Александр Тестов - Сокрушая врагов
Мужчины переглянулись.
– И что там такое? – не удержался Валуй.
– Сказывают, князя нашего крепко побили варяги под ихним градом… ммм…
– Под Альдегьюборгом, – подсказал Вадим.
– Может, и так, под Альдьее… да плут его знает, кажись так…
Валуй с Вадимом разом отложили ложки.
– Да не тяни ты, старая, – взмолился бородач, – толком скажи.
Ходора потянулась за следующим куском.
– Седмицы две тому, прибег от боярина тиун,[32] он и сказывал, что много воев побили варяги… Вот и наши деревенские, кого боярин в ополчение нарядил, не все возвернулись.
Вадим украдкой глянул на Квету. У той, при упоминании о погибших ополченцах, кусок встал в горле, а в глазах вновь заблестели слезы.
– Бабка Ходора, ты бы указала место, а то у нас, видишь, отрок приморился с дороги, – попросил Вадим.
– А чего тут указывать… вон, у печки лавка… ложись, милок.
Квета, не снимая шапки, как есть, в одежде, улеглась на лавку и сразу уснула. Однако мужчины не торопились укладываться.
– Давненько такого вкусного мяса не едала, – прочмокала бабка. – Телятина?
– Лосятина, – подсказал Валуй.
– О!
– Да ты кушай, Ходора, угощайся, а что про князя известно? – пододвинув мясо поближе к бабке, спросил Вадим.
– А что известно? Тиун сказывал, что схоронили Боривоя, – почти равнодушно изрекла Ходора, продолжая ковыряться в мясе.
– Как? – не выдержал Валуй и вскочил со своего места. – как схоронили?
– Сядь, – прошептал Вадим.
– А как хоронят – не знаешь? Положили в деревянную купель, тканями дорогими укрыли, добро его княжеское к ногам сложили… коня тоже его… и, говорят, бо-о-ольшой холм поверх насыпали…
Мужчины вновь переглянулись, мол, вот те раз.
– Так что, его в том бою срубили? – спросил Вадим.
– Как есть, – ответствовала хозяйка, прожевав очередной кусок и отодвигая остатки мяса в сторону, – сказывал тиун, что сам варяжский князь его живота-то и лишил.
– Ну дела, – протянул Валуй.
И Вадим решил вызнать у бабки все что можно:
– А какие еще есть вести из Новгорода?
– Как князя Боривоя спровадили, так его сынок Гостомысл и сел на княжение… Тиун опять же сказывал, великую тризну по отцу справил, целую седмицу на холме тризничали…
Наступило тягостное молчание. А Ходора, не обращая внимания на гостей, принялась убирать со стола, по-хозяйски припрятав остатки пищи за печку.
– Так значит, в деревне никого чужих нет? – в раздумьях спросил Вадим.
– Говорю же, нету… Вот только этот Кучма вчерась к своей Сияне наведался… И чего она в нем, плешивом, нашла…
– Понятно, – кивнул Вадим, – ну что, будем спать.
– Только вам на полу придется, у печи, – сказала бабка, – лавок, видите, у меня более нету.
– Да мы привычные, – согласился Валуй.
– Тем более у печи… самое то, бабуля, – поддержал товарища Вадим.
Неожиданно во дворе тявкнула собака.
– Это что еще? – спросил Вадим, прислушиваясь.
Лай повторился.
– Чего? – не поняла старуха.
– Собака во дворе вроде лает, – уточнил десятник, – у тебя же вроде нет псины.
Псина меж тем подала голос громче, а потом, взвизгнув, притихла.
– Как же нету – есть, – утвердила Ходора, – токо пес у меня старый… хромой да глухой…
– Видать, кто-то на него впотьмах наступил, – высказал догадку Валуй.
Бабка прошаркала к двери.
– Хто там еще? – спросила она, приоткрыв дверь.
– Это я, Ходора, – раздался голос из темноты, – Селян Кучма.
– Вот ведь шатаешься по ночам! Токо про тебя вспоминала… легок на помине…
– Да я вот… – раздался голос за дверью.
– Знаю, знаю, зачем пришел. Заходи уже.
Старуха распахнула дверь пошире, пропуская ночного посетителя в избу.
– О, я гляжу, у тебя гости, – с порога приметил Кучма.
Валуй тут же зажег еще одну лучину, свету прибавилось. А Вадим оценивающе оглядел вошедшего. Небольшого росточка мужичонка, в годах, наверное чуть за сорок, а в этом времени вполне можно сказать – в годах. Как и рассказывала бабка, на голове Кучмы красовалась вислоухая шапка, плотно натянутая до бровей. В остальном – ничего примечательного. Старенький, заштопанный кафтанчик, а-ля зипун, до колен и засаленные темные порты. Только заправлены они были в невысокие добротные кожаные сапоги. Такая обувка никак не клеилась с общим видом ночного гостя. И еще Вадим приметил, что чуть справа, под одеждой у него что-то топорщится под кафтаном. Мужик явно что-то прятал…
– Доброго здоровья, – поздоровался вошедший, едва заметно поклонившись, но шапки не снял.
