Виктор Лебедев - Летящий вдаль
Уже на следующий день мне предлагают отправиться вместе с мобильной группой на химзавод, чтобы припугнуть упомянутых местных нариков, научить их уму-разуму. Данилов с нами не едет – ему, инженеру-механику по профессии, находится много работы в общине. Такого специалиста с руками оторвут, они в нашем мире дороже любой валюты.
Я и еще четверо ребят грузимся в уже знакомый мне «фольксваген». Мне пытаются всучить «Сайгу», но я настаиваю, чтобы мне вернули топорик, обрез и «ТТ» – с ними как-то привычнее. Ребята с виду неплохие – не суетятся, лишних движений не делают, видно, что такие выезды им приходится совершать не впервые. Все на одно лицо – коротко стриженные, крепкие, с обветренной кожей.
Я прыгаю на заднее сиденье джипа, хлопаю дверкой, кладу локоть на окно. Мы трогаемся, медленно огибаем здание администрации и ныряем в пышную зелень. Ребро после встречи с Хамелеоном на спецпричале уже практически не беспокоит, лишь изредка напоминая о себе, когда нас подбрасывает на очередной ухабине.
Сразу за администрацией начинается улица Советская, она тянется мимо бассейна «Дельфин» и осиротевших домиков, огибая «Юность» – старейший парк города. Возможно, где-то там, среди пышных полувековых деревьев, еще стоит скульптура бронзового оленя, столь любимая мною в детстве, и гордый Ленин на пьедестале, стела в виде сложенных крыльев в честь летчика Виктора Лецко. Наверное, сохранились даже и остатки фонтана… где-то там.
– Не смотри, – говорит мне Олег, один из бойцов Республики, сидящий на переднем сиденье рядом с водителем, – не заглядывайся так. А то, не дай бог, увидишь Юнната.
– Это еще что за зверь такой?
– Чудище местное. Показывается, правда, редко, но к чему искушать судьбу? В основном его жертвами становятся одиночки, а на группы редко нападает, но нервы изрядно потрепать может: из душевного равновесия вывести, тоску нагнать.
– Вот был у нас случай, – вступает водитель по кличке Коготь. – Мы с Олежей пошли перекресток зачищать напротив кафешки «Старая мельница», где памятник Пушкину. Короед там завелся, проходу не давал. Нет бы на другую сторону улицы перебежать, а нас дернуло мимо парка идти. А уже вечерело, и тучки ветер нагнал. И вдруг слышим мы, воет кто-то – тоскливо, как собака на луну. Думали, волколак степной приблудился, решили шкурой разжиться и сунулись сдуру в парк. Только арку с колоннами прошли, а там… мама дорогая! Стоит эта тварина, мечта, блин, натуралиста! Сгорбленная, вся какими-то растениями обвита, руки-ноги в каких-то узлах, жгутах переплетенных. Будто ожившее дерево. И вдруг такая апатия на нас навалилась – ничего не хочется, прямо ложись на землю и помирай! Даже не знаю, как мы тогда выбрались из парка, и потом еще неделю в себя приходили.
– Но за пределы парка не суется, знает свое место, – перебивает Олег, – надо лишь подальше стороной обходить и не любопытничать.
Тем временем мы продираемся через пару микрорайонов с частными домиками, от большинства из которых остались лишь голые стены – растащили подчистую, в хозяйстве все сгодится. Выскакиваем на улицу Химиков. Видно, что республиканцы о дороге заблаговременно позаботились: смятые легковушки, ржавые троллейбусы и редкие грузовики сдвинуты на обочину. Значит, активно пользуются этим маршрутом. «Фольксваген» бежит резво, охранник в кузове водит стволом «Корда» из стороны в сторону, но внешне все тихо и спокойно.
– А как там у вас обстановка, в новом городе? – нарушает молчание мой сосед на заднем сиденье. У него отсутствуют передние зубы, из-за чего боец немного шепелявит.
– Не лучше и не хуже, чем у вас.
– Ты не из атоммашевцев случаем?
Отрицательно мотаю головой, ничего не добавляя.
– Будь моя воля, передавил бы этих гадов! – зло говорит беззубый.
– О как! И чем они тебе насолили?
– Да твари они, – отзывается Коготь, – двойную игру затеяли. У нас некоторое время назад с казаками тёрки были – они ж между старым и новым городом встали, как гость в горле. Ну и договорились мы с атоммашевцами сообща с Красным Яром разобраться. А в последний момент выясняется, что они за нашей спиной с ними переговоры против нас вели. Нечестные людишки. И на хавчик наш вечно зарятся…
Тем временем, мы проезжаем здание лицея и приближаемся к территории химзавода. По сути, она сейчас представляет собой огромную свалку химических отходов. Кто знает, что за химические реакции происходили здесь на протяжении двадцати лет? К счастью или к несчастью, экологи давно повывелись. Теперь уже никого не волнуют проблемы загрязнения окружающей среды и вредные вещества, лежащие в открытом воздухе без присмотра. Прожить бы лишние пару лет, и то хорошо.
