Евгения Мелемина - Библия улиток
Редд сделал вид, что рассматривал какую-то дальнюю горку.
– Чуть-чуть осталось, – сказал он. – Я тут все знаю – там травинка, тут былинка, здесь ямка…. А вон уже и завод… там все раньше и работали. Я маленьким был, с квереонами болтал, знал все их дела и сплетни до пятого колена… Здесь колючка начинается.
Колючая проволока в серебристой траве почти незаметна, приходится наклоняться и ощупывать путь руками.
– База. Чудное место. Трогать ничего нельзя – предупредил он. – Стрелять будут.
– Кто?
– Не знаю, – Редд пожал плечами, – но без промаха бьют, так что заходим вежливо, смотрим и вежливо уходим.
База: пластиковые ворота радостного голубого оттенка. Кругом – валуны и мертвая зелень, быль, тлен и пересохшие ручьи.
Редд нерешительно потоптался на месте.
– Должны открыть, лля, – неуверенно сказал он.
Я обернулся. Город где-то далеко-далеко, командорские владения много севернее, но яркие цвета и монументальность ворот напоминают мне его вотчину. Может, повезет, и здесь обитает более сговорчивый квереон, обладающий такой же мощью, как и Командор? Что-то вроде его доброго и хорошего братца?
Не могли же люди все свои надежды и будущее повесить на одного Командора, наверняка его кто-то страховал…
С тихим жужжанием сработал скрытый механизм. За пластиковыми воротами открылась прямая светлая улица. По ней ползали блестящие шарики. Редд многозначительно поднял палец, нагнулся, осторожно сорвал пучок сухой травы и тут же уронил его. Шарики устремились к пучку, растащили его на травинки и втянули внутрь себя. Покружив еще по чистому асфальту, снова разбрелись.
– Мусор они убирают, – шепотом поделился Редд.
Я присел и попытался рассмотреть уборочный шарик. Совершенно круглый, блестящий… разобрать бы его и посмотреть, как он работает.
Почему-то от суеты маленьких уборщиков стало грустно. Бедняги. Крутятся тут без толку, ни тебе окурка, ни фантика… Интересно, что они делают с трупами тех, кто относится к базе без должного уважения? Редд говорит, здесь стреляют на поражение.
Представилась мерзкая картинка: эти шарики, пожалуй ведь, едят трупы. Переваривают внутри себя и как-то утилизируют.
Первое здание, в которое завернул Редд, а я потащился следом, оказалось почти пустым. Стояли несколько желтых столов, свет лился через большие чистые окна, и громоздились на столах папки с цветными детскими рисунками. Каждый рисунок запечатан в прозрачный пластик.
Я задумчиво полистал. Яркое солнце с глазами и улыбающимся ртом. Радуга-дуга и синий кролик с непомерно длинными ушами.
Лошадка на тонких ногах, красная машинка с колокольчиком. И всюду – часто-часто, – взявшиеся за руки человечки. Девочки в юбочках и с большими бантами на голове, мальчики с флажками; женщины с бусами на шее, мужчины в галстуках-селедках.
Редд наклонился и постучал пальцем по рисунку.
– Видишь, как хорошо….
Я листал картинки, не слушая его и не желая слышать. Мы рисовали такое же. Мы рисовали таких же смешных человечков, ярких зверушек и улыбающееся солнце… Получается, мы все-таки не другой вид, не генетический слив, как сказал Сантана. Выходит, до нас тоже были такие же… только где они? Выросли, организовали бригады, писали письма Ирме, разгребали завалы и передохли от жадности?
– Им Край и полагался, им и нам…
– Да объясни ты толком, – сказал я, – почему синдромерам полагался Край?
– Потому что так и есть, – отрезал Редд, – Край – наша территория, это всем известно с незапамятных времен. Его сначала захватил какой-то ублюдок, а потом ваш капитан.
Папку с рисунками я закрыл и аккуратно положил на место.
Больница стояла следующей. Первый этаж занимал просторный прохладный холл, второй – пара лабораторий и комната с удивительными кроватями. Лифт не работал, я безрезультатно прождал пару минут, а жаль – хотелось прокатиться.
На стенах лаборатории висели красочные плакаты. Один из них изображал человека без кожи, стоящего в привольной театральной позе.
– Я таких видел в пустыне.
– Глюки это, – буркнул Редд. – Меньше жри всякую дрянь.
Он показал на большой металлический шкаф с сейфовой дверью.
– Там потроха лежат, – уверенно сказал он.
Я подошел к столу, посмотрел на солнечное фото в рамке – девушка с рыжими волосами, – и полистал пухлую папку, испещренную таблицами и графиками.
– Ну и почерк…
Дата. Трансплантация… Эмили-Ли Буф. Дата. Трансплантация.
Вложенный отчет: семь смертей за ночь с 21 на 22 мая.
