Юрий Любушкин -Тайное оружие Берии. «Собачий спецназ» НКВД
В первых проблесках мутного рассвета на фоне кустарника у деревьев качнулась одна голова, другая. Двое – вражеский секрет!
Никита условными жестами указал ползущим следом за ним товарищам, чтобы обошли секрет с двух сторон и одновременно напали на них. Едва заметный кивок головой означал – принято, командир. Везенье сегодня было на их стороне ещё и потому, что лучи солнца слепили глаза врагу, чётко обрисовывая в этот ранний час их укрытие. Все – точка! Точный расчёт, мгновенный бросок, молниеносный удар ножом. Считаные доли секунды, и уже одно вражеское тело и другое – оба с перерезанным горлом – судорожно трепыхаются под навалившимися спецотрядовцами. Никто и пикнуть не успел. Так, теперь отдышаться. Замерли, лёжа прямо на поверженных врагах. Фу–уу, хорошо сработали, любо–дорого посмотреть. Снова Бурьян знаки подаёт. Щерится. Но по–особому. Как бы бесшумно поскуливает и лапами перебирает в нетерпении. Ну, коль так, значит, враг рядом, совсем близко, и много его.
Беспокойство за хозяина пёс выражает – смотри, Никита, за моей мордой, вон они. Видишь? Смотри, не проморгай!
Молодец Бурьяша, отличный пёс, хороший! Никита потрепал ласково собаку по загривку. Умный Бурьяша, ой какой умный! Люблю тебя…
С секретом покончено, теперь самое главное. Тут самый глазастый в их группе, залёгший в короткую цепь, жестом указал – «Вижу противника! Вот он». Ага, точно! Впереди, в нескольких десятках метров, на вершине холма виднеются фигуры в камуфляжных комбезах, распластавшиеся возле стволов могучих деревьев. Засада! Пулемёты – раз, два, три, четыре – на изготовке. Стоило бы только отряду выйти из ельника обратно на тропинку вдоль ручья, их встретил бы кинжальный огонь четырёх МГ. Не считая автоматического огня в упор. И тогда все! Полегли бы все до единого человека под разящим роем свинцовых шмелей, посылаемых несколькими стволами МГ на холме. А в довес им автоматный хлёсткий огонь из засады.
…Никита подал знак – «Приготовить гранаты!». А сам полушёпотом на ухо приказал Бурьяну лежать. Знал, что верный пёс будет беспрекословно лежать, не шелохнувшись, пока не поступит новой команды. Час, два, сколько надо… То, что было усвоено на заставе, доведено до совершенства в центре подготовки и проверено – не единожды – в боевых условиях. Да такую собаку, как Бурьян, ещё поискать надо! Чего лукавить: такому псу надо в ноги кланяться и Богу на него молиться. Есть за что…
А сейчас осторожно, осторожненько надо ужом проскользнуть оставшиеся десятки метров до залёгших в засаде немцев. Чтобы разом и всех закидать, забросать гранатами. Главное – внезапность, и чтобы никто не ушёл отсюда в живых. Чтобы никто не успел развернуть пулемёт, не посек их кинжальным огнём. Пот заливал глаза, тело от напряжения гудело и было будто чужим. Ну, ещё немного, ещё чуток, приказывал сам себе Никита, ещё, чтобы наверняка, чтоб на точный бросок «лимонки». Фу–у, пока все здорово получается! Хорошо… Но тут под одним из них предательски хрустнула ветка. Зараза! Теперь только вперёд. Держитесь, сволочи! Они в едином порыве набегали на засаду, уже не таясь хруста веток, трещавших сухими винтовочными выстрелами у них под ногами. Бросок – руки синхронно ещё совершали по инерции движение вслед за страшным оружием смерти, а тела их тысячекратно заученным движением уже припали намертво к земле, что есть силы вжимаясь в неё. Боже упаси попасть под разлёт своих же осколков! Верная смертушка!
…Внезапность сыграла им на руку, не дав ни секунды опомниться залёгшим в засаде абверовцам, уже предвкушавшим скорую расправу с уставшим, измученным отрядом. А вышло вон оно как… Кто‑то из них суетливо пытался развернуть в их сторону пулемёт, кто‑то, даже не веря своим ушам, лишь успел повернуть голову – что там, черт возьми, происходит?! – оторвавшись на миг от прицела. Кто‑то дико орал от ужаса «Фойер, фойер!» – выпустив длинную очередь в никуда из автомата. Напрасно. Все для них было кончено с первым броском гранат.
А Никита орал, как оглашённый:
— Гранатой, огонь!
Пауза – и снова крик:
— Гранатой огонь! О–гооонь!
