Роман Глушков - Найти и обезглавить! Том 1
Пока кригариец утолял жажду, я сидел напротив него в угрюмом настроении. Которое стало еще угрюмее после того, как он отсалютовал пустой кружкой хозяину, и тот поставил на стойку еще две полные. Судя по всему, они с Баррелием договорились, чтобы трактирщик наливал ему выпивку, когда тот подаст знак. И все бы ничего, да только идти за нею опять предстояло многострадальному Шону Гилберту. Что вскоре и потребовал ван Бьер, пододвинув ко мне опорожненные кружки.
– Это шутка, что ли? Ты разве не видел, что меня там бьют? – возмутился я громким шепотом. Так, чтобы меня не расслышали островитяне.
– Видел, – подтвердил он, утерев рукавом усы. – Ну и что?
– Как – ну и что?! – еще больше возмутился я. – Но мне же больно и обидно! А ты сидишь, молчишь и не хочешь за меня заступиться!
– Подумаешь, заработал оплеуху! – Кригариец равнодушно зевнул. – Тоже мне оскорбление! В твоем возрасте, парень, за оплеухи надо спасибо говорить, а не оскорбляться. Потому что на самом деле они – ценные уроки жизни. Причем, заметь: совершенно бесплатные.
– Ценные уроки? Но я не делал этим людям ничего плохого, а они распускают руки! И чему это должно меня научить?
– Тому, что надо делать порученную тебе работу и не задавать лишних вопросов… Я, кажется, поручил тебе сходить за пивом. Так где же оно?
Яростно засопев, я вылез из-за стола и, понурив голову, поплелся к стойке.
То, что мой второй поход туда закончится не лучше первого, стало понятно, когда островитяне вновь умолкли и уставились на меня. Вернув пустые кружки, я забрал полные и постарался пройти как можно дальше от пьяных мерзавцев, едва не задевая боком противоположный ряд столов. Да только зря старался. Моя трусливая попытка избежать придирок еще больше раззадорила хойделандеров. И закончилась уже не подзатыльником. На сей раз я был сбит на пол пинком под зад, все кригарийское пиво разлилось по проходу, а мои обидчики разразились очередным взрывом хохота.
И тут случилось воистину историческое событие: меня прорвало! Впервые в жизни я взъярился настолько, что злость поборола во мне страх, который прежде вынуждал держать язык за зубами.
– Грязная островная свинья! – выкрикнул я, поднимаясь с пола. Мой дрожащий голос звучал до отвращения пискляво, но это был мой первый настоящий бунт против несправедливости взрослых и сильных. – Гномье отродье! Сучий выродок! Да чтоб ты костью подавился! Да чтоб тебе такие же уроды, как ты, в подворотне кишки выпустили! Да чтоб собаки ссали на твою могилу до скончания веков!
Поразительно, но громогласный смех островитян не заглушил мое жалкое блеянье! Заткнувшись ненадолго, они обменялись удивленными взглядами. После чего трое из них снова расхохотались, а тот, чей ботинок оставил след у меня на заднице, громыхнул по столу кулаком, встал со скамьи и направился ко мне, рыча от негодования.
И вновь благодаря переполняющей меня злобе я себя буквально не узнал. Вместо того, чтобы сжаться в комок, ожидая удара, или броситься наутек, я неожиданно выхватил из ножен кинжал, который по примеру ван Бьера также носил на поясе за спиной. И не только выхватил, но и сделал неуклюжий выпад в сторону приближающегося хойделандера.
Я не собирался его ни резать, ни тем более убивать – какое там! Просто хотел не дать ему подойти на расстояние удара, и все. И на мгновение мне это даже удалось. Мой обидчик остановился вне досягаемости моего клинка, а затем обернулся к приятелям, указал на меня пальцем и пророкотал:
– Эй, гляньте-ка на эту засохшую соплю! Она не только пищит, но еще и колется!
– Давай, врежь ему, Сворргод! – ответствовали на это собратья. – Или ты что, боишься колючих соплей?
Ну, в общем, Сворргод мне и врезал!
Последнее, что я успел подумать перед тем, как получил кулаком в лоб и покатился по залитому пивом проходу, было «Только дернись, урод, и я воткну эту железяку тебе в пах!». И что в итоге? Урод дернулся, и сей же миг я остался без оружия. Ухватив своей грубой ручищей мой мизерикорд прямо за клинок, островитянин шутя отобрал его у меня. А затем подытожил свой «урок» крепким ударом. Не настолько крепким, чтобы вышибить из меня дух, но достаточным, чтобы остудить мой пыл.
Мне повезло, что Сворргод не угостил меня добавкой. Вместо этого он подбросил в ладони мой кинжал и, перехватив его поудобнее, метнул его… Сначала мне показалось, что в Баррелия! Но нет, кинжал пролетел заметно выше его головы и вонзился в стену позади него аж на половину клинка.
