Сергей Снегов - Люди как боги (сборник)
Думаю, ту же мысль он бы мог высказать и не столь витиевато.
Вскоре на Арктур, на Альдебаран, на Капеллу, на Фомальгаут улетели корабли, настал черед Веги.
Ночь перед отлетом Фиолы я провел в ее саду под грустным светом искусственной луны. Мы больше молчали, чем разговаривали. В молчании было что-то до того лирически-земное, что грусть моя превратилась в печаль. Это была первая ночь с Фиолой, когда она не выспрашивала ни о науке, ни о космосе, ни о социальных наших порядках, ни о звездных кораблях, – интимно-глуповатая ночь, подлинная ночь влюбленных.
– Зажигается солнце, Эли. Мне надо уходить. Мы увидимся в звездном порту, – сказала она утром.
Вечером на базу звездолетов один за другим подъезжали автобусы – и из них выплескивались сияющие столбы вегажителей. Сумрачный нарядный свет озарил базу, так их было много, гостей с Веги. Я пришел с Лусином. Многие узнавали меня, махали руками, приветственно вспыхивали глазами. Потом показалась Фиола. Я сделал к ней шаг, и она мигом очутилась около меня.
– Ты обещал приехать, – напомнила она.
– Желанная и недоступная! – повторил я, когда она уносилась в звездолет.
Потом мы с Лусином долго ходили по Оре.
– Ты биолог, Лусин, – сказал я. – Ты знаешь, что продолжение рода – один из стимулов любви. Может ли она быть, если нет этого стимула – продолжить род? Если два существа разнородны, потомство у них невозможно… Законна ли их любовь?
Лусин понял мое состояние лучше, чем я ожидал.
– Любовь – продолжение рода, да. Так начиналось. Будет новой. Любовь – единение душ. Высшая связь индивидов.
– Выходит, я случайно попал в пионеры нарождающегося чувства – единства родственных душ Вселенной? Мне выпало на долю первому полюбить биологически чуждое существо?
– Да, Эли. Первые шаги. Сегодня – чуждо. Завтра – близко.
– Завтра будет твой ископаемый бог с головой сокола, – сказал я с досадой. – Дальше этого ваша биология не пойдет.
На другой день флотилия из трех звездолетов с ангелами уходила на Гиады. Посадка крылатых на корабли совершалась под крики и клекот. Знакомые ангелы кидались прощаться, увеличивая беспорядок плачем и причитаниями. А потом в крылатой толпе появился Труб – и разыгрался скандал. Труб заметил нас и, расшвыривая сородичей мощными крыльями, ринулся наперерез общему потоку. Он ревел, обращаясь почему-то ко мне одному:
– Эли! Эли! Эли!
Обхватив меня крыльями, он страшно заклекотал:
– Не пойду! Хочу с людьми!
У Лусина в глазах стояли слезы. Он с нежностью гладил глянцевитые крылья Труба.
– Хороший, – шептал он. – Замечательный. Лучше всех.
Я разыскал Спыхальского и объяснил, что происходит.
– Хотите взять ангела с собой? – изумился Спыхальский. – А какого вам черта в ангеле?
– Посмотрите на него, – сказал я. – Это же красавец. Привезти такого на Землю – он же всех потрясет. И он привязался к нам не меньше, чем мы к нему.
Спыхальский вызвал Веру, сообщил ей о желании Труба и нашем и от себя добавил, что ходатайствует о том же.
– Можете взять Труба, – сказала Вера, исчезая.
Я помчался к своим, издали крича, что дело выгорело.
У Труба в крыльях дьявольская сила – он так сжал меня, что моя голова закружилась.
– Я твой раб, – сказал он. – Раб навеки, Эли!
– Ты мой адъютант, – сказал я. – Адъютант – это что-то не ниже друга, что-то близкое, почти братское. На правах друга я попрошу об одном приятельском одолжении.
– Спрашивай и требуй. Я счастлив, могущественный…
– Прими ванну и смени одежду. На складе заготовлены тюки ангельских рубах, возьми дюжину в запас.
Он немедленно взмыл вверх.
Для такого тяжеловеса летал он великолепно.
Часть вторая
Поход Звездного Плуга
Небесный свод, горящий славой звездной,
Таинственно глядит из глубины,
И мы плывем, пылающею бездной
Со всех сторон окружены.
1
Когда я оглядываюсь на пройденный путь, меня охватывает сложное чувство: печаль от понесенных утрат и гордость. Мы были участниками самой трудной космической экспедиции из всех доныне совершенных и полностью выполнили свой человеческий долг.
