Божьим промыслом. Стремена и шпоры (СИ) - Конофальский Борис

— А он уже ждёт вас, — сразу сказал Сыч, едва закрыв за генералом входную дверь на засов.

— Кто? — не сразу понял тот и даже немного насторожился.

— Мальчишка, — отвечал Ламме и, подсвечивая лампой лестницу, повёл Волкова наверх. — Пришёл и торчит тут у меня, сидит у печки, носом хлюпает, надоел уже.

— Ах вот ты о ком, — вспомнил барон. — Ждёт денег?

— Ну а как же, вы ему вон какую деньгу обещали. Вот и прибежал.

К вечеру в городе пошёл сильный дождь, и на Ёгане Ройберге ещё не до конца просохла его толстая куртка. Мальчик сидел близко к жаровне, но как только генерал вошёл, вскочил и поклонился низко.

— Доброй ночи, господин.

— Доброй ночи, Ёган, доброй ночи. — Отвечал генерал, бросая перчатки и на стол и снимая мокрый плащ. — Ну, рассказывай.

— Насчёт вашего дела? — уточнил мальчишка.

— Насчёт моего дела, — Волков сел на стул и ждал, пока Сыч нальёт ему вина. — Приглядел за человеком?

— Приглядел, — отвечал Ёган. И тут же посмотрел на генерала с некоторым подозрением. — А вы знали, что этот ваш Хаанс Вермер — проповедник лютеран?

— Да неужели? — едко хмыкнул Сыч.

— Ну, и ты выяснил, куда он сегодня ходил? — спросил барон.

— Выяснил. Поначалу, с самого утра он поехал в их церковь.

— В церковь? — переспросил Волков.

— Ну, в их молельный дом, они его сами так называют… Честно говоря, их молельный дом на нашу-то церковь мало похож, — рассуждал мальчишка.

— Сам ты откуда узнал это? Ты разговаривал с кем-то?

— Так я побежал за ним, а он приехал…

— На чём он ездит? — перебил его Сыч.

— Ездит он в одноконной повозке с кучером, — сразу вспомнил мальчишка.

Он хотел уже продолжить свой рассказ, но Фриц Ламме снова его перебил:

— Какая повозка, какая лошадь, какой кучер? Сам он какой из себя? Чёрен? Бородат? Толст-костляв? В чём одет? Какой из себя-то?

— Какой? — на секунду задумался Ёган. И тут же, вспомнив, заговорил: — Сам из себя этот Вермер высок ростом и худ, голова седая, а бороду бреет. Одёжа у него добрая. Одежду носит… всю чёрную и шапочку чёрную. И перчатки. А ещё нёс толстую книгу. Повозка не крытая, лошадь рыжей масти. А кучер у него… Обычный кучер. Не знаю, что ещё сказать…

— Вот, — назидательно произнёс Сыч, — Вот теперь всё ясно. Мелочи… Мелочи… А из мелочей всё и складывается. Всегда про то помни, и может, тебя возьмут на службу в суд.

Мальчишка разинул рот; кажется, мысль найти работу при судье пришлась ему по душе.

— Неужто возьмут?

— Ладно, — произнёс генерал, — дальше давай. Куда он поехал?

— А… Ну так это… Поехал он в их молельный дом.

— На какой улице находится этот дом? — снова спросил Фриц Ламме.

— Так в коммуне Габель, что у Восточных ворот, — сказал мальчишка. — Я побежал за ним. И ждал его там.

— А откуда ты узнал, что он проповедник еретиков? — поинтересовался барон.

— Так возле того дома была уйма народа, они все на его проповедь пришли, я и поспрашивал. Мне один мужик там и рассказал, что этот Вермер мудрейший проповедник и что он книжный человек. Что на его утренние проповеди собирается уйма народа, особенно по воскресениям.

— Так, ну а что он делал после проповеди? — интересуется Ламме.

— А после проповеди он поехал в магистрат.

— В магистрат? — переспросил генерал.

— Да, в магистрат, а после поехал… вернее, пошёл… там недалеко есть харчевня Нойса Шляйверга, пожрал в ней малость с какими-то другими людьми… И снова пошёл в магистрат.

— Вот как? Значит, он в магистрате сидел весь день? — уточнил барон.

— Да, до темна досидел, а после на свой повозке поехал домой в свой дом на улице Жаворонков. И всё, больше ничего…, — теперь мальчик вроде как отчитался о сделанном деле и выжидательно смотрел на Волкова: ну, где деньги за работу?

