Андрей Буторин - Клин
— Дядя Фёдор!.. Федь, Федька, ты чего?.. Не надо, не надо!.. — Он быстро обернулся на джип, снова посмотрел мне в глаза и горячо зашептал: — Не надо, не пускай его слова в сердце! Это он сгоряча, он за тебя очень испугался… Он ведь, когда тебя спасал сегодня утром, сделал то, что делать было нельзя. Он должен был погибнуть, и он знал это, и все равно полез за тобой. А нервы ведь не железные, и сил он там столько оставил!.. И тут вдруг опять ты учудил! И опять он тебя выручил. Правда, на сей раз аномалия — «дрожь земли» — была не смертельной, но он-то об этом не знал… Ничего удивительного, что он сорвался. Он ведь обычный человек, не робот. И очень хороший человек, настоящий. Ты подумай об этом и просто постарайся его понять. Не то, что он тебе сейчас наговорил, а то, почему он это сделал. Хорошо?
Я кивнул, не в силах сказать ни слова. А потом, как ни крепился, все-таки не удержался и зарыдал, уткнувшись носом в комбинезон Штейна.
Глава четырнадцатая
Наш вездеход, вперед лети!
Он еще что-то потом говорил нам, нарочито громко размахивая руками, — что-то как раз об этой аномалии, в которую я въехал, — но я ученого почти не слушал, поскольку думать сейчас мог только об одном: что же мне теперь делать?
Сергею, по-моему, тоже было несладко; он сначала хмурился, затем поморщился и перебил Штейна:
— Может, достаточно лекций, а? Раз эта «дрожь земли» неопасная, так и шут с ней, поехали дальше, чего зря время теряем?
— Сейчас поедем, — сказал ученый и вдруг подмигнул мне: — А ну-ка, Дядя Фёдор, дойди до того места, посмотри, что сейчас там.
Я что есть силы замотал головой. Ну уж нет, хватит из меня совсем-то уж придурка делать! Не ожидал этого, честно говоря, от Штейна.
Он, видимо, прочитал по лицу все мои мысли и улыбнулся:
— Иди-иди, не бойся. «Дрожь земли» живет недолго, тем более когда в ней такая масса как автомобиль побывала. Сходи посмотри, там артефакты должны интересные остаться.
Вообще-то, подумал я, Штейн вполне мог и сам сходить за своими артефактами, не барин. Но в то же время я догадывался, что поручил он мне это дело главным образом для того, чтобы я слегка развеялся, не замкнулся в себе, не зациклился на своих переживаниях. Короче, он решил поиграть в психолога. Ну, пусть поиграет, коли ему так уж хочется.
Я двинулся к тому месту, где от гусеничной колеи петлей отходили в сторону следы колес джипа — результат моего недолгого автовождения. Пока шел, спина так и чесалась от взгляда двоюродного братца. Казалось, он вот-вот выкрикнет что-нибудь вроде «Не ступи в очередное дерьмо, бестолочь!» Однако нет, промолчал. А я между тем начал осматривать бывшую дислокацию «дрожи земли», будь она неладна!
Сначала я ничего интересного не увидел, под ногами была одна лишь взбитая колесами грязь, редкая чахлая травка да камни. Решив, что на сей раз аномалия, иссякнув, не оставила после себя ничего, я уже хотел возвращаться, но, взглянув еще раз на землю, заинтересовался формой ближнего ко мне камешка. Подняв его, я увидел, что тот похож на бугристую шишку, слепленную будто бы из камешков помельче — поразительно круглых, словно горошины. Если что-то и могло тут быть артефактами, то это лишь подобные камни, подумал я, и, осмотревшись, нашел еще четыре штуки, примерно того же размера и формы, что и первый.
Вернувшись, я протянул один Штейну:
— Оно?
Ученый кивнул.
— Этот артефакт называется «дробь», — сказал он. — Не шибко дорогой, но порой очень может выручить, особенно если в неподходящий момент закончатся патроны или заклинит оружие. Смотри! — Штейн размахнулся и швырнул камень в сторону.
Отлетев, артефакт вдруг звучно, как проколотый воздушный шарик, хлопнул, взорвался изнутри и составляющие его «горошины» тут же со свистом исчезли. Я невольно присел, ожидая отлетевшей в нашу сторону каменной дробины, но Штейн, улыбнувшись, пояснил:
— В этом артефакте та еще прелесть, что он «стреляет» только в направлении полета, так что, в отличие от гранаты, сам никогда от его «взрыва» не пострадаешь. Правда, убойная сила у него тоже куда меньше, чем от гранаты. Но отогнать одну-две слепых собаки им все-таки можно, или еще какую не особо крупную гадость. Да и человеку мало не покажется, если он без хорошей защиты, а в лицо попадет — это вообще караул, считай из боя выбыл. Так что распихай-ка это добро по карманам, лишним не окажется.
Я так и сделал, а потом мы наконец-то доехали до базы ученых, до которой и оставалось-то уже всего ничего, не больше ста метров.
Мы не сговаривались, но Санте и Анне никто из нас о произошедшем инциденте не рассказал. Девчонка, впрочем, что-то почувствовала, да это и нетрудно, наверное, было сделать по виду наших с братом кислых рож и по тому, что мы с ним не перебросились ни словом. Тем не менее она не стала заострять на этом внимание, лишь косилась на нас изредка с насмешливым прищуром. Это ее поведение меня хоть и сильно удивило, но порадовало еще больше. Мне еще только ее нотаций да издевательств не хватало!
Штейн сразу спросил у нее, не было ли весточки от Вентилятора. Анна хмуро помотала головой.