– Ты понял? – спросил Редд. – Они искали в городе раненых и здесь их лечили. Кишки пересаживали от мертвецов.
– Органы, – поправил его я. – С чего ты взял?
– А что тут еще подумаешь? Трупы, наверное, тоже раскапывали и сюда несли…
Странное место. Здесь, пожалуй, нет квереона. Видимо, это действительно просто база тех, кто пришел выручать людей из погибшего города. Синдромеры не тронули это место – своеобразная святыня, напоминание о былой мощи и былых идеях.
В холле стояло разлапистое забавное растение в кадке. Я потрогал его листья – мертвый пластик.
Пощупал и стойку, похожую на барную, но чистую, без отметин от упавших сигарет и разводов от кружек.
Огромный монитор прямо над головой щелкнул и налился ясным синим светом – цветом неба.
Редд моментально кинулся за стойку, я тоже шарахнулся, но не успел: если будут стрелять, то мне конец.
По экрану поплыли сверкающие облака, стрелой помчался самолет. Девушка, смеясь, придержала разлетевшиеся волосы и повернулась ко мне.
– Привет, – сказала она.
Голос, многократно усиленный, зазвенел из каждого угла.
– Привет, папа, – сказала девушка. – Мы смотрим видео вместе? Привет, Аннабель-Ли! – она помахала рукой. – Ты уже выросла? Обними папу сейчас же! Не стесняйся!
Экран погас.
Остался тусклым темным прямоугольником.
Редд зашевелился и выполз из-за стойки, привалился к ней спиной и перевел дух. Я сел рядом с ним, запрокинул голову.
Чувство, будто меня без сна и еды неделю гоняли по пустыне, правда. И плакать хочется.
– Что это? – спустя минуту спросил Редд. – На квереон не похоже.
Безмятежное небо, взлетные полосы, белоснежные самолеты и дружеская мертвая связь через пространство.
– Это Край был? – подумав, поинтересовался Редд.
– Неа. – Я только что заметил, что на пропыленном ботинке красуется рваный длинный разрез, сунул в него палец и поскреб – насквозь. Чертова колючка, такие ботинки были…
– Не Край?
– Нет. У нас там девушек не осталось. Была одна – убили.
– О как, – покачал головой Редд. – За что это?
– Кто бы знал.
– Зря вы так. Их и так днем с огнем, ночью с фонарем… Я вот не видел с прошлого года… хотя – нет. Приходила как-то одна дамочка, но не знаю, куда делась.
Некоторое время мы молчали. Я – снова принимая на себя вину за смерть Ани, Редд – потухшим взглядом рассматривая экран.
– Так что это было? – спросил он.
– Не знаю. И даже не уверен, что хочу знать.
Назад мы шли какими-то пришибленными. Остов древнего завода, высохший ручей, ломкая полумертвая трава – все это казалось мне теперь неуместным. Так бывает. Привычные вещи иногда показывают свое истинное лицо, и начинаешь понимать, что нет в них ничего такого, к чему стоило бы привыкать.
На стадии такого понимания курильщики навсегда бросают сигарету, алкоголики – намертво закручивают крышку фляжки.
А что делать с целым миром? Его не выбросишь и не спрячешь в бутылке. Он всюду и лезет в глаза всеми своими серыми утомленными картинами. Времена пасторальных пейзажей прошли. Розовые закаты и прочие пятнистые коровы, над которыми мы смеялись в Крае. Нам казалось, что любить эти робкие и наивные виды – слабость, позор и мягкотелость. Каких только абсурдных мыслей в нас тогда ни бродило… Касс считал, что снаружи идет война, и мы должны примкнуть к войскам освобождения. Он вышел из Края и пытался к кому-то примкнуть, но его убили. Карл видел свое назначение в поиске истинной свободы и был уверен, что Край – единственное, что этой свободе мешает. Не знаю, куда он потом пропал, от него никаких вестей. Ромулу казалось, что целью капитана Белки была проверка на смелость и что мы просто обязаны уйти из Края – по задумке самого капитана. Я видел его пару лет спустя, он попал в Столицу транзитом на том самом поезде в двенадцать десять. У него не было правой руки и зубов, он переночевал у меня, ночью чмокал и стонал, и напустил на мою подушку слюней.
Я сбежал из Края потому, что злился на брата и не мог находиться рядом с красной кирпичной стеной.
У меня не было цели и не было мечты. Наверное, это плохо. Командор говорил: у вас нет целей. Говорит, что мы ничего не создаем и не собираемся создавать, и уже поэтому нас нужно пустить в утиль. Отчасти он прав. Я обратил внимание: мы действительно пользуемся тем, что осталось от прежней цивилизации и не стремимся создать ничего своего. Названия улиц, оружие, одежда, даже мысли – все позаимствовано у прежнего мира.