Дело не в том, конечно, что за два земных года мы преодолели десять тысяч светолет, и если не вторглись в таинственный центр Галактики, скрытый темными туманностями, то проникли в звездную бездну так далеко, как еще никто до нас. Если бы лишь этим – триллионами оставленных за кормой километров – исчерпывалась заслуга, гордиться было бы нечем. Пустота остается пустотою, большая она или малая. Но мы узнали, как высоко достигнутое иными существами могущество, как огромны добро и несправедливость, схватившиеся меж собою в галактической схватке, и как неизбежно все это заставляет человека, лишь вступившего на звездный путь, втягиваться в не им начатые споры, ибо, кроме него, некому их решить окончательно. «Наш век трагичен», – часто говорил бедняга Андре и доказал это собственной жизнью. За бортом нашего корабля промелькнули тысячи звездных систем – ни в одной мы не открыли сладенького рая, спокойствия и благости.
Зато нам пришлось обрушить тяжкий кулак человеческой мощи на тех, кто строит свое маленькое счастьице на большом несчастье других. В сплетение кипящих во Вселенной страстей мы вторглись собственными нашими страстью и силой, величайшими из доселе существовавших, – страстью разума, силой справедливости. Быть злым по отношению к злому – тоже доброта. Мы были освобождением и возмездием. Да, конечно, полной победы мы не добились, я далек от такого высокомерного заблуждения, мы были разведчиками, а не армией человечества. Но теперь мы знаем, за кого мы и кто против нас, мы знаем, что тысячи обитаемых миров, проведав о нашем выходе во Вселенную, с мольбой и надеждой простирают к нам руки.
Вот она вьется тонкою нитью, пылевая стежка, след нашего полета. Я надеюсь, я уверен, что недалек тот час, когда проложенная нами в космосе тропка превратится в широкую дорогу, высочайшую трассу Вселенной – от человека к мирам, от миров к человеку!
2
Первым летел «Пожиратель пространства», за ним «Кормчий». Командиром «Пожирателя» была Ольга, помогали ей Леонид и Осима. Вторым звездолетом командовал Аллан. Вера избрала «Пожиратель пространства», с ней были я, Лусин, Андре, Ромеро.
Я каждый день подолгу работал с Верой над ее отчетом Земле, и она разрешила вызывать себя без предупреждения. Как-то, высветив ее комнату, я увидел Ромеро. Мне надо было тотчас погасить вызов. Растерянный, я забыл об этом. Вера прижималась к стене, Ромеро схватил ее за плечи. У него бело сверкали глаза, дыхание вырывалось со свистом.
– Нет! – не говорил, а шипел он. – Нет, Вера! Этого не будет!
– Уйди! – требовала она, вырываясь. – Я не хочу тебя видеть. Отпусти руки, мне больно!
Ромеро отошел на середину комнаты. Он запнулся, отходя, и бешено глянул на пол, я хорошо помню его взгляд, полный ярости, – он ненавидел даже вещи.
Вера поправила кружевной воротничок.
– Вот так лучше. И поставим на этом точку, Павел. Уходи!
Он взглянул не на нее, а на меня. Он не мог знать, что я незримо присутствую, но повернулся ко мне. Его сведенные брови словно ударились одна о другую, скулы дрожали. Если бы я был с ними, я бы загородил Веру. От человека с таким лицом нельзя ждать доброго.
– В древности существовал неплохой обычай, – заговорил он хрипло. – Дамы, бросая поклонников, объясняли, что перестало им нравиться у отвергаемых. Надеюсь, ты не откажешь мне в вежливости твоих легкомысленных предшественниц?
– Ты хочешь сказать, что я легкомысленна?
– Я хочу знать: что случилось? Только одно – что?
– Ты не знаешь? Странно для такого проницательного человека, каким ты себя считаешь, Павел.
– Вера, клянусь тебе! Крыша обрушится на голову – не так неожиданно!.. Всего я ожидал от поездки на Ору…
– Хорошо, слушай. Я не люблю тебя. Этого хватит?
– Это я знаю. Но почему? По-человечески объясни – почему?
– Я могла бы ответить твоим любимым присловьем: неизвестно, почему возникает любовь, неизвестно, почему она пропадает. Но вряд ли тебя удовлетворит объяснение в твоем стиле. Так вот: я не люблю тебя, ибо не уважаю. На этот раз достаточно?
Он помолчал, набираясь духу.
– Значит, все дело в звездных недочеловеках? В бегемотах с Альдебарана, пауках с Альтаира, змеях с Веги, тупых ангелочках с Гиад? Они тебе дороже, чем я? Я встал на защиту человека и в результате потерял единственное человеческое чувство, что нас связывало, – нашу любовь?
– Павел, наш разговор беспредметен. Неужели ты не понимаешь, что каждым словом усиливаешь отвращение к себе?
Гордость боролась в нем со страстью. На миг мне стало жаль его. Еще больше мне было страшно за Веру. В неистовстве он мог поднять на нее руку. От бессилия я сжимал кулаки. Мне надо встать между ними, а не подглядывать!
