Сергей Калашников - Снайпер. Дара (СИ)
Это она чересчур уклонилась вправо. Приняла левее мимо заросшей вьюнком веранды, с которой неслись слова древней песни про тонкий шрам на любимой попе. Подивившись архаичности пристрастий местных жителей, проследовала мимо оружейного магазина и, прочитав надпись: «Причальная улица», опять свернула к заливу. Название не обмануло, в аккурат в пакгаузы и упёрлась дорога.
Дара умышленно избегала людных мест, чтобы как можно меньше свидетелей могло её опознать. Пока это получалось, но у любого везения есть предел:
— Дэвющка! Страсствуй! Ты умеещщ перебират грющи? — горбоносый дядька с видом лица кавказской национальности выглядел унылым. В глазах его плескалась тоска. Казалось, вот-вот заплачет.
— Не знаю, никогда не пробовала, — Дара не испугалась. — Но могу попробовать.
— Вот, смотри. Лючий грющи с ферма Краснова. Только что доставили, — они вошли в пакгауз и остановились у штабеля низких ящиков. — Я хотель продават, но не могу взат. Попрёбуй!
Дара ухватила пальцами за бок одной из красавиц груш, но шкурка подалась и соскользнула с плода. При этом ни малейших признаков гнили — дурманящий свежий запах просто голову кружит.
— Надо прямо из ящика есть ложкой, — она с недоумением посмотрела на мужчину.
— А продават тоже лъёжькой?
— Добавить сахару и сделать варенье.
— ???
— Немедленно! Они же с минуты на минуту начнут бродить.
* * *Остаток дня Дара на пару с Ашотом превращали двадцать ящиков груш в варенье. Банки, сахар и автоклав хозяин «предприятия» доставил прямо на место, потому что трогать столь нежный груз посчитали рискованным. Извлечение плодов из кожуры напоминало разминирование — при малейшей неосторожности все содержимое норовило выскользнуть или расплыться. Мякоть перекладывала в банки более осторожная девушка, а незадачливый коммерсант добавлял сахару и проводил стерилизацию, после которой укупоривал банки.
Посмотрев на штабель готовой продукции, Ашот пожевал губами, и закатил глаза к небу.
— Слющай! Сколько надо платить са рапот? — он был озадачен не на шутку, потому что торговаться из-за размера оплаты труда в его положении было просто неуместно. А по правилам коммерции — полагалось обязательно. От этого в глазах незадачливого негоцианта светилась вселенская скорбь.
— Пять рублей, — улыбнулась Дара. — Только утром. А до тех пор — не будить, — она устроилась на лавке в подсобке, подложив под голову руку. Хозяин посмотрел на неё с сочувствием — видимо затребованное вознаграждение не показалось ему обременительным — и одну из ещё теплых банок готового продукта затолкал под клапан рюкзака.
* * *Свет карманного фонаря прямо в глаза и незнакомый голос:
— Смотри-ка ты, ещё одну пташку нашел, — вслед за чем твёрдая, но не грубая рука подняла Дару и поставила на ноги. — Просыпайся, глупая твоя голова. Пойдем с нами в место, где есть и крыша над головой, и люди, способные охранять сон невинных младенцев. Утром тебя отвезут к вашим. А то тут в незапертом пакгаузе как бы волк не утащил.
Делая вид, что никак не может разлепить глаза, встала и, прихватив штатив и рюкзачок, проследовала туда, куда направляла её неумолимая длань блюстителя порядка — спокойного плотного крепыша в салатовых шортах и завязанной форменным узлом на животе цветастой рубашке. Несколько минут на машине не дали ей шанса удрать — сопровождающий заботливо придерживал подопечную под локоток, ни на секунду не выпуская.
В «обезьянник» её ввели, так же заботливо поддерживая, и даже помогли сесть на свободную лавку. Продолжая разыгрывать соню, растянулась и стала поудобней пристраивать голову.
— Ты как их отыскиваешь, Сеня? — донёсся снаружи негромкий голос одного из блюстителей порядка.
— Легко, — отозвался сопровождающий. — Толкаюсь во все двери. Если не заперто, значит кто-то туда забрался и спрятался на ночь. Детишки ведь, сопляки. Вот эта у Ашота в пакгаузе устроилась отдохнуть. Предыдущий — в сарае на лодочной станции. А вот та, маленькая, в пустующем доме обосновалась как королева. Пришлось подождать, пока закончит принимать ванну.
— Слушай, а чего они бегут? Говорят, по своей воле прилетели, в спортивные лагеря.
— Да разные слухи про те лагеря ходят, вот и им, видать, кто-то что-то шепнул. Ладно, я еще по Стыковой пройду, а ты их не забудь переписать утром, как выспятся.