Генерал это понял и полез в кошель, достал оттуда несколько десятикрейцеровых монеток и положил на стол перед мальчишкой: ну, бери, раз заработал. И тот сразу сгрёб монеты со стола; видно было, что он до сих пор не очень-то верил, что ему заплатят такую огромную кучу денег.

— Спасибо, господин, — он низко поклонился генералу.

А тот после этого сказал:

— Завтра снова иди к его дому.

— Снова? — Ёган Ройберг удивился. — Так это ещё не вся работа?

— Сказали же тебе, дурья башка, завтра снова пораньше вставай, иди к его дому и приглядывай за ним, — Сыч добродушно потрепал мальца по волосам. — Только никому, даже матери, о нашем деле не говори.

— Да, — поддержал своего помощника генерал, — даже если тебя будут выспрашивать — молчи. Ничего ты не знаешь, ни за кем не следишь, просто гуляешь. Понял?

— Понял, — кивал паренёк, крепко сжимая в ладошке серебро.

А когда он ушёл, Фриц Ламме начал:

— Всё, дело вспять уже не повернуть, о призах как объявили, так, почитай, больше ста человек записалось. Это только на вечер, а ещё и завтра день будет.

— Ты распорядителю призовые деньги отдал?

— Да, отдал. Он их в ларце рядом с чашей держит, на виду, всякий может в ларец заглянуть, посмотреть.

— Хорошо, но ты мне про главное скажи.

— Про главное? — не сразу понял Сыч. — А, это вы про судей?

— Про судей, про судей.

— С судьями не совсем хорошо вышло, — Фриц Ламме немного замялся.

— Что это значит? — не понял генерал.

— Да не смог я со всеми переговорить; с теми, что распорядитель нашёл и собрал в одной неплохой харчевне, я встретился. Но двоих он не нашёл. В общем, удалось поговорить только с шестью из них.

— Но с ними-то ты договорился? — Волков немного насторожился. Ему очень не хотелось, чтобы с подкупом судей что-то пошло не так, как надо.

— Эх, экселенц, со мной бы кто так договаривался, — мечтательно произнёс помощник. — Со всеми шестью я договорился, тут и стараться нужды не было. Никто на моей памяти от золотишка ещё не отказывался.

— То есть шестеро деньги взяли? — уточнил генерал.

— Взяли, экселенц, взяли. Никто не артачился. Люди попались хорошие, жадные, — кивал Сыч. — Не волнуйтесь, два золотых у меня остались, и я попробую поговорить с теми двумя, с которыми ещё не говорил. И насчёт вина я договорился. По три бочки мадеры и портвейна привезут к открытию турнира, — и тут он вздохнул тяжело и долго.

— Чего ты вздыхаешь? — спросил у него барон.

— Тяжко мне от всего этого, — отвечал Ламме.

— Тяжко? — удивился генерал. — Чего же тут тяжкого? Ходи себе, договаривайся обо всём, изображай из себя богатого купца, раздавай золото, винцо попивай.

— Так-то оно так, да всё боюсь… Боюсь встретить какого купчишку из наших краёв или ляпнуть что-нибудь не то…

— Раньше ты не был пуглив, — напомнил ему генерал.

— Эх, экселенц… Так то раньше было, — снова вздыхает Фриц Ламме. — Раньше я помоложе был… И не был женат.

Волков посмотрел на него внимательно и понял, что и вправду этот мошенник постарел за то время, что он знал его. И тогда барон пообещал:

— Делаешь дело — сразу едешь домой.

— Дело? — оживился Сыч. — Это вы про турнир?

— Дурень, — произнёс Волков. — На кой чёрт мне нужен этот турнир? Турнир — лишь средство, чтобы стравить еретиков и наших. Устрой свару на турнире, хоть небольшую, хоть простой мордобой — и всё… дальше я сам. А ты езжай к своей молодке, подол её сторожить.

А Сыч хоть и кивал — дескать, понимаю, — а сам всё вздыхал.

Следующим утором он снова пригасил к себе на завтрак прапорщика Брюнхвальда и своего оруженосца фон Готта. И пока слуги носили кушанья, говорил им:

— Господа, завтра начнётся турнир. Прошу вас быть там с самого открытия. И никуда с него не отлучаться.

— Даже на обед? — спросил фон Готт.

— Там будут торговать едой, — заметил ему Максимилиан. — Не волнуйся, с голода не помрёшь.

— Также там будут торговать и вином, — продолжал генерал, — но вас я прошу от хмельного воздержаться.

— И что же нам там делать, господин генерал? — спросил прапорщик. — Сдаётся мне, что вы нас туда отправляете не просто на поединки поглазеть.