Ван Бьер задрал голову, взглянул на нож и молча кивнул – видимо, дал понять Сворргоду, что оценил мастерство его броска. И на этом – все! Но самое обидное было в том, что ублюдок-кригариец продолжал взирать на происходящее так, словно оно его не касалось. Даже теперь, когда я получил по морде, его пиво было разлито по полу, а виновники сего безобразия в открытую выпендривались перед ним.
– Ну и где моя выпивка? – осведомился монах, когда я вернулся за стол с пустыми руками и благоухая тем самым пивом, которое ему не донес. Или, вернее, донес, но не все – оно частично впиталось мне в одежду, когда я прокатился по мокрому полу.
Даже не знаю, на кого я злился сильнее – на Баррелия или на хойделандеров. Все они по-своему издевались надо мной, как будто сговорились довести меня до белого каления. Обида и злость сдавливали мне горло и мешали дышать. Я мог бы много чего наговорить в ответ на глумливый вопрос ван Бьера, но кулак островитянина сбил с меня желание огрызаться. И потому я одним лишь взглядом выразил все, что думаю о кригарийце и о его вероломном поведении.
– Как-то ты чересчур серьезно ко всему этому относишься, – заметил он, покачав головой. – Неужто взаправду хочешь убить тех парней за их шутки? И откуда, скажи на милость, в тебе столько ненависти? Нельзя же бросаться с ножом на каждого встречного и поперечного – так и в беду угодить недолго. Тебе повезло, что островитяне не знают, кто ты такой. И что они – не конченные звери и не убивают детей, за чьи головы не объявлена награда. Даже когда эти дети ведут себя с ними дерзко, как ты… А теперь хватит таращиться на меня, как безногий – на лестницу! Иди к трактирщику и возьми у него еще пива. И постарайся больше не спотыкаться и не проливать мою выпивку! Я платил за то, чтобы она оказалась у меня в желудке, а не за то, чтобы хозяин мыл ею пол!
Эти слова грозили стать последней каплей, что переполнила бы чашу моего терпения. Даже не знаю, каких гадостей я наговорил бы ван Бьеру, если бы к нам вдруг не подошел еще один желающий выяснить с ним отношения.
– Твой сын – наглый гаденыш, который не обучен держать язык за зубами! – прорычал Сворргод, упершись кулачищами в столешницу и угрожающе нависнув над монахом так, словно собирался откусить ему голову. На правом предплечье хойделандера была вытатуирована раззявившая пасть, зубастая рыбина. А другое, подобно змее, огибала по спирали длинная руническая надпись.
– Химбаль мне не сын, а племянник, – уточнил и одновременно соврал Баррелий. – Но я согласен с вами, сир: этот несносный маленький грубиян нуждается в каждодневной порке! Вот только жаль, но даже она не пойдет ему впрок! Загвоздка в том, сир, что Химбаль еще во младенчестве крепко стукнулся головой о камень. И с той поры он не понимает ни родительских наставлений, ни родительского ремня. Да вы взгляните на его лицо: разве похоже, что в голове этого негодника есть хоть крупица ума?
Я вовсе не пытался сейчас подыгрывать Баррелию – вот еще! Идиотское выражение на моем лице объяснялось все тем же странным поведением кригарийца. Я смотрел на его виноватую улыбку, слушал его елейную речь и не верил своим глазам и ушам. Передо мной что, и правда сидел тот самый человек из легенд, которыми я доселе восхищался? Человек, который в одиночку перебил банду Кормильца, а не так давно нашинковал ломтиками толпу бахоров и в придачу к ним трех островитян, заискивал перед каким-то трактирным задирой. И еще больше позорил меня перед ним и его приятелями, хотя, казалось бы, куда больше-то?
Или что, в трезвом виде Пивной Бочонок утрачивал всю свою храбрость и для ее возврата ему требовалось напиться?
– Ты слышал, что сказал мне твой пацан? – Похоже, Сворргода не устроили оправдания моего «дядюшки». – Ты знаешь, что стало с теми, кто прежде пытался оскорблять меня такими словами?
– Помилуйте, сир! – И тон, и улыбка ван Бьера стали еще более заискивающими. – Сам бы я ни за что не осмелился сказать вам нечто подобное – мне еще жизнь дорога! Но Химбаль, он ведь еще ребенок, да к тому же с напрочь отшибленной головой! Какой с него может быть спрос? Прошу вас, сир, простите моего юродивого племянника! Обещаю, что не останусь за это перед вами в долгу! Позвольте угостить вас лучшей выпивкой, которая только найдется в погребах «Усталой секиры»!
– Я огорчен, что ты предложил мне это лишь после того, как я к тебе подошел! Сильно огорчен! Но… так уж и быть! – Сворргод наконец-то позволил себе немного подобреть. – Отрадно, что ты сам догадался, как лучше всего перед нами извиниться. Поэтому я не трону ни тебя, ни твоего ублюдка-племянника. А теперь иди и угости нас бочонком рорридагского эля! И еще свиным окороком! Думаю, этого хватит. Для начала. И следи, чтобы твой придурок… – Островитянин залепил мне еще один подзатыльник, от которого я едва не треснулся лицом об стол. – Следи, чтобы он помалкивал и не крутился больше возле нашего стола!
