Евгений Соломенко - Час «Ч», или Ультиматум верноподданного динозавра
На подёрнутом инеем полу ровной армейской шеренгой были уложены девять голых мужчин. У каждого живот был вспорот, выпотрошен и нафарширован рисом.
А через открытую дверь лились пьянящие запахи от невидимой жаровни. И тут до Ледогорова дошло – что за «шашлык», благоухая, румянится на кухне. Роджер скорчился в жестокой судороге, и его вырвало тёмной желчью.
На осклизлых от крови дорогах войны Алексей Ледогоров навидался всякого и полагал себя тёртым калачом. Но эти «мясные полуфабрикаты» врезались в его память, как врезается в человеческую плоть иззубренный стальной осколок.
С того дня стоило Роджеру учуять запах жареного мяса, как в голове мутилось, перед глазами всплывали зеленые дирижабли, а ноги начинали трястись, как от приступа коварной тропической малярии.
…Итак, телевизор был решительно выключен. Но времени до встречи с профессором-букой оставалось ещё немерянно. Подполковник уже и медитировал не единожды, и про «Жанетту» с какао на борту намурлыкал раз этак двадцать, и пытался читать книжонку, купленную по случаю на вокзале. Не помогало: минуты тянулись, как безразмерный чулок, на котором Ледогорову впору было повеситься.
И тут – о, счастье! – жалобно пискнул телефонный аппарат.
– Добрый день, Карл Юхансович! – произнёс интеллигентный голос. – Это Фёдор Маркианович, Палата мер и весов. Дмитрий Иванович просил напомнить: завтра направляем вам двух новых поверителей.
– Какой ещё Дмитрий Иванович? – уточнил Роджер.
Голос изумился:
– Что значит – «какой»? Дмитрий Иванович у нас один: Менделеев. Вы что, нездоровы нынче, Карл Юхансович?
– Нездоров, – буркнул Алексей Николаевич, подстраиваясь под стиль незнакомого шутника. – У меня легкая мигрень, несварение желудка и этот (как его?) апоплексический удар. Да, совсем забыл сказать! И я – не Карл Юхансович!
Положив трубку, подполковник вновь предался безрадостному ожиданию. По роду службы ему приходилось ждать часто и подолгу. Но темперамент – это тебе не носовой платок: его в карман не спрячешь. Роджеру казалось – часы вступили в преступный сговор с автором ультиматума.
Но вот, наконец, протекало восемь вечера – и подполковник сладострастно нажал на кнопку звонка в квартире Доцента-Бомжа…
* * *На сей раз никто ничего не жарил на кухне, и даже сбрендивший DVD-плеер помалкивал в тряпочку. Но Роджеру сегодня пришлось погорячее.
Как только румянощёкий Бомж представил гостей друг другу, сразу же вспыхнула взаимная «нелюбовь с первого взгляда».
Странноватый профессор, смахивающий на древнего викинга, заслышав о принадлежности визитера к «органам», тотчас набычился. Он на дух не выносил государство и госаппарат – диктатуру посредственностей, которые перекрывают кислород исполинам духа, Гроссмейстерам. Особую же ненависть питал к «гэбистским сукам», цепным псам режима – что коммунистического, что теперешнего, который и не знаешь, как обозвать.
Ну а сейчас к всегдашнему неприятию примешивались и вовсе уже особые резоны. Не по мою ли душу заявился столичный вурдалак? Эх, крючконосый, попался бы ты мне годик назад! Я б тебя на бутерброд намазал и крысам помоечным скормил!
Пират Викингу симпатизировал не более. «Супермен хренов, думает – челюсть отрастил, так все перед ним в позу прачки встанут! Погоди, индюк надутый: я тебя ногами затопчу и рук не замараю!».
И оба кривили душой. При всем горячем желании Викинг не стал бы посланца ФСБ ни на что намазывать. Понимал: если «органы» и впрямь вышли на Платоновский след, то за этим гадёнышем пришлют другого – ещё гаже. Да и Роджеру топтать профессора было не с руки: предстояло ещё сто раз перепроверить – тот ли это гусь, что накатал ультиматум президенту? И потому подполковник, фонтанируя улыбками, нёс какую-то ахинею – лишь бы завязать хоть какой, хоть убогонький разговор.
Но разговора не получалось. Глянув волком и оборвав «вурдалака» на полуслове, Викинг спросил без экивоков:
– Ну? И чего надо? Чего вынюхиваете?
Роджер же сиял, как новогодняя елка:
– Да без дела, понятно, у нас в командировки не отправляют! – И туманно пояснил: – Приехал вот – искать одну зловредную иголку в вашем питерском стоге сена…
А сам, не глядя, вроде бы, на профессора, сканировал его – внешность, мимику, жесты.
