Майкл Ривз - Медстар I: Военные хирурги
Зан хмыкнул.
— Нет. Не важно где, но ты всегда в первых рядах.
Ден тоже хмыкнул, и следующие несколько минут они молча жевали, доедая свои порции. В конце концов саллюстианец допил остатки эля, рыгнул и откинулся на спинку стула.
— Позволь мне рассказать тебе историю, — сказал он. — Давным-давно меня командировали собирать материал по участникам небольшой заварушки на какой-то забытой богом планете посереди гордианской сферы. Я болтался на эрзац-базе — реквизированной заготовительной станции, где солдаты, улетающие домой, останавливались перед отправкой на орбиту. Она была в тылу, в дне перехода хромой банты от всякой стрельбы; безопасно, как у мамки под юбкой, в яслях, за пазухой и так далее…
Так вот, я трепался там с человеческим детенышем. Очень молодой, но высокий — я ему и до груди не доставал. Похоже, он соврал насчет возраста, чтобы попасть в армию, ему вряд ли было больше шестнадцати стандартных лет. И по милости Создателя он пережил всю свою смену без царапины — посереди очень бурных боевых действий. Семьдесят процентов его отряда вернулись оттуда чернее карбонита — а он все еще дышал и был на пути к дому. Просто ребенок. Ребенок, который теперь знал войну.
Так вот, я включаю походную камеру, снимаю мальчишку, задаю для зрителей какие-то стандартные вопросы "как-вы-чувствуете-себя-отправляясь-до мой". Совершенно внезапно — "бааах-зззап!" — кто-то выхватывает пульс-винтовку и просто водит ей туда-сюда, как поливочным шлангом, и косит солдат налево и направо. Один из мятежников, пробравшийся на базу для самоубийственной акции.
К нему бросились парни из охраны, но они не успевали. Стрелок шел прямо на нас, он видел меня, я видел, что он видит меня, и я знал, что близок к тому, чтоб меня списали в архив. Все мне орали "Беги!" Шутили, наверное. Я так перепугался, что дышать не мог, не то что бежать.
И тут этот парень, который даже не был вооружен, совершенно сознательно бросился передо мной. Он получил в живот заряд, предназначенный для моей головы, и упал. Это оказался последний заряд в винтовке стрелка, охрана подстрелила его, и на этом все кончилось.
Я присел рядом с этим несчастным мальчишкой и понял, что он не выкарабкается. Тогда я спросил его: "Почему ты это сделал?" И мальчишка сказал: "Ты такой маленький".
Зан перестал жевать и озадаченно взглянул на Дена.
— Думаю, он понимал, что я взрослый — умом, — продолжил Ден. — Но в тот момент, когда грозила опасность, он приравнял маленький рост к молодости. Он закрыл меня собой — как будто защищал своего ребенка… Я успел поблагодарить его перед тем, как он умер, — Ден помолчал. — Знаешь, что он сказал?
Янт мотнул головой.
— Он сказал: "Ничего. Ты передашь моей маме, что я люблю ее?".
С минуту они оба молчали. Янт легонько провел одной рукой по своим коротким рожкам и вздохнул.
— Это так печально.
— Это не все, — Ден уставился себе на руки, изучая, как они сцеплены между собой. Он расплел пальцы, почувствовав, как они хрустнули.
— Стрелок. Он тоже был человеком. Ему было четырнадцать. Я не подходил к нему, перед тем как он умер, но это сделал один из охранников. Последними его слова были: "Скажите моей матери, что я люблю ее". Побратавшись смертью, дети прощались со своими матерями.
Янт еще раз дернул головой.
— Вот истории, которые ты приносишь с фронта, друг мой. Это истории, которые люди должны знать, — Ден пожал плечами. — Не то чтоб они остановили войну хоть на микросекунду, но люди хотя бы будут знать, что это совсем не забава — когда дети убивают друг друга, и от этого разбиваются сердца их матерей.
Почему-то возможное свежевание Фильбы уже не выглядело таким красочным и привлекательным, как в тот момент, когда Ден садился обедать.
— Мне жаль, — проговорил Янт.
— Угу, — отозвался Ден. — Как и всем нам.
Глава 19
Иногда — не слишком часто в эти дни — Джос чувствовал себя так, словно мог вернуть умирающего пациента к жизни, одной лишь чистой волей мог удержать на этом свете критически раненого, отказать Смерти в праве на него.
Такое получалось, разумеется, если имели успех медицинские процедуры. Хотя порой, даже если операция была технически безупречна, что-то шло не так, и неважно, насколько упорно он пытался, неважно, как он желал иного, пациент угасал.
