Недоброе утро Терентия (СИ) - Грей Денис
Пока любовался природой и слушал ее ту, самую особую атмосферу, которая состоит из множества тайных звуков, созданных из шуршания ветвей, дуновения ветерка, чирикания лесных птиц и далекого плеса стремящейся водицы в реке, Серафима ко мне подошла. Стала рядом, да покушать мне протягивает. — Мы покушали уже с сыном. Покушайте и Вы... — а сама присела и простынку белоснежную на траве расстелила и газетку туда, поверх. Кушать туда сложила. Аккуратненько так, все разложила. И хлебушка немного и солонину кусочками. Это когда мясо кусочками-пластушками нарезают, да в банку с солью пересыпанную укладывают. Туда еще специи разные. Перец черный, горошком, да листиков всяких. Лавровый там. Немножко! Для вкуса. А мясо-то, — так кушать можно! Оно тама уже готовое получается. Ну, или варить. Да и жарить можно. Все вкусно! Мы ее — солонину, еще «салом» называем. Это — по-простому так! Вот и Серафима положила мне. Лучок дольками, да картошечку, запаренную в «кожурках» еще. Яйца еще куриные принесла. И где только взяла? Я кажись не помню, чтобы яйца со стола тогда забирал. Видать она, как собиралась, так еще своего прихватила. Хозяюшка! Почистила Серафима картошечку, да яйца, да мне протянула. — Кушайте Терентий, — говорит. — на здоровье! И не переживайте, я волку Вашему — тоже покушать оставила! — Так, все чудно мне это! Будто дома я тут с ней кажется. И не так, как у меня с женой, Любушкой-любимушкой моей, а навроде по-другому... Совсем по-другому. Не было у меня, чтобы с женой так. Тут оно, как-бы с уважением большим, да вниманием! Вот такое. Ну я кивнул ей и кушать. Хочется же! Я с ночи не жрамши. И вот дело-то какое, и хочется жрать сильно, дык все похватал бы враз, да в себя закинул! Только не закидываю. Так кушаю. Аккуратно, по кусочку кусаю, да хлебушком закусываю, да пасть не раззявляю, не чавкаю. Пальцы не облизываю. Такое у меня. Чтобы культурно было хочется!
Ну ем, а Серафима глаза от меня отвела. Голову опустила. — Знаете, что... Спасибо Вам Терентий! Сына моего спасли. И за дочку спасибо! Что искали. Не бросили... Может и правы Вы. Может и жива Аленушка моя!.. — Глянула на меня, глаза помокрели. Слеза по щеке. Обнять ее захотелось. Да покрепче! Только я не решился. Подумал — не очень культурно это, чтобы вот так бабу едва знакомую мне тискать! Вдруг поймет неправильно? Спугается еще меня такого! Я-ж не шибко-то на обычных похож... Да и не надо сейчас этого. Лишнее! Вижу, бабе выговориться надо. Пусть говорит. Оно на душе легче тогда. У меня вот как было: жена всегда в лоб все заявляла! Да с укором, да чуть что, — в крик. Заткнуть хотелось ее! А эта — вот вижу, что говорить хочет, дык и мешать ей не смею. Так оно вот как-то... Пусть говорит женщина! А она и говорит: — Видела я, мертвого Викторовича нашего. Это тот, что стражей приставлен. Меня стерег! Механизатором в деревне нашей он был. Выпивоха, ох какой... Да гадиной оказался! Людей, таких, как Вы и муж мой — не любил! Но помалкивал. А как с Кирсаном снюхался, — сильно испортился! Совсем ненавистный стал. И к детям моим. Прям лють из него! Он тогда всех подговаривать стал, мол, от Диявола все это! Особенно когда гадость эта отовсюду полезла. Твари эти из города пришли. Он тогда сразу заявил, что так Бог людей карает, что с отродьем живут! Библию всем показывал, да про «апокалипсис» поминал! Кирсан его поддержал... Ну тот с умыслом. Плевать ему! И на Бога, и на черта... плевать. Выгоду он везде ищет. И тут выгоду нашел: Власть в свои руки взять, да неугодных — истребить! Знаю его... Лет пятнадцать назад. Я тогда в городе жила. Училась в «медицинском». На врача! С родителями мы в доме многоквартирном жили. Папка у меня с обычных был. А мама — из «ваших». Как и Степка мой, да и Аленушка. Она такая была — в шерстке. Да в меленькой, едва заметной. Ушки у нее длинненькие, да глаза большие, зеленые! А хвоста и не было вовсе. Считай — обычная, только немножко от кошечки у нее! А я такая народилась. Обычная. А в соседи тогда семья новая въехала. Вот Кирсан у них сыном был. Егор