Максим Хорсун - Солдаты далекой империи
Прежде всего нас интересовала вода. Вино — напиток благородный, но после вина захочется пить еще сильнее — к несчастью, такова особенность человеческого организма. Проверили котлы. Они были полными, только вода внутри них оказалась ржавой и невкусной. Мы открыли опреснитель и увидели ту же картину.
— Ладно, — вздохнул я, — хотя бы есть чем подмыться.
Потом нас охватила «золотая лихорадка». Все, что попадалось в руки — плотницкий инструмент, посуда, такелаж, — мы собирались непременно взять с собой в обратную дорогу. Почему-то мы были убеждены, что этот инвентарь обязательно пригодится в пустоши.
Затем болезненный озноб сошел на нет. Мы принялись деловито обшаривать отсеки и вскрывать рундуки. Спокойный и тщательный поиск тут же принес результаты: Гаврила отыскал винтовку в упакованном виде и патроны к ней. Я нашел превосходную теплую одежду: несколько почти новых свитеров и пару непромокаемых плащей. Именно этих прозаических вещей нам так не хватало на продуваемых ледяным ветром равнинах.
В каютах капитана и его помощника мы обнаружили два револьвера и охотничью двустволку с красивым резным прикладом. Здесь же нашелся патронташ и набор зарядов на разные виды дичи. Я выбрал патроны на кабана. Набил ими патронташ и приладил его себе на пояс. Туда же прицепил и револьвер.
Наблюдая за моими действиями, Гаврила плотоядно скалился.
— Покажем… почем фунт пороху… теперь покажем… — бормотал он себе под нос. И тут чутье вывело боцмана на кисет, набитый табаком. — Ну, все! Теперь мы — как у Христа за пазухой!
Гаврила уселся на капитанскую койку. Картинным жестом сунул револьвер под подушку, взял со столика видавшую виды трубку и принялся ее набивать.
— Буду спать здесь. Сегодня я за капитана. Он зачиркал спичкой, запыхтел, топорща бороду. Каюта наполнилась ароматным дымком. Я же решил покопаться в бумагах хозяина каюты. Жуткая усталость не позволяла должным образом сосредоточиться на их содержании, я скорее выхватывал ключевые фрагменты, которые позволяли пролить свет на историю «Дельфина». Оказалось, что этот корабль принадлежал Одесскому морскому пароходству и был зафрахтован Таврической промышленной артелью. В июне 1902 года «Дельфин» вышел из Керчи, путь его лежал в Дамаск. На борту парохода были тридцать два человека команды да плюс пассажиры — пятеро специалистов артели.
И всех их поглотила ржавая пустыня. Грызут ли сейчас морячки на берегу какого-нибудь канала лягушек-козерогов или давно отдали Богу души? Как-никак с тех пор минуло больше трех месяцев…
— Пойду в кубрик, — сказал я, отмеряя половину табака из капитанского кисета (у меня уже имелась папиросная бумага). — Непохоже, чтобы здесь было опасно, но держи ухо востро, просто на всякий случай. И… — я указал на бутылку, к горлышку которой Гаврила не забывал время от времени прикладываться, — и не пей больше вина.
— С-слушаюсь, ваше благородие! — ответил мне Гаврила, притворяясь пьяным. — Это все, ядрена вошь, жажда проклятая!
Едва я вышел из капитанской каюты, как корпус корабля завибрировал от молодецкого храпа. Мне пришлось вернуться, выдернуть из сжатых пальцев боцмана трубку и затушить ее. Гаврила даже не шелохнулся.
Здорово же он держит ухо востро!
Я спустился в котельную. По пути прихватил мыло, зеркало, чью-то бритву и чистую одежду. Набрал из котла воды, тут же вылил ее на себя, не боясь замочить палубу, смыл с себя бурую грязь. Приспособил два фонаря так, чтобы от их света падало как можно меньше тени, и тщательно побрил лицо. Обтерся какой-то тряпкой, нацепил на влажное тело чужие вещи и поплелся в кубрик, чувствуя себя ходячим трупом. Уснул, кажется, до того, как голова прикоснулась к койке.
5
Я проснулся и не совсем понял, что происходит. Подо мной была удобная парусиновая койка с матрацем, набитым мелкой пробкой. Я не чувствовал ни голода, ни тошноты, которая неизбежно возникала от местной снеди. Я выспался и отлично отдохнул. Ничего не болело и не отнималось после долгого лежания на холодной земле. Веки не были слеплены инеем.
Открыл глаза. Надо мной нависал низкий подволок, покрашенный в светло-зеленый цвет. В цвет летней травы. В иллюминаторы (в кубрике их было два) светило солнце, в его янтарных лучах кружили пылинки, на противоположную переборку проецировались нечеткие оранжевые круги.
Быть может, сон продолжается?
И еще звук… Никак не удавалось взять в толк: действительно ли я его слышу или это — всего лишь отголосок сновидения?