Полтора десятка человек были обречены. Кто‑то их них, затравленно мыча, кубарем скатился по склону. За ним другой, а вон и ещё один, неловко приседая на подвёрнутую в горячечной спешке ногу, повалился на тропинку у ручья. Поздно! Отряд встретил уцелевших шквалом огня. А на холме, по склону ещё продолжали рваться гранаты. Они рвались часто и густо, кромсая на куски податливую человеческую плоть, безжалостно корёжа и ломая оружие. Все! Все было кончено в считаные мгновения. В живых никого не осталось. Да и у них приказ: никого в живых не оставлять, «языков» не брать ни в коем случае, будь он хоть генерал. Так, по возможности лишь выпотрошить из него сведения, коль важная шишка, в темпе вальса и – все дела. А как «выпотрошить» и ещё плюс «в темпе вальса», ясно спецназу по обе линии фронта. Кто бы церемонился с живым врагом, захваченным у него же в тыл у? Чего там сюсюкать: на страшную, мученическую смерть обречён враг, если сразу не выложит все сведения, что требуют от него, если вякать, гад, начнёт не по существу, а хуже того, если и стращать начнёт захвативших его в плен. А так, смерть лёгкая, если выложил все и сразу, один удар финкой, и никаких мучений.
…Пленных не было. Да и лишняя обуза ни к чему. Брали, как всегда, оружие, патроны и документы – то, что может ещё пригодиться. Патроны, конечно же, были дороже всего. К своим‑то с боем прорываться придётся. А там как повернётся, никто не знал.
Светало…
Обыскали тех двоих, которых сняли в секрете, и троих, что уложили возле ручья.
И–её–моё! Надо же, такое они увидели впервые.
— Ишь ты, ножи десантные выкидные, чтобы стропы парашютов резать, смотри‑ка, «вальтеры» у каждого, и экипировка совсем не простая, я вам скажу. Шустрые ребятки на нас охотились, шустрые. Худо было бы всем нам, если бы Бурьян вовремя их не учуял.
— Нда–аа… – невесело констатировал Ковалёв.
А сам подумал: неизвестно ещё, как бы оно повернулось. Но что вышло, то вышло. Наша взяла. Ладно, что сетовать, – времени в обрез, каждая минута на счёту.
Бегло просматривая протянутые ему документы убитых, хмыкал удивлённо. Чудеса! Красноармейские книжки, продаттестаты, командировочные удостоверения – все чин по чину, не прикопаешься. Впрочем, подлинники или нет – некогда разбираться. А у самого кошки на душе скребут. Муторно. Значит, сведения подтвердились. Все произошедшее – тому свидетельство. Не зря, ой не зря предупреждали его в штабе фронта накануне рейда… За ними устроили настоящую охоту спецы Абвера из команды «Бранденбург-800». По тылам нашим шастают, сволочи, как у себя дома. Штаб дивизии недавно вырезали подчистую вместе со взводом охраны. Ловки, гады! Ох, ловки!
Рассовывая документы по карманам, кр атко подытожил: – Все понятно, кто такие. Так я и знал: «Бранденбург-800» собственной персоной. Волчары ещё те. Матёрые гады. Ну все, а теперь, братцы, ходу! Светает!
Ходу дали. Рассвет торопил.
Глава 16 - На рассвете (окончание)
В тот день им ещё раз повезло. Если, конечно, считать везением то, что приключилось с ними на финишном рывке. Хотя, честно говоря, такое везением не назовёшь, язык не поворачивался. В стычке с «бранденбуржцами» все обошлось без единой царапины, а тут… Семь человек убитых и половину собак потеряли.
Беда!
Напоследок, когда уже до своих оставалось всего ничего, рукой подать, немцы навалились на них так, что ни вздохнуть – ни охнуть.
Обложили. Еле–еле ноги унесли. Выкарабкивались уже из последних сил. Патроны не экономили. Все оставшиеся гранаты в ход пошли, в том числе и трофейные. Прорвались с горе м пополам. И то, если б не группа прикрытия, что ждала их в условленном месте (таких мест по разным вариантам отхода было несколько и соответственно несколько групп прикрытия), и вовсе бы туго им пришлось.
Чего лукавить: хана была бы всему отряду, если б группа прикрытия не отсекла оголтело наседавших немцев умело организованным огнём нескольких миномётов. Ну и пулемётчики – низкий поклон им – огня не жалели…
Всех своих, и раненых и убитых, вынесли. Ковалёв приказал радисту (благо тот был бывший артиллерист) корректировать огонь миномётчиков группы прикрытия, когда уже своим худо стало.
Так и прорвались, неся на себе убитых друзей и погибших собак. Ковалёв никогда не приказывал выносить последних. Но в отряде сложился в последнее время неписаный закон: никого в беде не оставлять. Никого. Собак тоже.
С недавнего времени им придали двух радистов. Одного тяжело ранило в бою неделю назад. А второй, угрю мый и ершистый («чего мне по лесам шастать, я же артиллерист, миномётчик, мне стрелять надо…»). спас сегодня отряд от неминуемой гибели уже на финишном рывке.