его зовут. Егор Кирсанов — он! Он еще с той поры таким был. Хулиган. Меня увидал, влюбился в меня вроде. Я-ж тогда совсем молоденькая была! Ну и вился вокруг меня. С учебы иду — он тут, как тут! Следом. А я — никак! Не нравился он мне и все тут! А он злился. Всех моих поклонников, да ухажеров отваживал. Да ко мне приставал все. Папа его гонял пару раз, да без толку! Проходу мне не давал. Пока не арестовали его. Он ларек с хлебом ограбил. Всю кассу забрал. Словили его, да судили! Оказалось, что не первый ларек тот. Давно за ним милиция гоняется! Вот и посадили его. Десять лет дали. А через пару лет, я мужа своего будущего повстречала. Он на «агронома» учился. В «сельскохозяйственном» институте, что напротив нашего. Домой меня провожал, говорили. Гуляли. Защищал меня от всяких, да заботился все. С родителями моими задружил крепко. Отцу много помогал. Маме по огороду много полезного рассказал, да сделал. Умный он, да добрый очень! Хоть и не с «обычных», да мне то, что? У меня семья тоже такая! Забыла с ним за все. И за Кирсана того... Как закончили мы учебу, так я замуж за него пошла. Степка родился. Мужа на работу в деревню определили, да участок дали. Тут в Павловке! Ну, мы и переехали. Ладилось все у нас. Дом построили! Аленушкой забеременела. Только мама умерла тогда. Болезнь эта... А следом и отец. Только не от болезни! Он водителем работал. А как мама умерла, переживал сильно! Сердце в пути прихватило, и он на встречную сторону-то и выехал... А там другой грузовик. И все! Схоронили мы и отца. У мужа родители давно умерли. Ну как, — мама умерла. Еще в институт как поступал. А отца он и не знал своего. И не видел его ни разу! Вот так... Ну и жили с мужем. Аленушка родилась. Подросла. А тут этот Кирсан и объявился! Из тюрьмы его выпустили. Отсидел свой срок, в деревню приперся, и меня тут увидел! Клинья подбивать начал. И все равно ему, что муж, что дети... Пыталась сама сначала его осадить, да без толку! Пришлось мужу сказать. Тогда он его и отвадил. И дружков его, что с города с ним приперлись! Они вместе сидели. По разным делам, да все равно — бандиты все! Освободились они считай почти в один день. В городе они еще что-то совершили, да бежали сюда. А тут — я! Муж их всех тогда и угомонил. Муж-то мой, из «особенных», да куда людям-то, до его силушки! Морды им начистил, да хорошенько, чтобы навсегда запомнили, да не повадно было! Спокойно мы тогда зажили. Несколько лет так. А потом началось! Семья одна с города приехала, да рассказали они про страсти, что в городе! Что чудище в небе огромное повисло, да другие твари по городу промышляют, да людей едят! Они и убежали оттуда. Да к нам приехали, чтобы убежище сыскать! С оружием они приехали. Всем желающим раздавали! Кирсан и взял. Да понял он видать, что уже не будет ни власти, ни милиции с города не приедет. Тогда и власть себе в деревне забрал! Банду враз сколотил под себя, а всех, кто был против — порешил! И мужа моего... Не забыл сволочь обиды старые! И банда та откуда взялась… А может банда-та и была уже, только сидели тихо, не высовывались... Кто знает! Кирсан тогда еще припасы у всех себе выгреб, да за выполнение поручений — ими же людей и поощрял! Да еще докладывать друг на друга — всех научил. «Сдал соседа, что против его говорил чего, да ругал — получи пайку». А того, кто говорил — в расход! Такие правила у него были... Да все, что было дальше — Вы от Степана-то и знаете!
— А ты? — смотрю, Серафима за себя не договаривает.
— А я... Он мне про детей моих ничего не сказал, что в лес их отвели... Говорил — буду покладистой, увижу их! Вот так. — сильно заплакала Серафима. Обнял ее. Просто взял, да и обнял! К себе прижал молча и сижу. А она плачет... Жалко ее. Вот такие люди бывают! Плакала она, глаза терла от слез, потом набралась видать смелости: — Меня силой он с собой жить заставил... Запер меня, да бил! Руками, ногами, всяко... Бил! А чтоб не бил, — ноги раздвигала! Все ему делала! — резко подняла она глаза на меня. — Осуждаешь меня?! — смотрит на меня Серафима, да вроде и с вызовом, а сама слезы льет.
