Виктор Бурцев - Пленных не брать!
Сначала я даже раздражался, вынимая девушку из очередных кустов, в которых она ухитрилась запутаться, а потом сообразил, что всё это только от общей восторженности, охватывавшей ее при каждом новом знакомстве с дикой природой. Это было очень мило. Но отнимало массу сил. Прежде всего у нее самой.
По моим расчетам, мы должны были выйти на дот уже час назад.
– Японский какой-то пейзаж, – выдохнула Юлька.
– Почему? – Мне стало смешно.
– То-яма-то-канава.
Она как раз сидела на краю огромной ямы, сплошь поросшей земляникой.
Я огляделся, и смеяться расхотелось. Мне даже стало удивительно, как же я раньше этого не заметил. Дот был где-то близко.
– Это не ямы. Это воронки. 152-миллиметровые бетонобойные болванки часто рикошетили и уходили в сторону. Орудия надо было пристреливать... Видишь, длинная яма?
– Да.
– Окоп. Точнее, то, что от него осталось.
Юлька встала, вытянулась, озираясь. Вокруг, насколько хватало глаз, земля была разворочена, перекручена. Десятки лет, пронесшиеся над этими местами, не смогли полностью скрыть разрушения. Огромные воронки превратились в овраги, окопы осыпались и превратились в глубокие борозды, отовсюду торчали осколки гранита, выбитого из-под земли. Даже деревья вокруг нас были низкими, слабыми, словно изуродованными.
Собственно, это был совсем другой дот. Я знал о нем только по рассказам человека, которого звали Ципкес, Наум Ципкес, старший майор ГБ, в то время носивший петлицы полкового комиссара, счастливо избежавший смерти от своих же только потому, что его взяли в плен финны – раненого, обессилевшего от потери крови, потерявшего в снегу свой «браунинг» с последним патроном... Человек, который шел к озеру Сайма. Он был очень стар, передвигался в инвалидном кресле с моторчиком, у него действовала только одна рука – левая, – и ею он нарисовал на листке бумаги с логотипом отеля нехитрый план. Нарисовал, показал мне и тут же бросил в камин, пробормотав что-то по-еврейски. Кажется, старик уже спятил, если только он не был таким с тридцать девятого года...
– Кажется, мы пришли. Подъем. Немного осталось.
И действительно, всего в нескольких метрах от места привала обнаружились торчащие из земли бетонные трубы дымоходов. Дальше чернел в земле острыми зубами сломанного бетона взорванный вход.
– Боже мой, где мы?
– Не буду претендовать на роль всевышнего, но, пожалуй, отвечу. Это дот 167. Он же Le7. Он был отмечен в дневниках. Если хочешь, я тебе вечером прочитаю.
– Мы что, тут заночуем?
– Да. – Я посмотрел в ее испуганные глаза. – Наверху и в палатке. Внутрь... схожу я один.
– Зачем?
– Ты же со мной не пойдешь?
– Ну уж нет, я тут не останусь одна!
– Хорошо, как скажешь. Давай разобьем лагерь. – Я с наслаждением бросил рюкзак на землю.
– Войти можно только с восточной стороны. Бронеплиты здесь были демонтированы, поэтому легко проникнуть внутрь. На полу еще можно видеть остатки противоосколочной защиты. – Я подал Юльке руку. – Однако двигаться особенно далеко нельзя.
– Почему?
– Там дальше, за поворотом, одно из самых опасных мест на Линии Маннергейма. Потолок может обрушиться в любой момент.
Внутри было темно и сыро. Стены, покрытые конденсатом, влажно блестели. Под ногами перекатывались камни, осколки той давней трагедии. Куски бетона, выброшенные взрывом последней болванки, пробившей, наконец, внешнюю защиту. Что творилось внутри, страшно было представить. Обваливающийся потолок, осколки, летящие в разные стороны, огонь, жгучий дым. Уцелевшие люди уходили в глубину каземата, чувствуя, как от прямых попаданий дрожит потолок над головой.
Они заперлись в дальнем конце убежища. Все те, кто выжил. Здоровые, раненые, умирающие. Они до конца держали оборону. Они не сдали дот, хотя в победном рапорте значилось иное. Финны взорвали за собой вход в каземат, обрушили потолок и оказались заперты в подземелье.
– Видишь? – Я осторожно высунулся в коридор-ловушку.
С потолка свисали на проржавевших арматуринах бетонные глыбы. В некоторых местах через камень пробились корни деревьев.
– Страшно тут, – прошептала Юлька, прижимаясь ближе ко мне. – Уйдем...
Ее голос был настолько просящим, что я согласился.
Ночью, откуда ни возьмись, налетели комары. Юлька отмахивалась, как могла, а потом залезла с головой в спальный мешок, застегнула «молнию», да так и сидела, напоминая огромную синюю гусеницу.