— Я ему написала еще. Не отвечает. Придется ехать к Темной долине.
Наши сборы были недолгими. Джип, как и решили первоначально, загнали в ангар, оружие взяли свое привычное плюс пару автоматов про запас. Патроны забрали все. Решили — пусть лучше останутся лишние, чем не хватит. Тем более не на себе тащить, для вездехода это не груз. Взяли, разумеется, еды и питья. Особо наглеть не стали, но по крайней мере пару дней мы могли протянуть вполне автономно.
Еще Штейн загрузил в кузов пару тяжеленных мешков с ручками и лямками, в которых, судя по очертаниям, да и на ощупь тоже, находилось что-то угловатое и твердое.
— Кое-какое оборудование, — пояснил он. — Все-таки я надеюсь, что мне удастся там поработать и открыть что-нибудь интересное.
Профессор Санта проводил нас до вездехода, пожелал удачи, велел Штейну без нужды не задерживаться и почаще выходить на связь. Затем, сославшись на срочную работу, помахал нам и скрылся в бункере.
Штейн обернулся к нам.
— Ну что, поехали? — А затем вдруг, ужасно фальшивя, пропел: — Наш вездеход, вперед лети, у «Клина» остановка!..
Видя, что никто из нас даже не улыбнулся, он пожал плечами, забрался в кабину и завел двигатель. А потом возникла небольшая заминка. В кабине кроме водителя мог поместиться еще один человек, который при случае мог стать и стрелком-пулеметчиком, высунувшись в люк. А вероятность того, что такой случай представится, была очень большой.
Сначала к дверце кабины направился Сергей, но девчонка его остановила.
— Эй, Матрос, ты куда? Не рановато ли тебе в штурманы? По-моему, я Зону чуточку лучше тебя знаю. Или ты вспомнил куда ехать?
— А что, Штейн, что ли, не знает куда ехать? — огрызнулся Серега. — Зато я с пулеметом лучше тебя управлюсь.
— С какого перепугу ты это вдруг решил?.. И потом, Штейн, конечно, Зону знает, но, по-моему, мы договорились, что решения в нашей группе принимаю я, а если я даже не буду видеть, где мы находимся, то интересный из меня командир получится, между нами, девочками… К тому же Штейн не знает, как выглядит Вентилятор. Не будет же он при встрече с каждым сталкером останавливать вездеход и бегать ко мне спрашивать, не тот ли это дяденька, которого мы ищем. И вообще, на самом-то деле, решения принимаю я. Так что лезь в кузов и сиди там вместе со своим необузданным родственничком. Заодно и присмотришь за ним, а то я его уже боюсь.
— Отцепись от Федьки! — совершенно неожиданно для меня рыкнул на девчонку Сергей и полез в кузов.
После такого я, честно признаюсь, ожидал, что братец попросит у меня прощения или хотя бы просто заговорит о чем-нибудь. Ничуть ни бывало! Забравшись в вездеход, он уселся на скамейку — с противоположной стороны от моей — и уставился в маленькое, узкое окошечко, словно то, что происходило сейчас снаружи, имело в его судьбе самое наиважнейшее значение. А там пока ничего не происходило. Окошек в кузове было пять — по два на каждом борту и одно на двери сзади, так что я тоже стал смотреть в ближайшее ко мне. Стекло было толстое, тоже, наверное, какое-нибудь специальное, усиленное, как и в кабине. Его покрывал слой пыли, причем снаружи, так что видно сквозь него было весьма плохо, а вытереть было невозможно.
Поэтому мне это бесполезное глядение в никуда быстро надоело, и я принялся размышлять. Не то чтобы я задался такой целью: «Дай-ка маленько поразмышляю», просто из-за отсутствия внешней информации и прочих отвлекающих факторов мозгу тоже стало, видимо, скучно, и он принялся извлекать из своих недр различные мыслишки, словно монах, перебирающий четки.
Сначала мне вспомнился дом — родной мой Ленинград. Друзья, родители, Маша… Меня обдало теплом нашей уютной квартиры, почудился даже манящий, поистине сказочный запах жареной картошки. А еще мне очень захотелось моего любимого супчика с фрикадельками, который часто варила мама… А еще — порыться в книжном шкафу, взять и перечитать что-нибудь самое интересное!.. Но самое главное — чувствовать там себя нормально, уверенно, быть равным в кругу своих друзей и однокурсников, быть своим среди своих везде — что дома, что в университете. А здесь… Здесь я был изгоем, лишним. Теперь, когда со мной перестали общаться не только Анна, но и Сергей, я почувствовал это наиболее остро. Но дело было даже не только в них. С самого начала я не принял ни это чужое, совсем не такое, о котором мечталось, будущее, ни тем более эту жестокую, нелепую и отвратительную Зону, которая не могла бы мне раньше присниться и в самом страшном сне. Все это было не мое, все мое естество безоговорочно отторгало это. И, что самое смешное, мое чувство оказалось взаимным — будущее, или Зона, или и то и другое вместе тоже не приняли меня. Мне отчетливо подумалось вдруг, что все те нелепости, которые происходили здесь со мной, — они были неспроста. Так отторгала меня сама Зона, так возражало против моего присутствия будущее. Ведь на самом-то деле, ну не был же я таким бестолковым олухом в моей обычной жизни!.. Случались, конечно, иногда какие-то казусы, так у кого же их не бывает. Но ведь они не сыпались мне на голову один за другим, не ставили меня в такие дурацкие положения, в которые я попадаю здесь то и дело!.. Нет, дело тут было определенно не во мне.
