Бен Бова - Орион в эпоху гибели
– А тираннозавры следом, – пробормотал я.
– Да, – откликнулась Аня, и былой энтузиазм зазвенел в ее голосе. – Интересно посмотреть, догнали ли они утконосых.
– Порой ты бываешь невероятно кровожадной.
– Жесткость свойственна человеческой натуре, Орион. Я еще чувствую упоение охотой. А ты нет?
– Только когда я охотник, а не дичь.
– Ты мой охотник, – промолвила она.
– И нашел то, что искал. – Я притянул Аню к себе.
– Быть жертвой не так уж страшно, – прошептала она мне на ухо. – Иногда.
16
Наутро мы пустились в путь – прочь от болот, к прохладным, чистым холмам. Подсознательно я надеялся отыскать более привычный пейзаж: цветы и траву, собак, кроликов и диких кабанов. Я знал, что людей здесь нет, но все равно мечтал о знакомых образах.
Тем не менее мы очутились в мире, населенном практически одними динозаврами. В пасмурном небе без малейших усилий парили гигантские птерозавры. В кустах копошились крохотные четвероногие динозаврики. Повсюду маячили их крупные собратья, смахивавшие на ожившие горы, деликатно похрустывавшие листьями папоротников и кустов, в изобилии росших вокруг.
Цветов нигде не было и в помине – во всяком случае, ничего знакомого я не нашел. На макушках некоторых бочкообразных растений торчали перистые вайи.[4] А вообще унизанные шипами и червеобразными отростками рыхлые, мясистые растения внушали омерзение и отвращение, как порождения чужой планеты.
Не было даже знакомых мне деревьев, не считая изредка встречавшихся высоких стройных кипарисов и мангров, плотной стеной окружавших любое мало-мальски заметное озерцо или ручей, впиваясь в мокрую землю скрюченными хитросплетениями корней, будто сотнями крепких одеревеневших пальцев. Пожалуй, знакомыми выглядели еще и пальмы, хотя некоторые просто поражали своими размерами. Их голые чешуйчатые стволы вздымались на недосягаемую высоту, где перистые широкие листья овевал влажный теплый ветер. Нигде ни травинки, ни зернышка – лишь шуршавший камыш да уродливый рогоз. Порой они покрывали водоемы настолько плотно, что их поверхность казалась почвой, и обнаружить ошибку было можно, лишь провалившись по колено или даже глубже.
Ночевали мы на деревьях, хотя, насколько я мог судить, динозавры спали в ночные часы, как и мы. Но мы были совершенно беззащитны перед свирепыми тварями вроде тираннозавров, от которых могли лишь убегать и прятаться – а потому не хотели испытывать судьбу.
За первые дни пути мы не видели ни одного тираннозавра, хотя их трехпалые следы попадались довольно часто. Аня требовала, чтобы мы двигались по их следу, который шел параллельно более глубоким отпечаткам, оставленным утконосыми динозаврами. Порой когтистые лапы ступали поверх следов утконосых.
Вокруг хватало и других хищников. Например, стремительных двуногих тварей ростом значительно выше меня. На бегу они вытягивали хвосты параллельно земле и алчно хватали передними конечностями мелких динозавров, а те жалобно пищали и свистели, когда клыки и зубы карнозавров рвали их плоть.
Как только поблизости появлялся плотоядный ящер, мы с Аней ложились на землю. Не имея никаких средств защиты, кроме собственной наблюдательности и ума, мы не могли поступать иначе. Они к нам даже не подходили – то ли не видели, то ли решали, что мы несъедобны, уж и не знаю. А выяснять мне как-то не хотелось.
Однажды мы видели полдюжины трицератопсов,[5] осторожно утолявших жажду у берега речушки. Каждый из них, размером с четверку взрослых носорогов, был вооружен тремя длинными рогами и массивным костяным воротником, росшим из затылка. Неуклюжие, угловатые твари ужасно нервничали. И было от чего: с противоположного берега в речушку с плеском вбежала пара двуногих карнозавров – не тираннозавров, но все равно больших, зубастых и злобных.
Посмотрев в ту сторону, трицератопсы сбились в кучу, выстроившись плечом к плечу, опустив головы и направив свои длинные рога на хищников, будто ряд пик или грозный частокол. Карнозавры с фырканьем и ворчанием потоптались на месте, оценивая ситуацию. Затем развернулись и устремились прочь.
Я был близок к разочарованию. Мне вовсе не хотелось наблюдать жестокую, кровопролитную битву динозавров – просто кто бы ни победил, мы непременно смогли бы поживиться остатками мяса. Используя свои примитивные сети и палицы, мы могли охотиться лишь на мелких динозавров и мохнатых зверьков, так что изрядный кусок мяса нам бы не повредил.
