Александр Зорич - Пилот мечты
Наконец фермы встали как надо и куда надо. Вдумайтесь, товарищи, нам удалось никого не покалечить в процессе! Хотя когда «Андромеды» в режиме висения метали запчасти, монтажная бригада выражалась так, что краснели даже флуггеры.
Особенно отличился некий Хуарес, который промахнулся из-за нервов, и трехсоттонная дура (изящнейшее переплетение двутавровых балок) ахнулась, а потом этак сонно, лениво… запрыгала! И не допрыгала метров четырех до начальника нашего монтажного зоопарка. Счастливец орал и обещал так дать Хуаресу в рожу, «что тот, клянусь Пресвятой Девой, обгадится».
Я бы дал. С другой стороны, я бы и обгадился.
Главный цирк начался, когда буксиры принялись стыковаться с астероидом. Это при том, что на вершине башен были установлены блоки манипуляторов, а вокруг висело двадцать пять флуггеров, обеспечивавших идеальное целеуказание.
Стыковались часа четыре, так как астероид и не подумал крутиться нежнее.
Состыковались. Выдохнули. Вот был бы анекдот, не выдержи хоть одна из трех башен!
Потом два часа, растопырив ножки, упирались изо всех сил маршевых двигателей — тормозили вращение астероида. Затормозили. Вышли на разгонный трек. Разогнались.
Все три группы Х-движения скоординировались до пикосекунд, и одноразовый снаряд исчез из эвклидова пространства, чтобы появиться в зоне видимости орбитального завода «Абигаль».
Этот завод — наша гордость. Буквально так: наша, в смысле Великорасы, а не только концерна «DiR». Цитирую астрографический справочник:
«На орбите планеты Цандер находится мощнейший завод „Абигаль“ концерна „DiR“. Назван в честь любимой собаки генерала Родригеса — соучредителя концерна. Завод оснащен четырьмя док-камерами, способными принимать астероиды размером 4x4x7 км, а также производить их полную разделку посредством 80 лазерных и 220 плазменных резаков.
„Абигаль“ является одним из крупнейших орбитальных сооружений, когда-либо созданных Великорасой».
Конец цитаты.
Если не считать нервных клеток, мы истратили на проклятый астероид двадцать шесть часов, кучу топлива и люксогена. Обычно астероиды буксируют не так. Когда нет спешки, на заводе варят огромное кольцо, чтобы в него вписывался максимальный диаметр вращения астероида. Снаружи стыкуются несколько буксиров, чьи двигатели перекрывают по лямбда-радиусу все сооружение. Изнутри помещаются манипуляторы-захваты, в достаточном количестве для уверенной фиксации на поверхности.
Кольцо заводят поверх обреченного астероида, захватывают его, а потом буксиры выполняют необходимые процедуры торможения, вывода на трек и ухода в Х-матрицу. Штатно подобная процедура занимает около пяти суток (в зависимости от размеров астероида, его массы покоя и скорости вращения) и проходит бескровно. Но это когда есть время и нет нужды гнать наперегонки с братьями клонами, или иными зловредными конкурентами.
Когда нужда появляется, происходят вышеописанные импровизации. С матом, надрывом, потом и часто, к сожалению, с кровью. В этот раз все обошлось.
Створки док-камеры захлопнулись за нашим красавцем на полчаса раньше, чем у коллег. Их астероид был меньше, но крутился очень уж борзо.
Я вылез, точнее, выполз из кабины на палубу, застонал и привалился к шасси. Химия прекращала действовать, а значит, через час-полтора я превращусь в амебу.
— Пьер! Кто-нибудь! Раздевайте меня. Раздевайте и несите в каюту. Вперед ногами. А лучше убейте и выкиньте за борт.
Вокруг с поступательным ускорением забегали люди, избавляя меня от полетных доспехов. Перво-наперво, сняли шлем легкомысленной оранжевой расцветки. В створе зрения немедленно нарисовался Пьер Валье и предложил закурить.
Я закурил.
— Ты бы лучше нам вып-пить предложи-ил, — сказал некто по правому борту.
Русские слова складывались в забавный рисунок: чем ближе к концу фразы, тем более тягучими становились окончания, а между словами угадывались микроскопические паузы. Судя по всему, это был Тойво Тосанен. И точно.
Вечно невозмутимый финн растерял половину всегдашней флегматичности и сделался похож на нормального человека. А не как обычно: на заторможенного робота из фильмов про Раннюю Колонизацию космоса.
— Кстати, Андрей, ты в курсе, что куришь не обычный табак?
— М-м-м? А что? — вяло спросил я и позавидовал: Тосанена успели полностью высвободить из спецснаряжения. Он уже проветривался в побелевшем от соли комбинезоне.
— Я думаю, это самосад от нашего неподражаемого сеньора Валье.