Прозвучали негромкие шаги и всё стихло. Дара осторожно осмотрелась. Место заключения представляло собой просторную клетку с решётчатыми стенами. Внутри на деревянных лавках наблюдалось с полдюжины лежащих тел. Все дружно изображали спящих. По крайней мере — дышали ровно. В паре метров виднелось ещё одно такое же сооружение, скорее всего, для мужчин.
— Понаехали, тут со своей Земли! — послышался рядом раздражённый детский шёпот. — Чего, спрашивается, ехали, если разбегаетесь так, что вас потом полиция ловит? И нас, тутошних жителей заодно гребут, не разбирая.
— Я тоже тутошняя, — отозвалась Дара.
— Чьих же ты будешь, тутошняя?
— Елизаровских мы, — это название хутора, где она появилась на свет. По крайней мере, так указано в свидетельстве о рождении.
— Куркулиная деревенька, слыхала о такой. Чего ж тебе дома не сидится, Елизаровская?
— Так я как раз с Земли возвращаюсь, — начала Дара, и приостановилась, поскольку дальше по этой легенде ничего ещё не придумала.
— … в дороге поиздержалась, вот и зашла переночевать в пакгауз к самому недотёпистому торгашу, у которого вечно склад пустует. Он даже дверь в него не запирает… ха, если знаешь об этом, стало быть точно, тутошняя. Ладно, тебе без разницы, где ночь перекантоваться, а вот мне надо ноги отсюда делать.
— Я с тобой, — оживилась Дара. — Мне тоже светиться лишний раз не стоит, потому что… ну… неприятности у меня на Земле.
— Интересно, а как ты собираешься отсюда выбраться?
— Также, как ты.
— А я ещё не придумала.
— Чего же тогда собираешься ноги делать?
— Не собираюсь, а выражаю намерение.
Фыркнули, тоже шёпотом.
После проникновения в вентиляционную шахту метро, пользуясь «служебным» счётом, Дара несколько расширила содержимое своего «ридикюля», дополнив его кусачками, маскирующимися под педикюрные щипчики, и рядом предметов, имеющих вид косметических средств. В частности симпатичные термитные карандашики у неё с собой были, как и пилка по металлу, притворяющаяся пилкой для ногтей. Э-э. Вернее, она и есть для ногтей, но способна справиться и с более твёрдыми объектами.
Неудобство заключалось в том, что с места, где устроился дежурный, они в этой клетке видны, как на ладони. То есть размять и пристроить заряды — это было недолго, а вот воспламенить их — тут без открытого огня никак не обойтись, что сразу привлечёт внимание охраняющего.
К счастью, один из парней попросился в туалет, и за те несколько минут, пока сопроводившего его полицейского не было на месте, девчата один из прутьев пережгли в двух местах и реально сделали ноги. Не вдвоём — женская камера опустела мгновенно. Парни из соседней клетки даже не попытались поднять шума, только смотреть на их огорчённые лица было неудобно. Но на то, чтобы предоставить свободу всем узникам, элементарно не хватало времени — в недалёком туалете характерно шумнул унитаз.
* * *Желания снова оставаться одной у Дары не возникло. Местная девчонка могла оказаться полезной, поскольку, как выяснилось, обстановка на Прерии за последние годы изменилась до неузнаваемости.
— Ты чего за мной тащишься? — новая знакомка недоумённо обернулась, едва освещенная улица осталась позади. Тут, в тёмном переулке, беглянки остановились, чтобы перевести дух и прислушаться к происходящему вокруг.
— Я лет десять не выезжала никуда с Земли. А тут — всё не так как раньше. Растерялась.
— Растерялась она! Немудрено. Понаехали, понимаешь, дармоеды всякие. Лодыри и бездельники. Понастроили тут дворцов с паркетами, порядки разные завели. Меня Татьянкой зовут. Айда к нам в банду.
— Боюсь, принять столь лестное предложение я пока не готова, — Дара нарочно формулирует отказ «высоким штилем», чтобы не обидеть ненароком эту пигалицу.
— А у нас ты бы не пропала. Не меченые своих не подводят. Так чего тебе вообще-то нужно?
— На дядю Ляпу издалека посмотреть, и уйти в Лавровку, — понимание того, что Татьянке ничего от неё не нужно, пробудило в душе Дары уверенность — эта не станет использовать её в своих интересах. Не обязательно поможет, но и не попытается ничего с неё поиметь, пользуясь неосведомлённостью.
— Дядю Ляпу ты фиг здесь застанешь. Он нынче болтается, как метла в проруби, потому что нет на свете никого беспортошней. А чего это ты в родную Елизаравку не хочешь вернуться?
— Меня там станут искать в первую очередь. Ну, из-за неприятностей, от которых я хочу уехать, — полную правду о себе докладывать Дара не торопится. Впрочем, этого от неё никто и не требует. Люди, с которыми раз за разом сводит её жизнь с тех пор, как она покинула здание космопорта, на редкость нелюбопытны, неторопливы и непривычно обстоятельны.
