Анна Пань - Страсти Евы
Его Беспроигрышное Высокоблагородие Злой Рок делает шах и мат!
Незаметная ступенька предрешает дальнейшую судьбу. По нерасторопности я спотыкаюсь о злосчастный порожек. Запускается цепная реакция. Мои кеды испытание на устойчивость не выдерживают. По инерции я лечу прямо на Гавриила Германовича. Незапланированные объятия для него выходят боком. Я сбиваю его с ног и наваливаюсь сверху.
− Гавриил Германович, вы как? − с нарастающей драмой в глазах вопрошаю я его, смущенно поправляя съехавшие с переносицы очки.
Гавриил Германович выдает тираду проклятий в адрес суровой действительности.
− Ева, Ева… ты вновь перевернула мою жизнь с ног на голову, − укоризненно хрипит он, разве что его руки как-то нескромно обхватывают мою талию и силой наклоняют. − Я вновь чертовски зол и вновь чертовски возбужден.
К моему стыду, восседая на нем, как полководец на коне, я отчетливо чувствую под собой увеличивающийся и крепчающий детородный орган.
− Извините меня, Гавриил Германович, я не хотела, − сконфуженно бормочу я.
Мне грезится, что его руки умышленно удерживают меня на себе.
− Извинения приняты, моя маленькая проказница, − словно читает мои мысли Гавриил Германович и демонстративно разжимает пальцы.
Сразу после обретения земли под ногами он выстраивает между нами прежнюю субординацию. Тут уж ничего не попишешь, независимо от его растерзанной белой рубашки с застрявшими под ремнем серых брюк пуговичками, ему идеально подходит выражение «застегнут на все пуговицы».
− Хос-с-споди… ты разодрала коленку! − опечалено взмахивает руками Даша, глядя на сочащуюся из моего колена струйку крови.
Теперь мне стыдно куда больше, поскольку из головы совсем вылетело, что за эротической авантюрой наблюдали зрители.
− Проклятье… надеюсь, коленная чашечка цела, − не менее обеспокоенно склоняется к моей ноге Гавриил Германович.
Он проводит профессиональный осмотр моего ободранного колена и без предупреждения подхватывает меня на руки.
− Нужно срочно обработать твою рану.
Мои глаза округляются, мысли о боли в колене вылетают, как пробка из бутылки шампанского.
− Э-э… я бы и сама дошла. Вас не так поймут, Гавриил Германович. Поползут слухи разные.
Вопреки собственным словам я обеими руками обнимаю его за шею, едва сдерживая себя, чтобы не вплести пальцы в непослушные густые волосы.
− У меня руки так и чешутся покормить твой дерзкий рот из ложки, − шепчет он мне на ушко наполовину шутливое предупреждение. − Не забывай, я давал клятву Гиппократу. Тем более не в моих правилах оставлять женщину в беде. Другой вопрос, разве можно так носиться. Легко упасть и сломать шею. Больше так не делай. Будь послушной девочкой, Ева.
− Я не умею быть послушной девочкой, − смеюсь я, поправляя ворот его медицинской униформы.
− Я восхищен твоим смехом, − тепло улыбается он. − Ты так задорно звенишь, словно в груди моторчик. Что мне сделать, чтобы ты чаще смеялась?
«Нам нужно чаще видеться!» − безошибочно определяю я про себя, но всего лишь пожимаю плечами. В ответ Гавриил Германович задумчиво опускает ресницы, безусловно, достойные зависти любой девушки.
− Вы вообще не смеетесь и улыбаетесь через раз, − по простоте душевной укоряю я его, и только потом соображаю, что язык мой − враг мой.
Упреки сильно задевают Гавриила Германовича, ему становится неуютно, в глазах воскрешается необузданная дикость. Невзирая на кардинальную перемену в настроении, молчание он так и не нарушает.
Да что с ним такое, раз он не знает мира сам с собой? Я и раньше замечала за ним замкнутость и нелюдимость, но сейчас как никогда вижу, что все его затравленное нутро скулит о помощи. На него больно смотреть: загнанный снежный барс, которого силой удерживают в неволе. Любовь смогла бы освободить его мечущуюся душу от оков тьмы и вернуть к свету. Только сумею ли я провести его через все адовы круги, не спалив собственные крылья? Подъем к небесам труден и долог, а падение в преисподнюю займет мгновение. Все или ничего − другого не дано. Разница в том, что Гавриил Германович ходит по краю уже сорок пять лет, а я, восемнадцатилетняя девушка, запросто погибну в эмоциональном аттракционе. Кроме того, даже если мы будем держаться за руки, кто даст гарантию, что я в одиночку укрощу выпущенную из ящика Пандоры тьму. На отчаянный поступок надо решаться только в том случае, если доверяешь возлюбленному, как самой себе.