Внешностью природа «клиента» не обделила. Была в нем не просто мужская красота и сила, а какая-то особенная выразительность. И совсем уже бросалась в глаза одна деталь. Профессор представлял собой этакую белокурую бестию. И только брови, упрямо сросшиеся на переносице, выделялись угольной чернотой. На Платоновском лице они казались чёрной птицей, распластавшей крылья в полете. А сверху, в светло-русой шевелюре, снегом белели несколько седых прядей. И когда Платонов откидывал волосы со лба, снежные эти пряди распадались надвое – будто бы над чёрной птицей парила большая и белая: догоняла и всё не могла догнать.
А поскольку весь Платоновский облик намекал Роджеру на суровых варягов, то и птицы тотчас превратились в белую и чёрную чайку. И реяли эти чайки, как над волнами, над синими всплесками профессорских глаз.
«Вот и особая примета, лучше не придумаешь!» – подумал мстительно подполковник.
А «человек с двумя чайками», наплевав на всякие политесы, двинулся к выходу:
– Ладно, пошёл я. Не о чем нам балясы точить. Привет дедушке Феликсу!
– Уходите? – спросил добродушно Роджер, проигнорировав насчёт дедушки. – Да и мне пора.
И, не дав Платонову опомниться, взял его на абордаж:
– Заодно подскажете, как добраться до автобусной остановки. А то я, знаете ли, с детства топографическим идиотизмом страдаю!
– Заблудиться в каменных джунглях опасаетесь? – осклабился Викинг. – Это правильно! Водятся у нас серые волки: хлебом не корми – дай гэбиста на зуб попробовать!
Хозяин дома с откровенным наслаждением наблюдал всю эту сцену («Любопытственно, любопытственно!»). Кабы дошло до мордобоя, – подумалось подполковнику, – Бомж и вовсе плясал бы от радости.
Шашлык из человечины.
Способ приготовления
Лук нарезать полукольцами. Человечину промыть, удалить пленки и сухожилия, нарезать кусочками массой 600–700 г, посыпать солью и специями, соединить с луком., измельчёнными чесноком и зеленью, перемешать. Выдержать в прохладном месте не менее 4–5 часов. Подготовленное мясо нанизать на шампуры и жарить над углями. Подавать шашлык с репчатым луком.
Из «Книги о вкусной и здоровой пище для людоедов»Глава 22
КАПОЭЙРА С ДАЛЕКОГО БЕРЕГА
(Санкт-Петербург, 20.. год)
Выйдя из подъезда, Роджер озабоченно завертел головой:
– Вам в какую сторону?
– В другую! – отрезал Викинг. И, повернувшись, быстро пошёл прочь.
– Вот же совпадение! – изумился Пират, непостижимым образом снова выросший рядом. – И мне в другую. Ну и славно, с попутчиком дорога короче!
Норманнский профессор совсем уже собрался послать наглого прилипалу «по прямому адресу». Но вместо этого ушёл в молчание, всем видом удостоверяя: «Нужен ты мне, топографический идиот, как зайцу – стоп-сигнал!». А «топографический идиот», не переставая сыпать пустыми фразами, судорожно ломал голову. Ещё минут шесть – и они доплетутся до остановки. А там это нордическое чучело сделает ручкой – и привет. Не держать же его под дулом «Макара-стрельца»! Что же выдать тебе, супермен местного розлива, за оставшиеся шесть минут? О чем порассказать, чтоб ты сам захотел продолжить знакомство?
И тут из безмерной дали Роджеру явилась музыка. Пробившись сквозь чахоточные питерские сумерки, сквозь поганенький мелкий дождик, она прилетела с песчаных пляжей Южной Атлантики, из раскаленных саванн Анголы. Это была странная музыка – не похожая ни на какую другую. Ну, с чем можно спутать голос беримбау – полой тыквы, привязанной к стальной струне? Или звонкое пение агого – пары колокольчиков, по которым настукивают тонкой деревяшкой? Их звучание сперва кажется тусклым, каким-то безголосым. Но постепенно заполоняет тебя и уводит за собой. И сейчас в колдовских голосах чёрной Африки тонули прямой, как шпага, проспект, надменные фасады, весь этот неуютный город, напрочь отсыревший за три беспокойных столетия. И вот уже нет промозглого вечера, а есть – дрожащее от зноя марево и горькие запахи иссушенных на корню трав. Не слышимая профессору музыка обступала Весёлого Роджера, наполняла своими ритмами. И в это наваждение вплетались всё новые голоса: бубна пандейру, барабана атабаке, а ещё – реку-реку, беримбау-гунга…
Капоэйра! Проросшая из ангольской земли музыка-танец, музыка-поединок. Поединок, в котором бойцы только намечают атаки, а удары и защитные блоки плавно перетекают один в другой, сплетаясь в завораживающий танец сражения. Капоэйра рождалась как рукопашный бой, как самозащита невольников, которых угоняли в заморскую Бразилию. И вдруг, неожиданно для себя, Роджер принялся рассказывать Викингу про капоэйру, про белый город на цветущих холмах, про безводные солончаки, поседевшие от безнадежности и горя. Про галактически далекую от Петербурга, чужую, притягательную, Богом проклятую страну, в которой три года матерился под обстрелами, зверел от бардака и умирал от тропической малярии капитан Ледогоров.