Соображалось мне туго, поэтому я успел от души затянуться, прежде чем осмыслил фразу. Я закашлялся.
— Пьер!!! Т-твою бразильскую маму! Ты мне что подсунул?
— Брат, отличный продукт! На стимуляторы ложится ровно! Проверенный способ, брат! — отозвался Пьер сильно снизу, где он развинчивал ботинки скафандра.
У меня возник соблазн наподдать ему этим самым ботинком. Ноги вот только не шевелились. Да и руки не очень-то.
— Не надо злиться, Андрей! Я думаю, пара самокруток не повредит, — утешил Тойво. В руке у него имелась плоская фляжка, а на осунувшемся белобрысом лице читалось желание чего-то светлого. — Я предлагаю выпить виски. За удачное окончание нашей работы сегодня!
— Ну, блин. Виски тоже на стимуляторы хорошо ложится?
Тойво решительно проигнорировал иронию.
— Хорошо, да! Пей! Чтоб хер стоял и бабки были, как говорят у вас в России!
И я выпил. Потом мы выпили за премиальные. Потом чтобы не в последний раз. Потом за тех, кто в космосе. И за нас. И еще раз за здоровье. Потом мы: я, Пьер и Тойво, уселись возле шасси и пустили по кругу еще одну веселую козью ногу.
Вы представляете, до чего я дошел? Курить какую-то гадость и запивать виски (это такой дрянной самогон, популярный в Атлантиде и Директории Шотландия). Только не судите строго. Почти пять суток в космосе, из которых последние полтора дня на стимуляторах. Слона доконает, а я далеко не слон.
В таком безобразном виде на развалинах скафандра нас застукал сеньор Роблес, примчавшийся на палубу Б. Надо отдать ему должное, он совершенно проигнорировал нарушение трудовой дисциплины. Поздравлять прибежал потому что.
— Ну, парни, ну, молодцы! Благодарность концерна будет безгранична! Хм… Хм… В рациональных пределах! Но главное: ваш дух победил косную материю! — офисный галстук с логотипом «DiR» съехал на бок по системе Станиславского, а рубашка одним краем выбилась поверх брюк. Весь его вид выдавал радостную ажитацию. Не удивлюсь, если он привел себя в надлежащее состояние перед зеркалом в ближайшем туалете.
— Спасибо! Все хорошо есть? — не совсем впопад поблагодарил Тойво, а Пьер сделал попытку спрятать самокрутку, которую начальство опять проигнорировало.
— Хорошо? Не то слово! Родные мои коллеги, вы совершили трудовой подвиг! Вам обоим, Румянцеву и Тосанену, внеочередной недельный отпуск! А завтра в 18–00 будет корпоративный банкет, вы приглашены. — Роблес отставил ножку и важно добавил: — Я уже написал речь. Оцените.
Мне подумалось, что оценим, когда увидим премиальные, после чего я отнял самокрутку у Пьера и нахально затянулся. И вот в этом месте хронологического потока начальство меня удивило. Роблес плюхнулся на пол, поправ нечистое покрытие двухсоттерровым задом брюк.
— Тойво, дай выпить, а? — И тут я понял, что человек, оказывается, нешуточно переживал, работал и не ложился спать все те тридцать часов, что прошли с момента взлета до момента водворения астероидов в доки завода и нашего благополучного приземления.
Ведь это же какая морока! Координировать усилия двух, без дураков, огромных флотилий и толпы персонала на базе и на заводе. Плюс ответственность за матчасть, да и за людей! Как бы похабно к нам ни относились, но если сотрудник убьется, а у нас это легко, ему, как минимум, нужно срочно искать замену. Словом, я проникся и немедленно зауважал.
Роблес щедро угостился тосаненским виски.
— Ой, парни, я слушал эфир, вы не представляете, что про вас говорили клоны из «Кармаила»! Вы их обогнали буквально на три четверти часа. Как они ругались! Непрерывные «исчадия Ангра-Манью, да заберут их злотворные дэвы, да не увидят они милостей Ахура-Мазды, проклятые друджванты». Румянцев, ты у нас образованный, не знаешь, что такое «друджванты»?
— Друджванты — язычники, отрицающие зороастрийское религиозное учение, — сказал я, как отбарабанил — экзамен по сравнительному обществознанию все еще стоял перед глазами.
— Но я не язычник, я — католик! — возмутился Роблес.
— А им это все равно, клонам. Православный, католик… Тойво, ты баптист? Тойво — баптист, все мы отрицаем зороастризм, а значит, язычники, то есть друджванты. В крайнем случае, если бы нам удалось доказать благость мыслей и дел — основных достоинств зороастризма, нас могли бы признать анерами — заблуждающимися в силу жизненных обстоятельств, но духовно небезнадежными.