– И тебе не хворать, – ответил за двоих Вадим.
Кучма прошел в дом, а бабка тем временем притворила дверь.
– Щас принесу, чего хотел, – сказала она гостю и пошаркала к печи.
Пока хозяйка ковырялась в горшках и мисках, Вадим продолжал испытующе глядеть на ночного гостя. Тот же, наоборот, отвел взор и колючим взглядом уставился на спящую Квету. Лавка, на которой спал псевдоотрок Есений, была совсем рядом с Кучмой, аккурат по его правую руку.
Вадим прищурился. Ему явно не нравился этот посетитель бабки Ходоры. Но тут как на грех Квета повернулась к ним лицом. Шапка с ее головы упала на пол, обнажив русые косы.
– Так как, говоришь, тебя зовут? – быстро задал вопрос Вадим, чтобы отвлечь гостя от созерцания спящей девушки.
– Что?
– Я говорю, звать тебя как?
– Селян Кучма, – ответил тот, наконец подняв глаза.
– А-а-а, – протянул десятник, – понятно.
– На тебе твой отвар, – вмешалась бабка Ходора, проходя вперед и заслоняя Вадиму обзор.
– Спасибо тебе, Ходора, – принимая и кланяясь, поблагодарил Кучма, – ну я пошел.
– Иди-иди, чего уже, – сопроводила его старуха.
Селян толкнул дверь и обернулся на пороге.
– Прощевайте, – сказал он бабкиным постояльцам, а сам украдкой вновь взглянул на Квету, – прощевайте…
– И тебе всего доброго, – ответил Вадим.
– Ух, – отмахнулась хозяйка, – как появляется у нас, так завсегда ко мне бежит…
– А чего ему надо-то было? – Вадим уселся за стол, уж больно подозрительным ему показался этот тип.
– Да знамо чаво, – Ходора присела рядом, – за отваром прибегал для своей Сияны…
– А что за отвар, бабка Ходора? – не унимался десятник.
– Ну, я погляжу, ты совсем несмышленый, – покачала головой хозяйка, – отвар, говорю, для Сияны, чтобы она от него не понесла.
– А-а-а…
– Вот тебе и а-а-а…
– Понятно, – сжав губы, пробормотал Вадим, – ладно, поздно уже, пора и честь знать.
– Ложитесь, голубчики, ложитесь…
Устроившись на полу подле печки, и ближе к лавке со спящей Кветой, дружинники переглянулись…
– Все, гашу, – предупредила хозяйка и задула лучины.
– Валуй, – шепотом позвал Вадим, дождавшись, когда бабка уляжется и угомонится, – ты это… достань меч из ножен.
– Уже, – так же шепотом отозвался Валуй.
Глава четвертая
Бокул Шибайло
Руби их в песи, круши в хузары…
В ту ночь Селян Кучма так и не дошел до дома своей подруги. На подходе, у соседнего дома, его неожиданно сбили с ног. Упав на тонкий снег, Кучма кувырнулся, пытаясь уйти от очередного удара. Он резко распахнул полы кафтана и потянулся за топором.
– Не балуй! – услышал он над собой гнусавый голос и тут же две пары рук схватили его за ворот.
Голос он узнал сразу, а как было не признать…
Рывком его поставили на ноги.
– Что ты, Бокул, – затравленно озираясь по сторонам, взмолился Селян, – что ты…
– Ты, сука, пошто свои культи навострил? – грозно спросил главарь. – или тебе наше товарищество уже не по сердцу?
Кучма дернулся и что-то жалобно простонал.
– Чего скулишь, сука? Я тебя спрашиваю: ты куда бежать надумал?
– Да я… я… это… навестить только…
– Слышь, Бокул, он к своей крале под титьку собрался, – подал голос другой бродник.
И этот голос узнал Селян, а как не узнать…
– Ну, право, Ростик… я только туда – и сразу же обратно…
– Ты мне тут зубы не заговаривай, – прикрикнул Шибайло.
– Я вас потом обязательно бы сыскал…
– Сыскал бы он, как же, – пробасил еще один член шайки.
Ну и этот голос был Селяну тоже хорошо знаком…
– Черноус, Ростик… Шибайлушко…
– Ведь знаешь, что у нас полагается за предательство? – изрек главарь, словно вынес приговор.
– Братцы, не надо… братцы, что вы надумали… вы же меня знаете… я же с вами, мы же это… я всегда за вас… – Селян извивался в руках бродников, как уж на сковородке, но его держали крепко. Шапка слетела с него, обнажив плешивую голову.
Бокул презрительно плюнул в лицо Кучме.
– Хватит, мужики, его вопли слушать. Черноус, давай веревку!
Бродник мгновенно повиновался. Одной рукой он извлек из-под одежды крепкую веревку и накинул ее на шею обреченного. Заранее подготовленная петля хищно обвила шею и затянулась.
– Постой… постой… – взмолился Кучма, – постой, что скажу…