На вторую ночь пути я проснулся от ощущения опасности. Царила непроглядная темень. Мы с Аней полулежали в развилке дерева. На ночлег мы расположились на самой большой высоте, где ветки еще выдерживали нас.
Мы были не одни. Я уловил исходившую от кого-то – или от чего-то – угрозу, но ничего не видел в кромешной тьме. По ночам здесь было тихо, не считая звучавшего постоянно и ставшего привычным неумолчного зудения насекомых. В меловом периоде не было ни воя волков, ни рыка львов – по ночам бодрствовали лишь предки полевых мышей и белок, но эти старались не производить никакого шума.
В облачном покрове вдруг образовался просвет. Луна то ли уже закатилась, то ли еще не всходила, но землю озарил багровый свет звезды, впервые увиденной мной в неолите. В ее кровавом сиянии блеснули два злобных глаза, смотревшие на меня, не мигая.
Помимо воли мое тело перешло в сверхускоренный режим. И как раз вовремя – змея метнулась ко мне, разинув пасть, готовая вонзить в меня ядовитые зубы.
Я видел ее обвившееся вокруг ветви тело, видел, как пасть ее разверзлась, видел истекавшие ядом зубы, видел, как она вздыбилась и метнулась ко мне – все это разыгрывалось перед моими глазами в замедленном темпе. Лишенные век глазки с ненавистью взирали на меня.
Выбросив вперед правую руку, я поймал змею. Она была настолько велика, что мои пальцы охватили ее лишь наполовину. Ее длинное мускулистое тело, двигаясь по инерции, едва не сбило меня с ветки на далекую землю, утопавшую во мраке. Но я уцепился за ветку ногами и свободной рукой, хотя и ударился спиной о ствол с такой силой, что невольно зарычал.
Прижимая большим пальцем нижнюю челюсть гадины, я отстранил ее от себя на расстояние вытянутой руки. Извиваясь, сворачиваясь кольцами, она пыталась вырваться. Проснувшаяся Аня мгновенно оценила ситуацию и схватилась за дубинку.
Я с трудом встал на одно колено, опасаясь, что бившаяся змея свалит меня с ветки.
– Ложись! – приказал я Ане.
Как только она подчинилась, я перехватил гадину поудобнее и изо всей силы ударил о ствол. Ее голова стукнулась о дерево с сильным, приятным слуху треском. Я снова и снова колотил ее о дерево. Змея перестала извиваться, а скоро и шевелиться вообще, безвольно повиснув у меня в руке. Я отшвырнул труп гадины прочь. Он полетел вниз, ломая ветки, и наконец грохнулся о землю.
– Весточка от Сетха? – приподняв голову, спросила Аня. Голос ее упал почти до шепота.
Я пожал плечами, хотя в темноте она моего движения не видела.
– Кто знает? Тут масса змей. Наверно, они охотятся на ночных млекопитающих, которые живут на деревьях. Может, мы просто забрались не на то дерево?
Аня подобралась ко мне поближе, и я ощутил, как она дрожит. С той ночи мы спали по очереди.
Теперь я понял, почему всем людям досталось три инстинктивных страха: страх темноты, страх высоты и страх перед змеями.
17
Держа путь в гору, все дальше от болот, мы с Аней постепенно начали обзаводиться примитивными орудиями труда. Кремень нигде не попадался, но зато я подобрал булыжник себе по руке и каждый вечер трудился над ним, обтесывая о другие камни, чтобы сделать лезвие более-менее острым. Аня выискивала прямые ветви, а вечером обжигала их кончики на костре, чтобы получить более-менее прочные острия.
Меня тревожила необходимость разводить каждый вечер костер. Разумеется, нужно было готовить ту жалкую пищу, которую удавалось раздобыть. В другую эпоху костер потребовался бы, чтобы отпугивать хищников по ночам, пока мы спим, но в этом веке миром правили рептилии, а не млекопитающие, и я опасался, что огонь может привлечь обожавших тепло пресмыкающихся, а не отпугнуть их.
Да и о Сетхе забывать не следовало. Развести костер здесь наверняка некому, кроме нас с Аней. Всякому обладателю техники, способной сканировать обширные участки суши, костер укажет наше местопребывание не хуже маяка.
И все-таки мы нуждались в ночном костре – не только ради приготовления пищи и безопасности, но и ради душевного комфорта. Ночь за ночью мы с Аней сидели бок о бок у костра, глядя на жаркую пляску язычков пламени, и размышляли о том, что должно пройти более шестидесяти миллионов лет, прежде чем человек впервые разведет огонь.
На возвышенности, вдали от болот, небо очистилось. Но я по-прежнему не узнавал звезд. Ночь за ночью я искал созвездие Ориона, но напрасно.