– Говорят, один черный археолог остался ночевать в этих краях. Планировал раскопать именно этот дот... – История была страшненькая, а путать девушек обычно не в моих правилах, но соблазн оказался велик. – И как только он заснул, услышал пение, доносящееся из-под земли. Как будто кто-то поет там, в засыпанном каземате. Он, говорят, даже слова разобрал. И язык, финский. И вот, как только часы показали три часа ночи...
Я сделал паузу, и Юлька повелась:
– Ну...
– Что-то вдруг как закричит страшным голосом сзади! Археолог, как был в одних трусах, так и побежал. Говорят, всю ночь до ближайшего хутора через кусты пер. – Я пошевелил палкой в гаснущих углях костра, якобы теряя интерес к истории.
– А кто кричал? – Я молчал, тогда Юлька подобрала сосновую шишку и швырнула ею в меня. – Хватит меня путать! Говори, кто кричал?
– Кто, кто... – Мне было смешно. – Филин, конечно!
– Вранье это всё!
– Совсем нет.
– А кто же пел?
– Кто-кто... Вот на том хуторе и пели. Свадьбу там гуляли. Тут знаешь, как звуки разносятся... Такой вот местный фольклор.
Юлька проворчала что-то неодобрительное и полезла в палатку, а я еще долго сидел, наблюдая за костром. Искры поднимались вверх, к звездам. Моя девушка, самая лучшая женщина на земле, потому что только самая лучшая потащится за своим мужчиной в эти края, уже спала. А я всё сидел, сидел... пока наконец не услышал.
Они пели. Так, как тогда, давным-давно. И, кажется, я даже разбирал слова. Они пели, пока хватало воздуха. Вспоминали свои песни, те, что пелись у них на хуторах и в деревнях. Там, в той далекой от них жизни.
Тогда я встал, спустился вниз по склону холма, внутри которого располагался дот, и вошел внутрь.
12
РАСПОРЯЖЕНИЕ
народного комиссара обороны
члену Военного Совета
9-й армии Л.З.Мехлису
о проверке наличия
валенок в 163-й дивизии
По полученным ЛВО данным, 163-я дивизия получила более 14 тыс. пар валенок. Кроме того, имеется резерв в армии 18,5 тыс. пар. Примите меры по выяснению правильности сообщения командования округом и доставке валенок в дивизию.
ТХТ = К. ВОРОШИЛОВ
13
Четверо лыжников быстро бежали по снежному склону. Воскобойников даже протер глаза – мало ли, вдруг двоится от постоянной белизны... Нет, в самом деле четверо.
– Кто-то с ними к нам едет, – поторопился сказать Керьялайнен. – Не знаю, кто, господин офицер! Уходили двое, честное слово!
– Черт... Ладно, хоть один да уцелеет для допроса... Стой, и чтоб всё тихо, понял?
– Понял, господин офицер.
Воскобойников спрятался внутри, оставив вход открытым. Керьялайнен стоял в паре метров от него, спокойно курил трубочку. Странно – финн, кажется, вовсе уже не боялся, хотя вначале, казалось, в штаны наложит от страха. Наверное, окончательно уверился, что русские его убивать не будут. А что с ним делать, когда они будут уходить?..
Ладно, потом, сказал себе Воскобойников, Может, в качестве проводника сгодится, переводчика. А сейчас главное – эти четверо.
Лыжники приближались. Что-то с ними не так, подумал Воскобойников, и тут же понял, что именно – трое бежали без палок, как обычно и бегают с детства привычные к лыжам финны, а четвертый двигался менее сноровисто и отталкивался палками.
Вот они съехали с холма и пропали из поля зрения, сейчас поднимутся и будут совсем рядом... Судя по всему, кто-то из приближавшихся окликнул Керьялайнена, потому что тот приветственно помахал рукой. Всё, мол, в порядке.
Молодец, Керьялайнен. Молодец. Зачтется тебе.
– Стрелять только в крайнем случае, – шепнул полковой комиссар Вершинину.
– А если они сами стрелять начнут?
– В самом крайнем случае, я сказал! А в того, что с палками, вообще не стрелять. Живой нужен.
Керьялайнен что-то крикнул по-фински, и Воскобойников напрягся – не подведет ли финн, но четверка уже появилась из-за снежного гребня. Они снимали лыжи, когда полковой комиссар и Вершинин вышли изнутри, и Воскобойников сказал негромко:
– Руки вверх!
Винтовки у всех четверых были закинуты за спины, толстые рукавицы не позволяли быстро выхватить пистолеты из кобур, поэтому всё произошло спокойно, без шума. Керьялайнен философски взирал, как его соплеменников разоружили и повели внутрь дота.
– Я всё правильно сделал, господин офицер? – спросил он.
– Молодец, – кивнул Воскобойников.
– Вы не станете меня, убивать, господин офицер?