«Гавриил Германович способен на любовь?» − основной вопрос, который следует выяснить перед тем, как жать кнопку старта эмоционального аттракциона.
На скоростном лифте в окружении странно посматривающих на нас сотрудников офиса мы поднимаемся на двадцатый этаж. В приемной Руководителя Зоны № 1 пророс цветник. Две одетые с иголочки «куклы барби», возбуждено обсуждающие последние сплетни, лицезря босса со мной на руках, как одна умолкают с разинутыми пастями.
− Алена, подготовь бумаги к утреннему заседанию, − на ходу распоряжается Гавриил Германович, проходя мимо стола секретаря к себе в кабинет. − И пошустрей. Мне надо еще в клинику заскочить.
− Слушаюсь, Гавриил Германович, − отработанно кивает «кукла барби» с иссиня-черной буклей на голове и приличной порцией ботокса на губах.
Сияющий хирургической чистотой кабинет вмещает в себя минимум мебели и состоит преимущественно из драматичной гаммы. Главным сокровищем просторного помещения с обзором на окрестности назначен двухтумбовый письменный стол из черного дерева. На инкрустированной сусальным золотом столешнице с педантичной бережливостью разложены научные труды. С обеих сторон стол конвоируют стеновые панели буазери, неотличимые от отборных телохранителей в черных чопорных фраках. За основу неоспоримых достоинств кабинета взят аквариум с мореплавателями и панорамное остекление. Вид леса и подмосковных оврагов из окон вдыхает жизнь в просторное помещение даже в ночное время суток при звездах и луне.
В примыкающем медкабинете Гавриил Германович сажает меня на кушетку и ненадолго удаляется в гардеробную комнату. Возвращается он в сменной одежде и сразу вооружается медикаментами. При обработке раны я с интересом слежу за его выработанными до автоматизма движениями рук. Моментами я ловлю на себе проницательный взгляд коленопреклоненного Гавриила Германовича. Во время встреч взглядов он хмурит брови, несомненно, задаваясь вопросом − не болезненно ли проходит обработка раны? При его профессионализме боль фактически невозможна. Ко всему прочему он глубоко заблуждается − о боли я не помышляю вовсе. Из-за приключившейся с нами эротической авантюры я витаю в облаках. Стыдно признаться, но в моем бесстыдном полете фантазий наши обнаженные тела ритмично скользят друг на друге прямо на медицинской кушетке. Я неуверенно перемещаю взгляд на скульптурные линии влекущего рта Гавриила Германовича. Как раз в этот момент он непроизвольно высовывает кончик языка и облизывает уголок губ. В горле у меня мгновенно пересыхает, между ног отдаются жгучие мурашки, будто этот греховный рот сейчас целует меня там… Боясь потерять голову, я смущенно зажимаю бедра и спешно отвожу взгляд от источника возбуждения.
Помяните мои слова, от мужчин в белых халатах исходит невидимая сила притяжения. Что уж говорить о коленопреклоненном Гаврииле Германовиче. Весь такой неподступный и недоступный в своем стерильном халате, этот доктор вызывает у меня совершенно дикарское желание грязно изнасиловать его на медицинской кушетке.
− Спасибо вам, Целитель, − простодушно улыбаюсь я, когда он заклеивает обработанный ушиб лейкопластырем. − У вас золотые руки. Я даже не почувствовала боли.
Гавриил Германович благодарственно глядит на меня снизу вверх, и лучше бы он скорее поднялся с колен, а то так и до греха недолго.
− Ева, я дам тебе мазь. Мажь ушиб три раза в сутки. Через пару дней все заживет.
Он приносит тюбик с мазью и помогает мне справиться с блейзером от академической формы. На мгновение его «профессиональный докторский» взгляд падает на мою расстегнувшуюся блузку. По всему телу у меня проходит горячая волна.
− Мне тут пришла в голову одна мысль, − от его подозрительно обольстительной интонации мое дыхание замирает. − Лекция профессора Волкова закончилась два часа назад. Где же вы с подругой пропадали?
− Э-э… мы бродили, смотрели, как устроены лаборатории, − на ходу сочиняю я с невинной улыбочкой.
Гавриил Германович возвращает мне зеркальную улыбку.
− За кем же вы шпионили? − как гром среди ясного неба звучит его вопрос.
У меня язык прилипает к гортани, но интуиция вовремя оповещает − провокация, предпосылкой послужил «евротур» на Хэллоуин.
− Э-э… мы встретили Никиту и попросили показать пищевой блок. Он был занят, поэтому мы самостоятельно отыскали столовую и пообедали.
