Закон меча - Силлов Дмитрий Олегович "sillov"
Импульс.
Искра.
И мой вопль, в который я вложил всю оставшуюся во мне энергию ярости, и стал тем зажиганием…
Небо было чистым, ни тучки, ни облачка. Так что молния ударила сверху из ниоткуда, словно сама собой возникла в воздухе. Мощная, толстая, ветвистая. Я ее сквозь темноту плотно сжатых век увидел, так как, проорав свое «Давааааай!!!», сразу зажмурился. Не знал, что именно будет сейчас – чудо или десяток стрел, одна или две из которых непременно найдут щель в моей защите. В любом случае зажмуриться было нелишне.
И это помогло, так как, думаю, после того, что произошло потом, я б мог запросто без глаз остаться.
Меч аж зазвенел у меня в руке, принимая море небесной энергии…
И тут я ощутил удар, от которого у меня едва руку не оторвало. И сквозь те же плотно закрытые веки я увидел ярко-красную вспышку, озарившую все вокруг. Не знаю, как там с силой тысячи солнц, которую молния выбила из рукояти меча-кладенца, но полыхнуло зачетно.
И сразу же над полем разнесся многоголосый вой. Наверняка многие печенеги вылупили глаза на странного воина: его расстреливать собрались, а он эффектные позы принимает.
И сделали это зря.
Я открыл глаза, в которых плясало алое пламя на фоне росчерка молнии, отпечатавшегося на сетчатке. Но и сквозь них я увидел десятки печенегов, едва стоящих на дрожащих ногах, упавших на колени, катающихся по земле.
И все они, побросав оружие, держались за глаза. В том числе и охрана Варяга, что несколько секунд назад внимательно смотрела на меня, собираясь стрелять. Сейчас они, сбросив стальные маски и утратив понты, орали вместе со всеми, держась за гляделки, в которых – я знал точно – плескался нестерпимый свет цвета алого пламени.
Сам Варяг, только что с кривой ухмылкой наблюдавший за процессом, тоже держался за слащавую морду. Не орал, сохраняя солидность, и даже умудрялся оставаться в седле, так как ослепленный конь неистово мотал башкой и порывался встать на дыбы.
Вот, значит, как действует «сердце Горюна»! Не знаю, сколь долго продлится световой шок у печенегов, но он определенно дал мне немного времени для действия.
И я использовал это время сполна, ринувшись к Варягу. Подбежал, долбанул коню кулаком меж ушей, отчего скакун замер, как человек, несильно, но чувствительно получивший бревном по тыковке. А после, вскочив на круп коня, стукнул и всадника яблоком меча по затылку.
Вот когда понимаешь, что крутой шлем и надежный – это две большие разницы. У Варяга был именно крутой. Смотрелся со стороны просто офигенно, как дембельский берет, держась чуть ли не на макушке и не сваливаясь за счет богато украшенного подбородочного ремня. Разумеется, без бармицы – мол, смотрите, какой я серьезный пацан и на какой мощной шее у меня башка держится. Шея была и правда богатырская, однако на эффект от хорошего удара по затылку данный параметр никак не влияет.
Варяг мгновенно забыл, что у него глаза болят, и рухнул на гриву коня.
Готов.
Зашибись. Я поднапрягся, перекинул безвольное тело поперек лошадиного туловища, позаимствовал у ударенного витязя плеть и – прости, коняга, но иначе никак тебя от шока не пробудить – хлестанул лошадь по крупу.
Конь встряхнул башкой, попытался было огрызнуться, повернув голову, но получив еще раз плетью по заду, смирился и рванул вперед, едва не сбросив с себя и меня, и вырубленного мною хозяина.
Я очень хотел, чтобы эффект от вспышки продлился как можно дольше. Но удача – она как деньги. Только что были – и все, потратил, нету их больше.
Так и сейчас случилось. Кончился у меня, по ходу, лимит той удачи.
То ли печенеги, получившие вспышкой по глазам, очухались и схватились за луки, то ли те степняки, что находились подальше от места событий, подошли ближе. В общем, так или иначе, вслед мне полетели стрелы.
Одна долбанула в плечо. Больно, но терпимо, спасибо кольчуге. Вторая по шлему скользнула – вообще фигня, Прессу это как щелчок мизинцем. А вот третья воткнулась выше колена…
Мяса там, конечно, немало, зря, что ли, по Зоне бегал, как сайгак, ноги качал. Но утешение это слабое, когда при каждом ударе копыт чувствуешь, как в тебе шевелится стальной наконечник, скрипя острием по кости.
