с другой обстановкой, доживала отпущенный природой век скромная чета заслуженных пенсионеров. Прошлой весной пенсионеры занялись обустройством газона у себя под окнами. Не пожалели времени, съездили на «дачный рынок», не поскупились на деньги, купили саженцы яблонь. Посадили яблоньки на газончике и, как положено, возле каждого саженца вкопали надежный колышек, чтоб привязать к нему слабое деревце. Пожилое семейство трогательно заботилось о посадках, особенно за них переживал суровый глава семьи.
За минуту до взрыва дедушка с первого этажа подошел к окошку проведать яблоньки. И, если понадобится, взобраться на стул, отворить форточку, чтобы поругаться с собачниками. В последнее время проклятые домашние животные повадились писать на молодые деревца. А ежели владельцы четвероногих врагов зеленых насаждений не поспешат приструнить поганых подопечных, так на этот вопиющий случай у дедушки специально телефон переставлен на подоконник. Позвонит в милицию, и держись! Такой скандал раздует старикашка, никому мало не покажется.
И вот этажом выше падает в прихожей граната, а этажом ниже бдительный озеленитель вглядывается в разбавленную светом фонарей темноту, щурится, и вдруг – звон разбитого стекла! И падает первое человеческое тело. Дед моргнул, глядь – летит второе тело. И тут как бабахнет! Дед глазами хлоп, глядь... Господи помилуй! Одно тело поломало яблоньку, а второе упало на колышек рядышком. Надежно врытый колышек выдержал, а тело – нет. Пробило колышком то тело насквозь, будто жука булавкой.
