Дмитрий Старицкий - Имперский рыцарь
Зато на южных морях все почти замечательно. Мы союзников не пускаем в Мидетерранию. Они нас в океан, где проходит второй пучок маршрутов торговли колониальными товарами.
Морские силы Винетии безвылазно сидят в своих портах. А население герцогства отчаянно занимается контрабандой по всем направлениям. Пришлось усилить таможню. Но этого пока недостаточно.
Рецкая марка активно осваивает аннексированные южные склоны одноименного хребта и заменяет везде где можно винетскую администрацию на свою.
Военно-рецкая дорога, на которой я начинал воевать, уже не справляется с возросшим трафиком товаров из Риеста. И все с нетерпением ждут, когда Вахрумка приступит к строительству железной дороги. Понимают, что дело не быстрое, но всем не терпится. А сам инженер, похоже, становится культовой фигурой в империи. Человек, который может все…
Падеж поголовья интендантов в Ольмюце как-то прошел в Реции третьеполосной новостью. Все затмила «кровавая тризна» по молодому графу. О ней до сих пор по пивным барам вечерами с восхищением судачат за стаканчиком.
Горничная, покачивая обтянутыми шелком пышными бедрами, принесла нам чай с бутербродами и с игривым подмигиванием персонально для меня забрала поднос. Еще в дверях обернулась и улыбнулась так призывно, что тут даже дурак поймет, потому как у него дух от такой улыбки захватит. Но я не дурак, я сделал вид, что ничего не заметил. Оно мне надо тут в «медовую ловушку» попадать при наличии красивой и страстной жены под боком?
Как только я с наслаждением откусил первый кусок буженины, маркграфу — чтоб он был здоров — именно в этот момент приспичило меня принять. Ну что такое не везет и как с этим бороться?..
Кабинет, куда меня поспешно втолкнул флигель, неожиданно не поразил меня размерами. Где-то метров тридцать квадратных всего, не больше. Высокие потолки. Люстра с хрустальными подвесками на пять масляных ламп. Два высоких окна. Скромно. А то обычно высокие начальники приближают площадь таких помещений к размерам футбольного поля. Это чтобы ты до него от двери еще долго шел, проникаясь его величием и осознавая собственное ничтожество перед небожителем. Здесь же было все по статусу обитателя весьма аскетично, в отличие от парадной анфилады, которую я видел в этом дворце в прошлый раз. Истинно рабочее помещение.
В простенке висит карта Реции с заштрихованными зеленым карандашом новыми землями на юге. Линии путей сообщений выделены. Какие-то флажки воткнуты. Непосвященный не поймет.
На полу большой ковер в зеленых тонах. Застекленные шкафы — на дверцах за стеклами шелковые зеленые шторки, так что содержимого не видно. Красивый сейф в углу у письменного стола, просто произведение искусства металлического литья. Несколько стульев вдоль стены и пара кресел перед большим письменным столом с двумя тумбами резного темного дерева и массивной столешницей, сработанной из цельной плиты полированного черного камня.
Сразу вспомнилось, как в одной из московских квартир, принадлежащей семье моей тогдашней временной подружки, видел я аналогичный стол, только круглый, на одной центральной ноге. Специальный стол для профессиональной игры в карты, чтобы не было возможности мухлевать. Прадедушка той моей пассии — «из бывших» — держал до революции фешенебельный игорный дом, и это было все, что от него осталось потомкам.
На столе, за которым сейчас восседал маркграф, стоял бронзовый чернильный прибор в виде средневековой крепости. Лампа под зеленым стеклянным абажуром. Телефон в корпусе из слоновой кости и позолоченной бронзы. Бумаги, разложенные в некотором беспорядке.
Рядом со столом на широкой, вышитой золотом ленте свисала ручка сигнального колокольчика для адъютанта.
Встав посередине ковра, я по-уставному отрапортовал:
— Ваша светлость, имею честь представиться по случаю вхождения в сословие имперских рыцарей. Прибыл на родину для прохождения лечебного отпуска. Техник-лейтенант имперского воздушного флота Савва Кобчик.
Маркграф кивком указал мне на одно из стоящих перед столом кресел на гнутых ножках и без ручек, какие любят показывать в фильмах про Остапа Бендера.
— Рад вас видеть, барон, в добром здравии, — нейтрально произнес его светлость, когда я уселся.
Вот как… барон… не «дорогой Савва» уже… и этот намек на «доброе здравие» при наличии «лечебного отпуска»… Непонятно все пока…
— О подвигах твоих наслышан. Трудно не услышать, когда о них весь мир судачит. Ты теперь мировая знаменитость. Привыкай, Кровавый Кобчик. Винеты, те, которые нам достались в наследство, тут в Риесте побуянить решили, но как только им намекнули, что вызовем к ним с фронта Кровавого Кобчика, — сразу тишина… Это уже слава. Выдержишь?
— Только если каждый встречный-поперечный не будет приставать, чтобы я с ним обязательно выпил, то выдержу. А так печенка отвалится, — улыбнулся я, пытаясь перевести разговор в шутку.
Но Ремидий игривого тона не принял.
— Я вот что тебя позвал. — Он положил передо мной кожаную папку.
Я открыл и увидел хорошо исполненные в черно-белом варианте эскизы памятной медали. На аверсе череп сжимал в зубах бебут. На реверсе надпись «Памяти „кровавой тризны“ по графу Битомару». И дата.
— Как тебе?
— Хорошо. Не хватает только одного слова под черепом: «Был», — что указало бы не только на память, но и на участие в тризне носителя.
— В этом что-то есть… справедливое, — заметил Ремидий.
— Из какого металла вы хотите чеканить такую медаль, ваша светлость?
— Думаю расщедриться на золото. Или считаешь, что будет чересчур? Не заслужили бойцы?
— Не в заслугах дело. Насколько я понимаю, ваша светлость, эта медаль после смерти награжденного останется на хранение в семье?
— Именно так. Только носить ее прямой потомок будет иметь право не на ленте в петлице, а на цепочке, на шее. Так чем тебя не устраивает золото?
— Тем, что у людей бывают плохие времена. И не все устоят в черный день перед соблазном употребить память о предке именно как золото.
— Мм-гы… — покачал головой Ремидий. — С такой стороны я этот вопрос не рассматривал даже.
— Просто вы никогда не голодали, ваша светлость. Поэтому и не смогли о таком подумать.
— Резонно, — согласился с моим мнением маркграф. — А из какого металла сделал бы такую медаль ты сам?
— Из черной бронзы, ваша светлость. На красной ленте.
— Символично. Быть по сему. — Ремидий забрал у меня папку с эскизами и протянул через стол другую.
Да, видно, что смерть сына сильно подкосила рецкого правителя. На скулах проявились сеточки мелких морщин. Лапки у глаз стали глубже. Мешки набухли под глазами. Но держится молодцом, бодро.