Первые мгновения боли не было, как и при любом другом ранении, не задевшем крупный нерв.
Но это лишь первые мгновения…
Разорванное мясо очень быстро дает о себе знать, особенно если его трясти – как при конной скачке, например. Боль толчками поднялась от ноги вверх, ударила в мозг, моментально захватила его в плен, требуя лишь одного – остановиться и дать покой ноге, лишь в этом случае она, так и быть, станет терзать тело потише.
Но, само собой, останавливаться было нельзя, ибо это верная смерть. И я лишь охаживал коня плетью, заставляя его нестись еще быстрее – и понимая, что вот-вот вырублюсь от болевого шока. Вот только никак нельзя вырубаться, иначе все, что сделано, – насмарку, иначе все было зря. И хрен бы с ним, что убьют, это не самое страшное. Просто мерзко, что мое тело поддалось боли, сдалось, проиграло, а по итогу – что я сдался, и не канает отмазка, мол, ничего не смог поделать. Потому что когда ты проиграл – это ты проиграл, и никто другой. И я на скаку орал как ненормальный, кроя себя отборным русским матом, накручивая ярость, глуша своими криками боль, кузнечными молотами пульсирующую в висках:
– Не сметь, паскуда, мля! Держись, падла, нах! Иначе те пацаны на крестах погибли зря! Иначе не жил ты, Меченосец хренов, а только небо коптил! Сейчас все решается, понял?! Кто ты есть, зачем ты на этот свет родился, – сейчас выясняется! Потому не смей выключаться, туша мясная, мразь, иначе приеду и башку тебе расшибу о стену!
Я в итоге до того себя накрутил, что практически не почувствовал, как вторая стрела шею рванула – от бешеной скачки кольчужная бармица небось задралась на мгновение, вот в эту щель меж нею и кольчугой стальной наконечник и ужалил. Плевать! Ибо я уже видел, как на стенах приближающейся заставы вдруг появились лучники и дали залп в мою сторону – немного выше моей головы, но лишь немного. Я даже смог оглянуться и увидеть, как падают с коней степняки, преследовавшие меня. А еще я увидел, как на фоне алого заката над Черной Болью маячит гигантский мираж, фата-моргана другого мира – призрак Саркофага, воздвигнутого в моем мире над разрушенным Четвертым энергоблоком Чернобыльской атомной электростанции, и суставчатую трубу Третьего, вонзившуюся в облака цвета крови…
Эпичное зрелище – которое, к сожалению, вдруг внезапно и стремительно начала окутывать тьма, в мгновение ока поглотившая и Черную Боль, и кровавое небо над ней, и призрак из иного времени, и меня вместе с моей болью и всем остальным миром до кучи…
Интересная штука – боль. Она может погрузить в беспамятство. Она же может выдернуть из него.
Как сейчас, например.
Я пришел в себя не столько от разрывающей боли в нижней конечности, сколько от мерзкого скрипа. И даже не до конца еще вынырнув из черного омута, куда провалился, когда скакал к заставе, понял – кто-то ковыряется в моей ране. А нет ничего хуже, чем бередить то, что уже разодрано. Значит – пытают. То есть я попал в плен к кочевникам. И итог будет один – убьют. Зверски. Страшно. Как тех двух парней на крестах, а может, и еще хуже.
Нет уж, хренушки! Подыхать я согласен только в бою, пусть даже с голыми руками ринувшись на сабли и копья, но никак не в руках палача!
Я рванулся изо всех сил, надеясь, что от рывка моего спадет красная пелена адских ощущений, застилавшая взгляд, – и понял, что лежу на чем-то жестком и при этом накрепко к этому жесткому привязан. Вдобавок после рывка мои плечи словно двумя наковальнями к тому жесткому придавили.
– Тихо, тихо, богатырь, – прозвучал надо мной знакомый голос. – Больно, а будет еще больнее. Терпи. Могу зелена вина дать, будет полегче.
Старославянская речь меня некоторым образом успокоила. Значит, не у печенегов в плену. То есть умный конь все же прискакал к заставе и ему открыли ворота. Но зачем тогда мучают?