По рассказам бойцов, нарики обосновались здесь давно, но до поры до времени вели себя мирно, лишь в последний год стали проявлять агрессивность. Так уж сложилось, что дорога к фермам ведет мимо химзавода, а возможности проложить новые маршруты по пересеченной местности через разросшуюся флору нет.
Нарики – народ антисоциальный, им не нужна четкая организация, они не сплачиваются в многочисленные группы или коммуны и действуют разрозненно – по три-четыре человека. А нередко и друг с другом бьются насмерть за лишний кусок какой-то дряни, выросшей на отравленной почве. Такую информацию я получаю от Олега, пока наш джип тормозит у кирпичного строения с осыпавшейся стеной, торчащими наружу балками и гнутой арматурой.
Мы выходим из машины, пулеметчик остается в кузове – прикрывать нас и сторожить джип. Договариваемся далеко не уходить, а в случае серьезной опасности тут же отступать. Под «берцами» хрустит кирпичная крошка, приходится внимательно глядеть под ноги – неровен час поранишь ноги о железяки, которых здесь немерено, или провалишься в какой-нибудь колодец. Двигаемся медленно, прочесываем открытые пространства, поросшие буйной травой. Земля мягко пружинит под ногами, поскрипывает, шуршит, ворочается, растревоженная. Солнце отдает последнее летнее тепло, жужжит мошка, и больше всего хочется сейчас сбросить ботинки, найти полянку помягче, залечь, вытянуться, жуя сорванную травинку и наблюдая, как медленно плывут в небе легкие перистые облачка. Ребята уже ушли от меня метров на десять вперед, пора их догонять. И вдруг замечаю сбоку какой-то отсвет: в глубине темноватого помещения без передней стены проблески, будто горит костерок. Останавливаюсь и всматриваюсь, затем бросаю взгляд на бойцов, медленно бредущих дальше и даже не обернувшихся. Решаю не звать их, а проверить самому – так меньше шума. И делаю первый шаг навстречу неизвестному.
Глава 13
Новые обстоятельства
Химзавод
Они сидят за бочкой, в которой пляшут язычки пламени, а на железном пруте над костром жарятся две тощие тушки крыс. С первого взгляда ясно, что передо мной вконец опустившиеся, пропащие люди: все покрытые какими-то язвами, грязные и нечесаные, в лохмотьях, с трясущимися руками. Такие же тощие, как крыски, которых они изловили. Они щерят беззубые рты, пускают слюну, передают по кругу какой-то мешочек и по очереди ненадолго припадают к нему, осторожно вдыхая.
Четверо нариков замечают меня только тогда, когда я подхожу к ним почти вплотную. В их начисто лишенных здравого смысла мутных глазах нет никакого удивления. Они тупо и откровенно пялятся на меня. В моей душе растет волна омерзения, я понимаю, что это неправильно, хотя и открыто не приемлю безволие этих потерявшихся душ. Да и не душ вовсе – так, сильно подпорченных оболочек.
– Слышь, – шамкает тот, кто сидит ближе, – чё глаза мозолишь? – Он хихикает, как будто сказал нечто оригинальное и остроумное. Противный мерзкий смешок.
– Нюхнешь, а? – слюни текут по подбородку, когда нарик заглядывает мне в лицо, заискивающе, словно собачонка.
Я отпихиваю в сторону его руку, и слабые пальцы не удерживают мешочек – какой-то голубоватый порошок рассыпается по грязному полу, смешиваясь с пылью и мусором. Нарики издают мычание и как по команде бросаются на пол, пытаясь собрать драгоценный порошок, но только еще больше смешивают его с грязью. Они напоминают мне кучку облезлых шавок – скулящих, повизгивающих, сбившихся в клубок. Неизлечимо больные люди, сами дошедшие до такого состояния, сами выбравшие такую жизнь, а оттого не вызывающие жалости.
Я брезгливо смотрю на эту возню, и мне становится тошно, мерзко, погано на душе. О чем можно разговаривать с этими отбросами, что объяснять? Как втолковать придуркам с затуманенными мозгами, чтобы они оставили караваны в покое?
Внезапно чувствую легкое головокружение и присаживаюсь на какую-то балку, торчащую неподалеку из кирпичной стены. Тем временем копошение понемногу сходит на нет. Нарики затравленно оглядываются, стреляют злыми глазками – только что их лишили смысла жизни. Взгляды их останавливаются на мне, и сейчас обитатели химзавода уже не напоминают беспомощных существ. Скорее стаю облезлых гиен, которые готовы вцепиться в горло, стоит только отвлечься и расслабиться. Я по-прежнему им не по зубам, но они этого не понимают.