Как угасал сейчас солдат на столе. Операция была относительно проста — шрапнель надорвала перикард, началось кровотечение в сердечную сумку и связанное с ним сдавление сердца. Кровь откачали, раны заштопали — и на этом все проблемы должны были закончиться. Но тем не менее — солдат перестал дышать, залатанное сердце остановилось, и все попытки заставить его биться вновь провалились. Будь Джос религиозен — он сказал бы, что из человека просто ушла душа.
Хотя на сегодня это был последний пациент, и ему удалось удержать среди живых пятерых предыдущих, даже солдата с тяжелыми повреждениями сразу трех органов, потребовавших пересадки: изрешеченное и схлопнувшееся легкое, пробитую селезенку и жестоко разорванную почку.
Почему тот выжил, а этот умер? Это было совершенно непредсказуемо, совершенно необъяснимо и совершенно выбивало из колеи.
Джос знал, что медицина — далеко не точная наука, пациенты частенько приводили врачей в замешательство. Считается, что генетически идентичные клоны должны показывать одинаковые реакции на физические раздражители, но в случае этих двоих такого явно не наблюдалось.
Когда-то, только начиная учиться в медшколе, Джос был завсегдатаем басманианского ресторанчика, популярного среди его сокурсников. Еда была дешевой, но вкусной, а порции — большими; находился он на расстоянии пешей прогулки от студенческого жилого комплекса и работал круглосуточно — что весьма ценилось студентами. Басманианская кухня была разнообразной — то весьма пикантной, то более привычной — и Джосу нравилось. В конце каждой трапезы подавался традиционный десерт — сладкое печеное колечко примерно с браслет размером. В угощение запекался одноразовый органический голопроектор. Когда ты разламывал кольцо — проектор выдавал частичку басманианской мудрости, которая повисала в воздухе и светилась несколько секунд — пока не распадались органические схемы. Афоризмы забавляли студентов-медиков, предпочитавших есть группами — ради "семейных" скидок. Обычно они ломали все колечки зараз и пытались прочесть поучения прежде, чем те растают. Некоторые были довольно забавны: "Избегай темных переулков в дурной компании". Или "Быть богатым и несчастным лучше, чем быть просто несчастным". Или "Опасайся улыбчивых политиков"…
Однажды вечером, Джос, вымотанный бесконечной чередой экзаменов и мудреных тестов, которые он сдавал почти наугад, перегруженный вещами, о которых не имел понятия и даже не предполагал, что они могут входить в его обучение, разломил сладкое печеное колечко и получил послание, казалось, приготовленное лично для него: "Умерь ожидания, чтобы избежать разочарования".
Оно поразило его своей неожиданной практичностью, если не сказать — мудростью. Если ты ничего не ждешь — ты не будешь горевать, если это "что-то" не случилось. Он попробовал руководствоваться этим правилом в жизни и нашел его весьма полезным. Конечно, иногда он забывался. Иногда он верил, что способен спасти всех. Он был хорошим хирургом; может быть — учитывая обстоятельства — даже великим хирургом, и никогда не ожидал потерять пациента, у которого был хотя бы крошечный шанс на выживание. Но такое случалось — и всегда становилось потрясением. И всегда — разочарованием.
Трудно было признаться — даже самому себе — но были времена, когда он замечал, что обижен на бесконечный поток раненых и умирающих клонов. И когда им привозили тви'лека с почти оторванными лекку или деваронианца, которому продырявили одну из печенок, — какая-то частичка его души радовалась возможности делать что-то новенькое. Потому что к тому времени он чувствовал себя так, словно сложил возносящуюся в стратосферу башню из шрапнели, которую вытащил из клон-солдат. Не говоря уж о том, что выкрасил ее в красное их кровью.
Джос вздохнул и двинулся в раздевалку. Как плохо, что сейчас нет басманианского печеного колечка, чтобы хоть немного его подбодрить…
* * *Пересекая зал, примыкающий к главной операционной, Баррис заметила солдата, который стоял, пристально разглядывая пустую стену. На неискушенный взгляд все клоны кажутся одинаковыми, но не для того, кто связан с Силой. Этого она знала. Он был ее пациентом. Падаван притормозила.
— КС-девять-один-четыре, — позвала она.
Он оторвал взгляд от стены:
— Да?
Баррис почувствовала невысказанный вопрос и улыбнулась.
— Вы все выглядите похоже, но все же вы не одинаковы. Опыт формирует человека так же, как и наследственность. Сила может распознать это.