…А потом раздался звон колокола. Абсолютно такой же, как и в ту ночь… Я скатился с койки на пол. Подтянул к себе найденное накануне ружье, дрожащими пальцами принялся заряжать патроны.
«Бом! Бом! Бом!» — этот звон сводил с ума. Остатки волос на моей голове пришли в движение. Гремело так, будто безумный звонарь пытался заставить сто колоколов звучать одновременно.
На твиндеке загрохотало железом по железу. Заелозили по настилу гибкие, будто ртуть, щупальца. Да-да, я хорошо помню, какими они могут быть быстрыми. Громоздкая тень промелькнула перед иллюминатором, закрыв на миг солнце. Я почувствовал, как по спине заструились ручейки холодного пота. В задрапированной густой тьмой глубине коридора что-то задвигалось, закачались подвешенные к подволоку матросские койки. Я поднялся на одно колено, прижал к плечу резной приклад, мысленно молясь, чтобы ружье, долго пролежавшее без дела, не дало осечки. Что ж, сейчас поглядим, кто это подбирается ко мне осторожными перебежками.
— Спокойно! — послышался громкий шепот. — Это я — Гаврила. Доктор, не стреляй — свои!
Боцман выбрался из тени. Его черная борода топорщилась во все стороны, в широко раскрытых глазах застыло выражение испуга и растерянности. Чтобы Гаврила трясся от страха, как осиновый лист, мне еще видеть не приходилось. Это было не в духе несгибаемого здоровяка. Совсем не в его духе… Похоже, наше дело — труба.
— Их — сотня! — прохрипел Гаврила, опускаясь на пол. — Ты видел? Мы окружены! — Боцман вытянул из-за пояса револьвер, открыл барабан, убедился, что он заряжен, и защелкнул вновь.
— Они пришли за нами? — спросил я.
— Не знаю. — Гаврила опустил лохматую голову. — Их слишком много. На наши души хватило бы половины одной такой машины. А их… погляди сам сколько!
Я затаил дыхание и пополз к ближайшему иллюминатору. Осторожно приподнялся и бросил взгляд наружу. Толком ничего не разглядел: возле скал имела место какая-то возня, будто у подножия шевелился растревоженный лесной муравейник, да еще клубилась пыль. В тот же миг на мостике заскрежетал металл, что-то тяжелое свалилось на твиндек, прокатилось по палубе, а затем перемахнуло через борт.
БОМ! БОМ!
Звон набирал мощь. Теперь он звучал слитно и призывно. Сто колоколов сумели настроиться в унисон. Вслед за этим должно было что-то последовать. Что-то, несомненно, неприятное…
— Ну? Видел? — Гаврила схватил меня за локоть. — Что, доктор, скажешь? Знать бы, к чему вся петрушка!
— Нужно задраить двери, — сказал я.
— Уже задраил, — коротко кивнул Гаврила.
— Эти механизмы слишком объемистые, они не смогут войти внутрь парохода, — не так уверенно, как хотелось бы, произнес я.
— Держи карман шире! — разделил мои сомнения боцман.
Какое-то время ничего не происходило. Колокольный звон заставлял «Дельфина» резонировать от киля до верхушки грот-мачты. Через корабль то и дело перебирались механические цилиндры, но прошел час, а за ним — другой, и их возня на палубах перестала вызывать у нас дрожь в коленях. Механизмы действовали подобно муравьям, бегущим по дорожке из феромонов, не сходя с нее ни на шаг. Корабль на пути был лишь незначительным препятствием — веткой на дороге. Им в голову не приходило, что пароход можно попросту обойти. Наше присутствие для верных слуг «хозяев» либо оставалось тайной, либо мы их абсолютно не интересовали. И то и другое нас с Гаврилой вполне устраивало.
— Торпеда плывет туда, куда ее послали. — Я как мог, так и разъяснил Гавриле причины инертности цилиндров. — Даже если другой корабль находится в более удобном для подрыва положении, торпеда не поменяет мишень.
— Потому что она, как и пуля, дура, — подытожил Гаврила. Он уже распаковал и зарядил свою винтовку, а теперь жевал сухари, которыми ночью предусмотрительно набил карманы.
— Именно.
Мы перегородили коридор в кубрике оббитым железом шкафом. Причем удалось это сделать, не нарушая тишины. На руку сыграла щадящая сила тяжести планеты. Теперь, если механизмы «хозяев» вздумают сунуться внутрь парохода, мы окажем им достойный прием. А в случае чего спустимся в трюм. Пусть попробуют нас оттуда выкурить!
Прошел еще час. От колокольного звона начали болеть уши. Если так пойдет и дальше, мы с боцманом рискуем стать глухими, словно пара горбунов из Нотр-Дама. Я старался использовать время вынужденного бездействия для отдыха: стащил матрац на пол и растянулся на нем в обнимку с ружьем. Гаврила сначала отирался возле иллюминаторов, затем пробурчал что-то в духе: «Не воевать же на пустое брюхо?» — отправился вниз, за мясными консервами, сухарями и вином.
