Роман Злотников - Грон. Трилогия
Толла кивнула, с трудом сдержав изумленный возглас. Ей было известно о семи случаях, но брат как-то проговорился, что ей сообщали не обо всех, а только о наиболее опасных. Посему она думала, что покушений было два, а то и три десятка, но цифра, названная Слуем… Однако тот был, похоже, слишком увлечен своими мыслями и потому не заметил тени изумления, промелькнувшей на лице базиллисы. Тем более что она прошла слишком хорошую школу правительницы, чтобы позволить какому-либо чувству отразиться на лице так, чтобы кто-то успел это заметить.
— Конечно, большинство из них были просто тупыми идиотами, но их было слишком много. К тому же сейчас положение изменилось… — Слуй запнулся и досадливо поморщился, словно никак не мог найти подходящие слова. То ли от излишнего волнения, то ли от чего-то еще.
— Так вот, Грон считает, что все это чепуха и основной удар остатки Ордена нанесут по Корпусным школам. А все эти попытки покушения — всего лишь дымовая завеса, попытка заставить нас испугаться, распылить наши силы. Сказать по правде, еще полгода назад я был склонен разделять его позицию, но сегодня… — Слуй на мгновение замолчал, глядя на Толлу, и заговорил с неожиданным отчаянием в голосе: — Я не знаю, как это выразить, чтобы ты поняла… я слишком давно нюхаю это дерьмо, чтобы понять, что у него незаметно, но ощутимо изменился запах. Понимаешь… сейчас ситуация совершенно другая. Хотя внешне все выглядит совершенно как раньше, но в игру вступили игроки другого уровня. За последние полторы луны было совершено две попытки покушения на Грона, и обе едва не закончились успехом. Причем оба эти чуть не оказавшихся успешными покушения были как бы скрыты в двух других, абсолютно дебильных, попытках, ничем не отличавшихся от большинства тех, с которыми мы сталкивались за эти два года.
Грона чуть не убили! Толла стиснула челюсти так, что заболели зубы, и негромко произнесла:
— Расскажи поподробнее.
— Одно покушение попытался совершить раб, воспитанный в секте калфов. Его хозяин попытался соблазнить Тамора на покушение двумя кошелями золота. А после того как Тамор свернул ему шею, выяснилось, что этот немой раб — неплохой повар. И Тамор взял его к себе. Тот прожил у него почти луну, прежде чем в его хижине появился Грон. И тут выяснилось, что раб решил выполнить работу, которую принял на себя его покойный хозяин.
— А второе?
— Тут не менее интересно. После того как Сайторн подсыпал в пищу Грона крошеный промбой, о чем, как ты знаешь, нынче достаточно хорошо известно тем, кто хочет побольше узнать о Гроне, считается, что отравить командора невозможно. Во всяком случае, ядами. Так что попытки отравления достаточно редки и предпринимаются теми, кто не имеет доступа к необходимой информации. Как, скажем, тот повар. Отчего его попытка чуть не оказалась самой успешной. Но мы не подумали о толченом стекле…
Когда Слуй закончил рассказ, Толла поймала себя на том, что не может сидеть на месте. Она вскочила на ноги и стремительным шагом пересекла комнату из конца в конец. Слуй угрюмо наблюдал за ней.
— И что ты хочешь от меня? Слуй нахмурился:
— Осторожности.
Толла изумленно вскинула брови:
— Пытаются убить Грона, а ты говоришь об осторожности МНЕ?
Слуй свирепо мотнул головой:
— Ты не поняла, Толла. Грон живет во всем этой дерьме уже… вторую жизнь. И я не знаю человека, который был бы более него готов к тому, что откуда-то из темноты внезапно прилетит арбалетный болт или за спиной возникнет тень с занесенным ножом. То есть, если какой-нибудь убийца прорвется через все кольца охраны, ему придется еще иметь дело с самим Гроном. И, сказать по правде, я ему не завидую. А вот ты… Толла нахмурилась:
— Как ты помнишь, Слуй, я тоже не изнеженная патрицианская дочка.
Слуй усмехнулся:
— Если бы я считал тебя изнеженной патрицианской дочкой, то никогда бы не затеял этот разговор… понимаешь, мне кажется, что Грон до сих пор не понял, что то, что раньше, возможно, действительно было всего лишь дымовой завесой, теперь стало чем-то намного более серьезным. И продолжает считать, что ни ему, ни вам не угрожает никакой серьезной опасности. И если по поводу Грона это, возможно, так и есть, именно потому, что он — Грон, то ты должна быть готова к тому, что между тобой и твоими убийцами либо убийцами твоих детей останешься только ты сама.
Толла несколько мгновений молчала, словно продолжая вслушиваться в уже отзвучавшие слова, потом подошла к колонне и прижалась лбом к холодному мрамору. О боги, неужели опять? Эти годы они прожили как во сне. Ну почему сейчас?!
Когда луну назад Грон, несмотря на все выставленные ею дозоры, как всегда внезапно появился на пороге ее спальни, она как раз разобрала ложе (суровая школа гетеры настолько въелась ей в кровь, что она до сих пор не допускала служанок до своей постели) и сидела перед зеркалом, расчесывая волосы и мучительно размышляя, почему Грон в этом году так задержался. Линкимета уже затушила все масляные лампы, кроме двух, стоящих по обеим сторонам зеркала, и ушла, так что Толла была одна. Поэтому, когда в сером сумраке серебряного зеркала блеснули чьи-то глаза, Толла на мгновение замерла, быстро окинув взглядом столик, на котором лежали любимые ею тяжелые бронзовые заколки, а потом, когда до нее дошло, ЧЬИ это глаза, вскочила на ноги и резко развернулась, едва не опрокинув лампу. Грон шагнул вперед, стиснул ее в объятиях и впился в ее рот губами. Она задохнулась от охватившего ее восторга и застонала, почувствовав, как ее охватила судорожная истома и стало горячо и томительно внизу живота. О боги! Ни один мужчина в мире не мог доставить женщине ничего подобного всего лишь одним своим прикосновением.
— О Грон, ну почему ты всегда появляешься так… неожиданно…
Но Грон был совершенно не склонен к разговорам. Толла почувствовала, как его руки резко вздернули подол ее платья. Тонкая венетская ткань, стоящая почти два веса золотом, не выдержала столь грубого обращения и затрещала, платье, превратившееся в тряпку, отлетело в угол, и руки мужа обхватили ее обнажившуюся грудь. Толла вскрикнула и стиснула голову Грона, погрузив свои тонкие пальцы в его коротко стриженные волосы, а затем опрокинулась на ложе, увлекая его за собой… Когда она почувствовала его внутри себя, то вскинула ноги и, обхватив его бедрами, изо всех сил качнулась вперед, моля Мать-солнце о том, чтобы удержаться и не кончать как можно дольше, растянуть эти восхитительные мгновения на минуты или даже часы. Но, как обычно, Мать-солнце не обратила никакого внимания на эту ее молитву. Как и на все остальные в ту дивную ночь…
